Сын шевалье - Зевако Мишель (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Равальяк, стоя посреди комнаты, думал: не сон ли то был? Но страшная духота, но раскаленная стена (он ее нарочно потрогал) доказывали, что чувства не обманули его. И то сказать: он не спал, он ходил по комнате, ясно видел спящего монаха… И тут, словно желая доказать Равальяку, что все это не сон, Парфе Гулар заговорил — уже не так сердито:
— Ну что, кончились твои фантазии? Ляжешь ты спать наконец?
— Нет, брат, — коротко отвечал Равальяк. — Я еще помолюсь.
— Ну молись, только не ори так! Бог ведь не глухой.
Равальяк, не отвечая, вновь прееклонил колени и стал молитьс еще усерднее прежнего.
Жара мало-помалу спала; по комнате разливалась приятная прохлада. Откуда-то поплыл запах благовоний. Ужас и отчаяние оставили распростертого на полу Равальяка, уступив место надежде.
Вдруг до его слуха донеслись звуки небесной музыки — отдаленные, таинственные… В восторге он поднял голову. Вокруг него опять царила тьма, и Равальяк опять содрогнулся, но на сей раз в предвкушении сладкого блаженства.
Стена внезапно вновь исчезла, а комната осветилась нежно-дымчатым светом. Сложив молитвенно руки, Жан-Франсуа подошел поближе. Вновь перед ним была глубочайшая таинственная бездна, но вместо пылающего костра там цвели цветы — он никогда таких не видал — и наполняли воздух пьянящим ароматом.
Равальяк поднял глаза — и ослепленный, завороженный рухнул на колени; все лицо его осветилось, преобразилось от великой радости.
Далеко, очень далеко, но ясно видимый восседал на золотом престоле сам Всевышний — точно такой, как его изображают в служебниках и на картинках в церкви. Возле него стоял другой престол, праздный, а вокруг с пением кружились ангелы нездешней красоты. Тихо звучали арфы, скрипки, органы…
Длинные шелковые одежды ангелов развевались на лету; над головами у них сияли золотые нимбы, и на всех нимбах были написаны имена: святой Клеман — этого почитали больше прочих, — святой Жан Шастель и далее все, кто покушался на жизнь короля. Всех их было семнадцать, а вместе с Жаком Клеманом — восемнадцать.
Гимн, который они пели, прославлял святых мучеников, стремившихся убить еретика и тирана и отдавших жизнь за спасение народа.
Хор смолк — и заговорил сам Всевышний:
— Иди, Жан-Франсуа, сверши святое дело! Место с избранными уготовано тебе!
Он указал на праздное место одесную Себя.
— Господи! Исполню волю Твою! — воскликнул в экстазе Равальяк и рухнул навзничь без чувств, сраженный непереносимой радостью — а может быть, усыпленный сладким коварным запахом цветов, который он жадно, полной грудью вдыхал.
Он несколько минут лежал без сознания, а когда очнулся — увидел, что находится на том же точно месте, где упал, возле самой стены (она вернулась на место). Равальяк обвел комнату ищущим взглядом — и лицо его горестно исказилось: вокруг было то же нищее убранство, освещенное тусклым светом из коридора, — и никакой перемены!
Рядом, стоя на коленях, хлопотал над ним брат Парфе Гулар.
— Слава Богу, очнулся, наконец, братец! — радостно воскликнул он. — Вот до чего себя довел молитвами да постами! Какого черта! Богу это и не нужно совсем. Надо меру знать во всем, а не истязать собственное тело.
— Что, я уснул? — тревожно спросил Равальяк.
— Да пропади ты совсем! Ни минутки ты не спал! Все молился, как одержимый, да от слабости у тебя опять какие-то видения приключились. А поспал бы, дурачок этакий, так и не потерял бы чувств от усталости. Ты что, не помнишь, как я на тебя орал за то, что ты мне спать не даешь?
— Помню, брат Гулар, — ответил Равальяк с блаженной улыбкой и испытующе посмотрел на монаха. — Так вы ничего не видели и ничего не слышали?
— Ну вот! — вполголоса проворчал монах. — Опять начал бредить.
Равальяк загадочно усмехнулся и прошептал:
— Значит, не удостоились благодати!
Гнусная комедия, которую с ним разыграли, произвела на разум бедняги неизгладимое действие. Парфе Гулар — он-то все и устроил — это понял. Он мысленно поздравил себя, а вслух пробурчал, не выходя из роли:
— Ну, послушай же меня наконец, ляг отдохни, а то сил не будет завтра на дорогу!
— Нет. — кротко сказал Равальяк. — Я никуда не поеду.
— Что еще за муха тебя укусила?
— Вот что, брат Гулар: если я уеду, я погублю свою душу и буду вечно гореть в самой глубине адской бездны. Вы ведь не хотите, чтобы я погубил душу?
— Еще чего! Я лицо духовное; мое дело отнимать души у сатаны, а не дарить их ему.
— Гак как же я могу ехать, если мне велено оставаться?
— Кем это велено?
— Богом!
Видя, что решение принято окончательное, монах с тоской воздел руки к небу и воскликнул только:
— Господи, Твоя воля!
Равальяк встал, взял шляпу и сказал, стараясь не выдать наполнявших его чувств:
— Век не забуду всего, что вы для меня сделали. Можно мне идти?
— Ты что, разве под замком здесь? — воскликнул Парфе Гулар с видом оскорбленной невинности. — Иди, паршивец неблагодарный, кто тебя держит! Открывай дверь и ступай.
— Я очень благодарен вам, — грустно сказал Равальяк. — Но я иду исполнить свой долг.
— Тьфу ты, пропасть! Да катись ты отсюда вместе со своим долгом! Пусть меня рогатый черт самыми здоровыми вилами проколет, если я еще хоть раз с тобой свяжусь!
Равальяк ушел, очень огорченный этой размолвкой. Как вы понимаете, из тюрьмы его выпустили без всяких препон.
Около шести часов утра Парфе Гулар тоже вышел на улицу. Пардальян все это время терпеливо прождал в кабачке. Он сразу пустился вслед за монахом — но тот и не думал ни от кого прятаться: напротив, громко шумел, чтобы быть на виду. Наконец на улице Сент-Антуан он зашел в харчевню и заказал роскошный завтрак — из тех, что мог поглотить только он один; чтобы управиться с таким, нужно было часа два, не меньше.
Пардальян подумал, что ничего уже не добьется своей слежкой, и решил заняться другим делом — очень для него важным.
Так что он вернулся к себе в «Паспарту», тоже заказал себе отменный завтрак, желая перебить вкус отвратительной еды, которой ему пришлось довольствоваться несколько последних часов, проведенных в кабачке, а затем улегся спать. Проснулся он вечером, когда близилось время закрытия городских ворот. Шевалье прицепил шпагу, закутался в плащ и бодро отправился в путь.
«Проведу нынешнюю ночь близ клада, — думал он. — Должно же все-таки что-нибудь случиться!»
Глава 65
ПОМЕШАТЕЛЬСТВО САЭТТЫ
В сопровождении Саэтты Леонора Галигаи без дальнейших приключений вернулась домой. У дверей она его отослала, но бывший учитель фехтования сказал (ни от кого другого из слуг она бы не потерпела такой дерзости):
— Синьора, я желал бы поговорить с вами.
Леонора пристально поглядела на него огненным взором, и по губам ее промелькнула тень улыбки.
— Пойдем! — только и ответила она.
В кабинете Леонора уселась в кресло и с самым беззаботным видом обратилась к фехтмейстеру:
— Я гляжу, Саэтта, ты мрачен? Огорчен? Это из-за того, что я сказала Жеану Храброму? Ты боишься, что я и впрямь не хочу больше его смерти — так ведь?
— Какой у вас зоркий глаз, синьора! — ответил Саэтта то ли всерьез, то ли в шутку. — Ничего-то от вас не скроешь.
— Ну так успокойся, Саэтта, — зловеще произнесла Леонора. — Ничто не переменилось. Я хотела просто усыпить бдительность этого юноши. Завтра он уже будет в моих руках.
— Слава Богу! — с облегчением воскликнул Саэтта. — Вы сняли камень с моего сердца. Вы и представить себе не можете, как мне стало плохо, когда я подумал, что Жеана разорвало взрывом. Я места себе не находил, чуть было не проткнул сам себя шпагой! А как увидел, что он ходит живой, здоровый и посмеивается, так, Бог свидетель, чуть с ума не сошел от радости. А потом вы сказали, что не будете его трогать, — ну, посудите сами, как я взбесился!
Леонора тихонько засмеялась — и прекрасно знавший ее Саэтта весь задрожал от радости.
