Норманны в Византии - ле Ру Гюг (электронная книга txt) 📗
Глава 17
Чувство
Полулежа на постели, Ирина смотрела на Дромунда, который сидел на ступени у ее ног, обратив к ней мужественное лицо. Она жалела, что они не могут оставаться так навсегда, в виде двух мраморных статуй, увековечивающих минуты несказанного счастия.
– Спой! – нежно сказала она Дромунду.
Поднявшись на ноги, он улыбнулся при виде того, как исчезла в ней последняя тень сопротивления. Стоя на ступеньке и опираясь рукой на мечь, он запел звучным голосом гимн, сочиненный одним варяжским князем в честь несчастной любви. В этом гимне говорилось, как во дни плавания на ладьях, среди тумана, окружающего пловцов темной могилой, тоска любви охватывает сердце гребца.
Мы дрались мечами! Мое судно оставляло за собою кровавый след, змеившийся по реке, как пурпурная лента. А несмотря на это дева из племени руссов меня отвергает.
Мы дрались мечами! Тысячи людей убивал я. Когда-нибудь убьют и меня… Тогда я буду встречен с улыбкой Валькирией, а дева из племени руссов будет меня оплакивать!
Переживая радости любви, Дромунд пел о смерти и страданиях.
Подавленная чувствами, Ирина хранила молчание. Она не могла вернуться к действительности, в ее ушах все еще раздавалось бряцание мечей, в глазах стояли льющиеся, как вино, наливаемое в кубки, потоки крови.
Ей было страшно и жутко. Она не могла понять, осталась ли она прежней Ириной – женой Никифора, Ириной – крещенной патриархом Полиевктом, ставшей христианкой, верящей в истинного Бога и ожидающей будущей жизни или превратилась в ту самую богиню, украшенную шлемом, вооруженную копьем и встречающую поцелуем своих алых уст освобожденные от тела души героев.
Горя желанием подарить такой поцелуй, она страстно придвинулась к Дромунду и прошептала:
– Моя душа вливается в твою, как весенний ручей в широкую речку… Я хочу забыться в твоем поцелуе, с которым любовь и возникает и кончается. Твой голос меня чарует и восхищает!..
Сильными, могучими руками, столько раз избавлявшими воина от смертельной опасности, привлек он к себе Ирину, обнимая ее трепещущий стан, точно желая испепелить ее своею любовью.
Бессильная в его руках, Ирина покорно отдавалась его объятиям и, не в силах отвести глаз от его горячего взора, едва шептала:
– Возьми меня! Ты дал мне душу, я твоя, твоя!..
Как бурное море, готовое поглотить все в своих грозных волнах, бушевала любовь в сердце Дромунда.
Забыв, что может причинить ей боль кольцами своей твердой кольчуги, он прижал ее к пылающей груди, весь отдаваясь своей страсти, своему счастью, своей любви.
Любовь, возвышающаяся над человеческими силами, уносила их от земли. Их союз был одновременно свадебным пиром и грозной битвой. Им казалось, что сама жизнь должна окончиться с их счастьем, с их поцелуем…
Последние лучи вечерней зари погасли. Темная южная ночь окутала своим таинственным покровом Босфор, дворцы, сады, геникеи, где кипело так много желаний, монастыри, где схоронено столько разбитых надежд. Окутала и счастливых влюбленных, забывших весь мир в объятиях друг друга.
Глава 18
Сомнение
Дромунд с Ириной совсем забылись в сладкой дреме, которую ничто не нарушало.
Ирина унеслась в тот волшебный край, где нет всеразрушающего времени, где цветы не отцветают, поцелуй не прерывается и любовь живет вечно.
Дромунд тоже находился как бы в том ожидаемом раю, где Валкирии встречают лаской героев.
Воспоминания о жарких битвах и веселых оргиях заменились в его душе блаженством близости чистого, любящего существа.
Сам побежденный своим торжеством, он наслаждался покоем, при котором в душе чувствовалось так много сил и жизни.
Журчание фонтана пробудило Дромунда к сознанию. Он не сожалел о приятном забытье, так как ясное сознание давало ему еще большее счастие.
Не отрываясь от уст Ирины, он улыбнулся своему блаженству.
Полуразбуженная этим движением, Ирина медлила открыть глаза, чувствуя себя как бы в плену в сильных руках Дромунда; она боялась, что вместе с прерванным сном исчезнет и милая неволя.
В саду, между тем еще полным волшебных теней, готовилось нечто, ускорившее ее пробуждение.
Не способная удержаться даже и в этом случае от шутки Евдокия подговорила Троила и Агафия спрятаться под деревьями и оттуда следить за влюбленной парочкой.
К дружбе, которую питала Евдокия к благоразумной Ирине, примешивалось некоторое чувство зависти и желания увидать падение этой образцовой добродетели. Она страдала от необходимости с уважением преклоняться перед женщиной, которую любила.
Неспособная удержаться от каприза или прихоти, она с удовольствием видела теперь это. Ирина не нашла счастия в своей сдержанности и в конце концов отдалась любви неудержимо и страстно.
Падение сестры хотя и веселило Троила и Агафия, но и внушало им некоторое беспокойство. Они так безгранично пользовались ее расположением, что появление в ее сердце другой любви пугало их.
Несмотря на это, однако же, они не могли лишить себя маленького развлечения подшутить над сестрой. Спрятавшись в тени деревьев, они следили за нею и подслушивали.
– Что там делается? – спрашивал Троил.
– Все еще шепчутся, – отвечал Агафий.
– Да это журчит вода.
– Нет же!
– Я тебе говорю наверное: вода.
– Дай же слушать! – нетерпеливо прервала их Евдокия.
Услыхав пение Дромунда, они притихли, очарованные его удивительным голосом, но когда после пения наступила продолжительная тишина, трое шалунов весело переглянулись.
– Наконец-то! – сказал Агафий.
– Ну, слава Богу! – добавил Троил. – А то этот северный воин мне становился подозрителен.
– Нет, я в нем никогда не сомневалась! – воскликнула Евдокия смеясь.
Внезапно у них явилась мысль спеть под окном серенаду, причем Евдокия взялась аккомпанировать их пению на псалтерионе. Агафий и Троил должны были петь по очереди, так как голоса их не подходили друг к другу: Агафий пискливо визжал, а голос Троила напоминал собою звук падения каменьев в воду.
Они пережидали пока длившееся молчание еще больше подтвердило их догадку. При свете луны, волшебно озарявшем все кругом, наконец, полилась их песенка, сопровождаемая дребезжанием натянутых струн.
Милая, ночь так прекрасна, И сердце надежды полно, Но счастие долго не длится, Скоро проходит оно.
Услыхав слова этой песенки, Дромунд приподнялся и стал нетерпеливо искать в ногах свой меч.
Ирина удержала его в своих объятиях, сказав:
– Не бойся за меня, это поют они, вечные школьники, все обращающие в шутку, – Троил, Евдокия и Агафий.
Ирина успокаивала Дромунда, хотя сама глубоко чувствовала боль от этой неуместной шутки, так сильно диссонирующей с настроением, в котором она находилась, что лучше предпочла бы погибнуть, чем услышать пустую жестокую насмешку.
Но голоса между тем продолжали:
Скоро день настанет, Все тогда поймешь, Пожалеешь поцелуя, Что теперь даешь!
Дромунд сидел на конце постели и едва сдерживался, прислушиваясь к словам песни.
Ирина прижалась к его плечу, как бы ища защиты от нахлынувших тяжелых мыслей и предчувствий, которые заставляли ее так сильно страдать.
– О Боже! – шептала она. – Почему эта песня еще сильнее заставляет меня любить и еще больше желать тебя?
Она скрыла лицо на его широкой груди. А песня под окном между тем продолжала дальше свои жестокие предсказания:
Переполненные кубки Фалернского вина Печали, муки сердца Лишь утолят тогда.
Это было более, чем могла вынести взволнованная Ирина. Точно желая разбить себя и избавиться от невыносимой мысли, она приподняла голову и с силой стукнула ею о грудь Дромунда.
Из ее уст, только что улыбавшихся от счастья, вырвался крик отчаянной тоски.
И она зарыдала.
