Коварство и честь - Орци (Орчи) Эмма (Эммуска) (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Гражданка Кабаррюс.
Консьерж повернулся и что-то пробормотал в полусне. Его обязанностью было последовать за гостем, который забыл назвать свое имя. Но начать с того, что достойный консьерж очень устал и, кроме того, названное имя требовало особого отношения.
Гражданка Кабаррюс была молодой и всеми любимой особой. Даже в это тревожное время молодость и красота требовали определенных привилегий, с которыми не мог не считаться любой патриотически настроенный консьерж. Более того, к гражданке Кабаррюс гости являлись в любое время дня и даже поздно ночью, причем такие, с которыми спорить не стоило. Гражданин Тальен, популярный делегат Конвента, был, как всем известно, ее пылким обожателем. Говорили, что с той минуты, как он встретил в Бордо прекрасную испанку и она сумела смягчить его кровожадность, все его мысли были о том, чтобы завоевать ее милость.
Но он был не единственным, кто посещал унылую, неуютную квартирку на улице Вильедо, чтобы поклоняться королеве красоты. Гражданин Леблан не раз видел великого представителя народа, проходившего мимо его каморки в жилище прекрасной Терезы. И если очередной собеседник консьержа очень хотел знать подробности, тот намекал, что величайший в сегодняшней Франции человек был частым посетителем этого дома.
Но очевидно, благоразумнее всего было не совать нос в чужие дела и держать при себе то, что могло бы сконфузить высокопоставленных особ. А гражданин Леблан, беспокойно ворочавшийся сейчас на узкой кровати, видел во сне прелестную Кабаррюс и страстно мечтал оказаться на месте тех избранных, которым позволялось за ней ухаживать.
Итак, поздний гость спокойно пересек двор и без помех поднялся по черной лестнице, но даже это ободряющее обстоятельство не придало ему энергии. Он шел бесшумной, скользящей походкой, что уже вошло в привычку, и время от времени оглядывался, прислушиваясь, широко раскрыв глаза, с тревожно колотящимся сердцем. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, руки тряслись… Держась за стены, он устало поднимался на третий этаж. Но, споткнувшись о ступеньку, растянулся на площадке и едва не ударился головой о дверь, на которой была выведена цифра 22.
На какой-то момент показалось, что он опять лишится сознания. Ужас и облегчение, противореча друг другу, творили хаос в его замутненном мозгу. У него не хватало сил, чтобы встать и позвонить. Оставалось слабо стучать в дверь потной ладонью.
Но вскоре дверь открылась, и несчастный буквально вполз в прихожую, к ногам высокого привидения в белом, держащего над головой маленькую настольную лампу. Призрак издал тихий вскрик, совершенно человеческий и, несомненно, женский, поставил лампу на маленькую консоль и, поспешно отступив дальше в прихожую, потащил за собой полуживого молодого человека, с силой отчаяния цеплявшегося за его белое одеяние.
— Я пропал, Тереза! — жалобно простонал он. — Спрячьте меня, ради Бога… хотя бы на ночь!
Тереза Кабаррюс нахмурилась и казалась скорее озадаченной, чем гостеприимной.
— Пепита! — громко позвала она наконец и в ожидании ответа оставалась неподвижной. Недоумение уступило место выражению страха. Однако молодой человек, несмотря на свое состояние, продолжал стонать и молить ее об убежище.
— Молчите, глупец! — повелительно воскликнула она. — Дверь все еще открыта! Всякий, кто идет по лестнице, может услышать! Пепита, где ты?
На этот раз голос ее был куда резче. Почти сразу же из темноты появилась старуха и воздела руки к небу при виде лежащей на полу фигуры. Вне всякого сомнения, она разразилась бы громкой нотацией, но молодая хозяйка немедленно велела ей закрыть дверь.
— А потом помоги гражданину Монкрифу добраться до дивана в моей комнате, — продолжала красавица. — Дай ему чего-нибудь подкрепляющего и позаботься, чтобы он придержал язык!
Быстрым, почти брезгливым рывком она освободилась от конвульсивной хватки молодого человека, пересекла маленькую прихожую и ушла, предоставив несчастного Монкрифа заботам Пепиты.
Терезе Кабаррюс, получившей развод у бывшего мужа, маркиза де Фонтене (чем была обязана декрету Законодательного собрания, позволявшего, даже поощрявшего распад семей эмигрантов, которые отказывались вернуться во Францию), в 1794 году исполнилось двадцать три. Эта женщина, возможно, была в зените своей красоты, и под ее чары подпадало немало мужчин. Историки пытались понять, в чем заключалась ее сила, но, очевидно, не красота бросала мужчин на колени. Вряд ли стоило искать в маленьком овальном лице, остром подбородке и полных, чувственных губах следы той прелести, которая, как нас уверяли, превосходила красоту других женщин ее времени. Но и в темных бархатных глазах тщетно было искать выражение живости ума и одухотворенности, которое могло покорить Тальена ее воле и даже выманило Робеспьера из раковины аскетизма. Оба пали добровольными жертвами ее чар.
Но кто окажется настолько смелым, чтобы анализировать очарование — это скрытое качество, признанное всеми, но имеющееся у немногих? Тереза Кабаррюс, должно быть, обладала им в огромной степени, а кроме того, отличалась полным равнодушием к чувствам своих жертв, что оставляло ее разум свободным и позволяло добиваться собственных целей, пока мужчины блуждали в лабиринте ревности и страсти, отбросив приличия, порядочность и отдаваясь кипевшей в крови жажде самоуничижения.
В этот момент, в окружении скудной обстановки своей скромной квартирки, она казалась рассерженной богиней. Ее фигура, вне всякого сомнения, могла считаться идеальной, великолепные пропорции были подчеркнуты покроем модного платья — шедевра простоты. Оставалось жалеть лишь о том, что ткань прятала прекрасно вылепленный бюст, хотя и оставляла нескромно открытым округлое бедро в облегающем нижнем белье телесного цвета. Иссиня-черные волосы были уложены по новой моде, скопированной с древних греков, и скреплены дорогой повязкой. Маленькие голые ножки были обуты в атласные сандалии. Ее можно было бы назвать воистину прелестной, если бы не выражение надменного недовольства, смешанного со страхом и портившего гармонию ее изящных, немного детских черт.
Пепита скоро вернулась.
— Ну? — нетерпеливо осведомилась Тереза.
— Бедный месье Бертран очень болен, — ответила старуха с нескрываемым сочувствием. — У него лихорадка… несчастный малыш! Постель для него — единственное место…
— Он не может оставаться здесь, как тебе прекрасно известно, Пепита, — сухо парировала надменная красавица. — Наши с тобой головы в опасности, причем каждую минуту, в продолжение которой он остается под этой крышей, опасность эта возрастает.
— Но не можешь же ты вышвырнуть больного на улицу посреди ночи?
— Почему нет? — холодно отчеканила Тереза. — Ночь так прекрасна и тепла! Почему нет?
— Потому что он умрет на твоем пороге, — пробормотала старая Пепита.
Тереза безразлично пожала плечами.
— Он умрет, если уберется, а мы — если останется, — медленно выговорила она. — Вели ему уйти, Пепита, пока не пришел гражданин Тальен.
Дрожь прошла по телу старухи.
— Уже поздно, — запротестовала она. — Гражданин Тальен сегодня ночью не явится.
— Явится, и не только он. Тот, другой, — тоже. Ты сама знаешь, Пепита, эти двое договорились встретиться сегодня у меня.
— Но не в этот час!
— После заседания Конвента.
— Уже почти полночь. Они не придут, — упрямо настаивала Пепита.
— Они условились встретиться здесь и обсудить некоторые дела, касающиеся их партии, — так же твердо объяснила гражданка Кабаррюс. — Они обязательно сдержат слово. Поэтому попроси гражданина Монкрифа уйти. Оставаясь здесь, он подвергает опасности свою жизнь.
— В таком случае делай грязную работу сама, — угрюмо пробурчала старуха. — Я не стану участвовать в безжалостном убийстве.
— Ну… если для тебя жизнь гражданина Монкрифа дороже моей… — начала Тереза. Но договорить не успела. Слова замерли на губах.
