Поселок на озере - Покровский Сергей Викторович (книги .TXT) 📗
Лето уже кончалось. Начиналась дождливая осень. С каждым днем становилось все ясней и ясней, что до весны нечего было и думать пускаться в дорогу.
Пижму
С самого дня похорон Мандру спокойный сон покинул старого Пижму. Он боялся. В руках этого Уоми — убийцы Мандру — его заговоренный посох. Захочет — выпустит Хонду, и Огненная Девка снова придет его терзать. Он вспомнил то время, когда хворал, и волосы зашевелились на его голове.
Лихорадка мучительна сама по себе. Но для Пижму главный ужас заключался в образе страшилища Хонды. Он хорошо помнил, как она приходила к нему, чтобы пить по ночам его кровь.
Почти каждую ночь будила его тревога. Он садился на нары и боязливо осматривался. Прислушивался к мирному дыханию спящих, следил, как медленно догорает огонь в очаге, как тлеют затухающие угли.
Иногда он подбрасывал в очаг несколько сучьев и снова ложился, чтобы мучиться до утренней зари. Но чаще выходил, сгорбившись, наружу, опираясь на толстый дубовый сук.
Мысль об Уоми сделалась у старика неотвязной. Если Уоми попадался ему навстречу перед сном, Пижму, случалось, не мог уснуть всю ночь напролет.
После одной из таких бессонных ночей Пижму полдня провалялся на нарах и с трудом поднялся с постели. В хижине была одна Кунья. Она сидела у очага и грела воду. Она кидала в воду раскаленные камешки и с любопытством следила за тем, как от них, шипя, поднимались пузырьки.
— Кунья! — позвал Пижму хрипло и глухо. — Сядь сюда. — Он поманил ее пальцем.
Кунья вскочила и села около старика.
— Ходишь к Нае? — спросил Пижму.
— Хожу, — ответила Кунья.
Пижму молчал долго. Кунья подумала, что разговор кончен, хотела встать и уйти. Вдруг дед крепко ударил ладонью по ее коленке, и голос его загудел.
— Уоми враг! Хочет меня погубить. Снял с дерева мой заговоренный посох. За это прежде кидали в огонь!
Кунья со страхом следила, какой злобой вдруг исказилось лицо старика.
— Спрятал посох, а в посохе моя болезнь. Развяжет, выпустит, и мне — смерть! — Старик сжал кулаки, и щеки его побагровели. — Найди, Кунья, посох! Узнай, где спрятали. Не найдешь, живой не оставлю!
Он вдруг схватил ее за горло и так крепко сжал пальцами, что Кунья стала задыхаться. Она хотела крикнуть и не могла.
Пижму отпустил ее и взял себя обеими руками за голову. Кунья сидела ни жива ни мертва. Она начала плакать. Всхлипывала потихоньку, и слезы струйкой стекали по ее грязной от копоти щеке.
Пижму услыхал плач Куньи и поднял голову.
— Иди! Делай! — приказал он.
Кунья перестала хныкать, помолчала и сделала вид, что соглашается. Лучше не спорить!
Кунья по опыту знала: послушание на словах — лучшее средство сделать в конце концов по-своему.
В этой борьбе, которую вел Пижму против Уоми, сердце девушки было не на стороне деда.
Замысел Пижму
Хитрости Пижму не приводили ни к чему. Кунья чуть не каждый день бегала к Нае. Старалась заходить днем, когда мужчины были на работе.
Порой Кунья осторожно переводила разговор на братьев, но, когда возвращался Уоми, Кунья умолкала, щеки ее заливались румянцем. Крепко схватив руку Наи, она сидела не шевелясь и неотступно следила за Уоми.
Однажды она призналась Нае, что дед подсылает ее для того, чтобы высмотреть, куда прячет Уоми заговоренный посох.
— Только пусть Уоми не боится: Кунье Пижму — волк. Она не сделает, чего он хочет.
Ная вечером пересказала все матери и брату. Уоми насторожился.
Через несколько дней неожиданно пожаловал сам Пижму. Он старательно высмотрел, когда Аза остался один, и пришел с явным намерением застать старика врасплох.
Но Аза не спал. Он сидел на полу и кашлял.
Пришлось и Пижму сесть у очага в ожидании счастливой минуты.
С усилием выдавливал он из себя слова, но разговор не клеился.
В довершение всего, вдруг вернулась Гунда. Она уселась на нары, усмехнулась и пристально стала смотреть на непрошеного гостя. Пижму замолчал, покраснел, бегал виноватыми глазами.
— Не думай! — вдруг сказала Гунда. — Нет тут твоего посоха. Ступай-ка лучше отдохни от больших трудов!
Пижму съежился, втянул голову в плечи и, не прощаясь, пошел домой.
Несколько дней после того он чувствовал себя как побитая собака.
Но в одно ясное утро Пижму поднялся, против обыкновения, совсем веселый. Сон ли ему добрый приснился или пришла новая счастливая мысль? Он бодро поднялся, плотно поел и стал собираться в дорогу. Подозвал старшего брата Куньи, Гарру, и приказал приготовить лодку.
Гарру сбегал на пристань, пригнал лодку поближе к дому, вернулся и сказал:
— Готово. Челнок плыть хочет!
Пижму стоял перед очагом и надевал дорожную одежду:
— Далеко поедем. Захвати с собой побольше еды.
Дед и внук взяли оружие, рыболовные снасти и уселись в долбленку. Гарру поместился на корме и сильно толкнул лодку шестом. Пижму подгребал и правил челнок коротким веслом.
Солнце поднималось все выше над озером. На заливных лугах блестели там и сям старицы, болота и лужи.
Урхату
В этот день солнце начало припекать уже с утра. Небо было безоблачно. Душное марево нависало над лесом. К полудню Гарру истомился вконец. Он взмолился об отдыхе. Пижму причалил к берегу.
Место выбрали удобное: на зеленой траве, под тенью густых берез. Челнок вытащили на берег. Гарру, не теряя времени, кинулся в воду и долго окунался, мочил голову, фыркал и снова начинал окунаться. Дед тем временем высыпал на землю из горшка запас горячих углей, накидал сухих стебельков и раздул огонь.
После еды легли в тени на отдых. Пижму спал спокойно, как будто забыл про свою тревогу.
После отдыха двинулись дальше. На западной стороне росли облака, похожие на снежные горы.
За одним из выступов берега вдруг открылась мрачная картина. Обгорелый лес с остроконечными копьями обугленных еловых стволов спускался здесь к самой воде. Множество деревьев, вывороченных ветром с корнями, лежало вершинами вниз по крутому скату берега.
— Поворачивай сюда, — сказал Пижму. — Причаливай к Щели!
Здесь к реке выходило устье глубокого оврага. У самого устья съехавшая вместе с глиняным оползнем огромная береза низко наклонилась над рекой и купала в ней свои длинные ветви.
Гарру прикрыл ладонью от солнца глаза, и вдруг неподдельный испуг изобразился на его лице.
— Дед! — позвал он шепотом. — Гляди: Лесовик!
На стволе поникшей березы сидел кто-то, кого едва ли можно было счесть за человека.
Лохматая копна бурых волос покрывала ему не только голову, но и шею и плечи. Волосатая грудь была закрыта широкой бородой, а рысья шкура, обернутая вокруг пояса, издали могла показаться его собственной шерстью.
Чудовище свесило к воде длинные кривые ноги и, казалось, вовсе не обращало внимания на плывущую долбленку.
— Греби, греби! — грубо прикрикнул дед. — Какой Лесовик! Это Урхату!..
Гарру захлебнулся смехом. Об Урхату он слышал и раньше. Как это он сразу не догадался, к кому ехал дед?
Когда Пижму и Гарру подошли ближе к берегу, они поняли, почему Урхату не поднимает головы. Он пристально глядел в воду, а в правой руке держал свитую из жил длинную леску. Удильный крючок, вырезанный из белой кости, просвечивал сквозь толщу воды, а на поверхности плавал обломок тонкого сучка — поплавок.
— В гости приехал, — сказал Пижму.
— В дом пойдем, — ответил Урхату и спрыгнул с березы в воду.
Только тогда, когда Урхату подошел вплотную, можно было вполне оценить, какое это несуразное, огромное существо.
Ростом был Урхату, по крайней мере, на голову выше Пижму. Его непомерно длинные волосатые руки и кривые ноги казались нечеловеческими. Длинные, с завитками брови нависали так низко, что глаза глядели из-под них, как из-под темных навесов.
