Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗

«Высокородному и почтенному боярину, благословенному в добронравных делах, просвещенному и ученнейшему челеби Михулу, славнейшему среди славных мужей Ак-Ифлякии, логофэту Земли Молдавской, — прочитал воевода. — Мы, милостью аллаха великий князь и великий эмир, султан Мухаммед-бек, сын великого властителя, эмира и султана, почившего в боге Мурада, посылаем тебе свое благоволение и привет». Султан извещал беглого сановника, ближнего советника и наперсника предшественника Штефана на престоле Молдовы о начале своего похода до пределов мадьярских и ляшских и приглашал, суля великие милости и выгоды, прибыть к его двору в стольную Сучаву или в любое другое место, где ни окажется к тому времени его ставка, дабы просветить своей мудростью и советом благородного отпрыска древней княжеской семьи, коего падишах Блистательной Порты возвести намерен на престол сей малой, но славной державы, двадцать лет назад признавшей его верховную власть над собой. А также для того, дабы принять достойное участие в обличении изменника и предателя, клятвопреступника и лжеца, самозванного бея Штефана, сына Богдана, в раскрытии его преступлений и обманов, и помочь султану вынести означенному Штефану справедливый и заслуженный приговор. В конце письма Мухаммед опять заверял логофэта в своем благоволении и заклинал поспешить ему навстречу.

В нижней части листа искусным каллиграфом была выведена тугра султана — тончайший круглый, изукрашенный орнаментом и арабской вязью вензель, содержащий монограмму Мухаммеда Фатиха с его титулами, с перечислением его достоинств и покоренных им земель.

В глазах воеводы сверкнул гнев. Но Штефан усилием воли вернул себе спокойствие. Султан Мухаммед рано звал врагов на суд над господарем Земли Молдавской, рано объявлял его поверженным и приглашал старого ворона в Сучаву. Да и логофэт не так прост, чтобы поспешить на зов, не дождавшись конца борьбы, не узнав со всей достоверностью, что Штефан убит или сидит уже на той цепи, которую — воевода прознал — везет для него Мухаммед.

Михул, Михул-логофэт! Неотступный, коварный, умный, непримиримый и лютый враг! Родовитейший из бояр, чьи семейные корни тянулись и к вражескому роду потомков Мушата-воеводы, [87] и к литовским, а ныне и польским Ягеллонам. Учившийся в Падуе, поездивший по свету, разговаривающий и пишущий на латыни, итальянском, мадьярском, польском, а ныне еще, говорят, и на турецком. Великий мастер сочинять листы и грамоты, докончания и приговоры, знаток законов и обычаев разных стран и племен. Владелец десятков сел, огромного родового поместья, где и сегодня ждет его в укрепленном паланками гнезде не дом, как у прочих бояр Молдовы, а дворец, каким владеют богатейшие паны ляшских пределов. Это он, возведенный в сан логофэта Петру Ароном, опора этого князя среди великого боярства, привел к докончанию признание князем верховенства Порты. Это он, ненавидя люто великого Хуньяди, подбивал безвольного, но вероломного своего государя напасть на Корвина с востока, тогда как османы выступят против него с юга. Это он замыслил и продумал убийство отца Штефана, Богдана-воеводы, захваченного людьми братоубийцы на свадебном пиру. Это он подсылал убийц к нему самому, совсем еще юному, в Семиградье, Мунтению и иные места, где он укрывался от козней дяди. Во всех изменах и заговорах на Молдове доныне — его длиннющая, коварная, чаще всего — невидимая рука. И ныне плетет незримые нити зла, которые — чует князь — все тянутся и тянутся над Землей Молдавской отравленной паутиной. Это он без устали призывал на его землю султана. И подбирал Штефану замену — ничтожного самозванца из беглых бояр, которого Мухаммед тащил за собой, в обозах мунтянских чет. Это он непрестанными кознями и просьбами, посулами и лестью, с помощью хитрых греков Стамбула ускорил и прошлогоднее, и нынешнее нашествие.

Воины Иоганна Германна подтащили к бревенчатому тыну паланки баллисту, приспособленную для стрельбы сулицами — большими дротиками, почти целыми копьями. Князь подошел к еще новой боевой машине, проверил, тверда ли земля площадки, на которую ее поставили. Мысли Штефана, однако, по-прежнему вились вокруг старого, упрямого врага. Нет, не от страха, не по недомыслию ставил Михул ставку на султана в своей игре. Михул не был трусом, а ум его Штефан признавал всегда. Логофэт уверовал в турецкую мощь, в несокрушимость величия и могущества Порты, уверовал в нее, как в величайшую силу мира, более непобедимую и грозную в его глазах, чем были некогда империи египтян и персов, македонян и римлян, и видел спасение своей страны только в том, чтобы вовремя, опережая события, склониться перед этой силой и послушанием заслужить ее защиту. Уверовав в полумесяц, логофэт отдавал все силы союзу Земли Молдавской с Портой.

Штефан бросил взгляд в ту сторону, где воины портаря Шендри, ожидая его решения, держали связанного перебежчика и лазутчика, посланца султана. Гнев вскипел клубом пламени в воеводе и опал, подавленный волей; и тут же слабым еще уколом напомнил о себе старый рубец — след мунтянской стрелы, десять лет назад ужалившей его в плечо. Двадцать лет беглый логофэт ведет против Штефана опасную партию в шахматы, в которой царем ему служит турецкая угроза, царицей — хитрость и злоба, слонами — себялюбие и жадность его сторонников, конями — забрасываемые в христианские земли стамбульские фанариоты, шутами — амбиции христианских монархов, а пешками — спесивые, ненасытные бояре его собственной страны.

Двадцать лет без малого, с тех пор, как Штефан овладел отцовским престолом, логофэт Михул жил вблизи границы под Снятином, в имении, подаренном ему польским крулем. Отсюда бесчисленные нити его связей, знакомств и родства через Молдову тянулись в прибежище и главный стан турецких холопов, носивших на шее крест, — в мунтянскую столицу. Отсюда и вел игру, время от времени выезжая то в Краков ко двору, то к Потоцкому, Вишневецкому, Радзвиллу и иным магнатам Польши. Венгерский король Матьяш, лучше разбиравшийся в людях, чем польский Казимир, не жаловал старого лиса, как он называл логофэта, так что в его землях Михул бывал редко.

Один у этого упрямого противника, однако, был великий недостаток, мешавший ему стать более опасным, прямым соперником воеводы, претендентом на престол: Михул не родился вождем. Воинское дело изучал по книгам, но не в поле, по чужим делам, но не в бою. Не умел, хоть и был храбр, вести войско, одушевлять тысячи бойцов своим примером и искусством, быть воеводой и капитаном. Даже Петр Арон, трусоватый и нерешительный, в этом его превосходил. Вот почему умный логофэт в князья не лез, венца себе не хотел: лишь того места за занавесью, откуда бы мог повелевать и венценосцем, и прочими, делая все, что надо, чужими руками. Зато был великий мастер обращать на пользу своим замыслам существующее положение, каким оно было в то время и в тех местах, на которые неуемный логофэт обращал свое внимание и жажду действия.

Особенно умело использовал умный Михул дела молдавские, за двадцать лет еще не сгладившиеся последствия Смутного времени — темных десятилетий, когда ненадолго всходившие на престол господари оставались жалкими игрушками в руках грызущихся великобоярских партий. Когда предательство перестало быть для боярина, богатого и знатного, преступлением, когда оно прощалось легко, ибо стало обыденным белом. С силой и властью, с безмерным своеволием молдавского боярства, за годы смуты отвыкшего от княжьей узды, долгое время принужден был считаться сам Штефан. Бояре предали его одиннадцать лет назад, на следующий день после того, как воевода разбил Матьяша под Байей, боярские хоругви и четы внезапно ушли восвояси, оставив его в почти полном одиночестве перед еще не изгнанным врагом; и он не мог за это их покарать. Бояре запретили ему отобрать в казну добро и земли тех своих собратьев, которые бежали с Петром Ароном за рубеж; и он был вынужден оставить открытым врагам своим их богатства, логофэт Михул по сей день беспрепятственно получает отправляемые его управителем в Польшу доходы со своих молдавских маетков. Бояре заставляли его, своего государя, четыре раза посылать охранные грамоты вельможному Михулу с клятвенным заверением в безопасности и своей милости, прося логофэта вернуться, и он подчинился, четыре раза приглашал лютого врага домой.