За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
юроде появиться не посмел — там о нем еще не забыли. Тогда Митрошка решил податься в Коломну и по дороге пристал к разбойной ватаге, орудовавшей в окрестных лесах. Вначале лесовики на него косились, а потом привыкли. За швецкое умельство, неунывающий нрав и бесчисленные затейливые россказни признали его своим.
За короткое время Федор тоже успел привязаться к Митрошке. Хотя и считал, что швец чересчур уж много болтает, его доброта и бесхитростность расположили к нему сурового и замкнутого воина. На первых порах порубежник чуждался лесной ватаги. Он жил, как в угаре,-— ложился и вставал с мыслью, что не исполнил свой ратный долг, не предупредил о ордынском набеге. А между тем многие из лесных молодцов при одном виде угрюмого, сторонящегося их острожника с трудом сдерживались, чтобы не расправиться с ним. Встречая их хмурые, враждебные взгляды, Федор не мог дождаться того дня, когда ватага доберется до Серпухова, где он задумал ее оставить. Ватажники давно бы уже свели счеты со своим пленником, если бы не боязнь навлечь на себя гнев крутого нравом, скорого на расправу Гордея, который по непонятной для них причине продолжал покровительствовать ему. Было ли это следствием великодушия атамана или же он просто решил повременить—оставалось загадкой: Гордей никогда не рассказывал о том, что произошло на Кучковом иоле в Москве.
Лесовики отдавали должное своему вожаку за ум и храбрость, но ничего не знали о его прошлом. Из сподвижников Гордея, с которыми тот начинал разбойный промысел, в живых уже никого не осталось, и потому вся его прежняя жизнь была окутана тайной. Одни говорили, что атаман родом из разоренных Иваном Калитой углицких бояр, другие считали его монахом, сбежавшим из подмосковного монастыря, третьи — крестьянином, который лишился своего хозяйства, четвертые... Немало догадок высказывали ватажники, но все они сводились к одному: «Видно, вельми досадили Гордею люди князя Московского, уж крепко не любит их чернобородый!..»
Несколько раз Гордей подсаживался к Федору на привалах, пытаясь поговорить с ним по душам. Тот вначале отмалчивался, неохотно отвечал на расспросы. Но атаман был настойчив. Несмотря на все, он по-прежнему испытывал расположение к порубежнику, который когда-то его спас. Подробно рассказывал ему о делах ватаги, о своих сподвижниках, как бы невзначай интересовался его
прежним крестьянским жильем-бытьем. Это невольно будило в Федоре воспоминания о горьком отрочестве, в голову приходили мысли, что и сам-то он лишь благодаря случаю избежал участи своих нынешних спутников. Действительно, повстречай Федор в ту пору, когда сбежал от расправы в лес, не воеводского сына, а разбойную ватагу, он бы наверняка пристал к ней.
И предубеждение, которое Федор питал к лесовикам, постепенно рассеивалось. Может, оно бы и вовсе исчезло, если бы не то равнодушие, с которым, по мнению Федора, относились ватажники к тому, что происходило вокруг. На привалах они распивали мед, смеялись, грубо подшучивали друг над другом... Но Федор заблуждался. Большинство лесовиков были жителями великого княжества Московского, они родились и выросли во времена многолетней передышки от кровавых ордынских набегов. Многие из них прежде побывали в ополчении и сражались на Куликовом поле. Им были чужды страх и безысходность, так долго терзавшие души их предков. Кажущиеся спокойствие и безразличие лесовиков были напускными.
ГЛАВА 10
Земля под копытами коня осела, стала проваливаться. Василько рванул узду, поднял жеребца на дыбы, бросил в сторону. Холодный пот прошиб всего: «Еще миг, и быть ему из-за тумана в балке!..»
Порубежник понесся вдоль оврага. Расстояние между ним и ордынцами сократилось. Над головой со свистом пролетело несколько стрел, усилился настигающий топот погони.
Овраг уводил Василька все дальше от леса. Наконец он миновал его. Но впереди лежала новая преграда. Под копытами коня захлюпала болотная вода, блеснув, разлетелись брызги. Пришлось опять свернуть в сторону. Понукаемый всадником, жеребец убыстрял бег. Преследователи отстали, их уже едва было видно, хотя туман стал рассеиваться. Доскакав до опушки леса, Василько вздохнул с облегчением: «Ушел-таки от ордынцев! — Погладил коня по лохматой гриве.— Добрый мой Воронок, и на сей раз ты меня спас».
Порубежник углубился в лес. Он рассчитывал, что быстро доберется к берегу Уны, но солнце уже перевалило за полдень, а впереди по-прежнему простирались глухие лесные дебри. Густые заросли орешника и волчьего лыка наставили его спешиться и вести коня в поводу. Где удавалось, обходил буйно разросшийся кустарник, а где и прорубал дорогу. Стало смеркаться, а реки все не было. Перепрыгивая с ветки на ветку, над его головой проносились рыжие длиннохвостые белки. То и дело из кустов выскаки- вали зайцы и косули. Неторопливой рысцой прошел мимо лось. Поняв, что заблудился в незнакомых местах, Василько решил возвращаться... «Дойду до степи, а там будет видно...» И повернул обратно.
С прошлого вечера порубежник ничего не ел и теперь едва держался на ногах от голода и усталости. Можно было бы подстрелить какую-нибудь дичь, но уже совсем стемнело — зверье и птицы попрятались на ночлег. Несколько раз Василько падал — то зацепится за стелющиеся по земле ветки, то споткнется об поваленное дерево, однако снова поднимался и шел, словно одержимый, пока не вышел к реке.
Было уже за полночь. Василько повалился на мокрую траву и долго лежал не двигаясь. Наконец принудил себя встать, подошел к Ворону, расседлал его и привязал к дереву.
«Добре, хоть до Упы дошел. А в ночи все одно ни к чему перебираться на другой берег...» С этой мыслью и уснул. Спал беспокойно: слышал сквозь дремоту фырканье коня, уханье филина, отдаленный волчий вой.
Утром порубежник подстрелил глухаря, развел костер — трут и огниво всегда были при нем в мешке, который висел на поясе. Зажарив, съел птицу, попил речной воды и стал готовиться к переправе. Связав в узел одежду и сапоги, укрепил его на голове и поплыл к противоположному берегу. Рядом следовал нагруженный оружием и доспехами Ворон. Они были уже близки к цели, как неожиданно на оставленном берегу появились враги. Вмиг сорвали с плеч луки, несколько стрел упали неподалеку от Василька. Но река в этом месте была довольно широка, и вскоре стрелы уже не достигали порубежника. Несколько ордынцев кинулись было в воду, но, повинуясь зычному окрику онбасы-десятника, вернулись на берег.
Василько вышел из реки, быстро оделся и стал ждать, пока подплывет Ворон.
«Больно нагрузил бедолагу!» — подумал он, видя, с каким трудом конь борется с течением. Чтобы подбодрить его, громко свистнул. Ворон подплыл к берегу, стал на ноги, шатаясь, сделал шаг, другой... и вдруг всей тяжестью рухнул на колени, повалился на бок. Василько подбежал к нему, приподнял его голову над покрасневшей водой — в ухе Ворона торчала черноперая ордынская стрела. Из рта коня с шумом вырвался воздух, зрачки глаз замерли, остекленели.
Эх, Ворон, Воронок мой! — припав лицом к его морде, вздохнул Василько.— Прощай, дружище.—- Он поцеловал мертвого коня, обернулся, бросил тяжелый взгляд на ордынцев, которые все еще стояли на противоположном берегу. Затем отвязал притороченные к седлу оружие, кольчугу и шлем, надел их и зашагал к лесу. Нукеры на противоположной стороне тоже скрылись в кустах. Река вновь стала пустынной.
К вечеру Василько наконец вышел к дубраве, за которой на холме располагался сторожевой острог. Забыв про усталость, порубежник ускорил шаги. Ему стало жарко, вспотевшую шею натирала тяжелая кольчуга, но он, радуясь, что опасность позади и его ждет скорая встреча со своими, не обращал на это внимания. Когда приближался к опушке леса, что-то заставило его насторожиться. Он по-прежнему бодро шагал, стремясь к цели, но почему-то уже не ощущал ни того радостного возбуждения, ни той уверенности, которые только что владели им... Заглушив все привычные запахи вечернего леса, откуда-то ворвалась едкая вонь пожарища. Порубежник осмотрелся, прислушался,— все вокруг было тихо и спокойно. Крадучись, медленно вышел из-за кустов, бросил взгляд на холм... Сердце его тревожно заколотилось,— знакомых очертаний острога не стало. На его месте в лунном свете виднелись руины крепостных укреплений, над которыми курились столбы дыма.
