Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Достоинства у него все же есть. Он абсолютно честен (чего не скажешь обо всех казначеях), и весьма благородно с его стороны не заявлять всем, что он хороший пловец, после того как я вытащил его из воды. Еще он слушает внимательно, даже жадно, когда Стивен и Мартин объясняют ему маневры корабля или различие между планширем и спиркетингом [7]. Но помимо этих лекций (тебя бы они подбодрили), во время которых он молчит, он говорит, говорит, и говорит, и всё время о себе. Том, Вест и Дэвидж, у которых образования не больше, чем можно получить на корабле, и не слишком склонные к чтению, его стесняются (он же университет закончил), а Мартин удивительно великодушен. Но так продолжаться не может — мало того, что Стэндиш некомпетентный казначей, так еще и до обидного глуп».
Джек прервался, вспомнив случай во время последнего его обеда в кают-компании, когда посередине долгой истории Стэндиша кто-то сказал:
— Я не знал, что вы были школьным учителем.
— О, только непродолжительное время, когда от меня отвернулась удача. У нас, людей с университетским дипломом, всегда есть прибежище — в случае временных затруднений можно укрыться в школе, если есть степень.
— Прекрасная задача — учить юношей стрелять, — заметил Стивен.
— О нет, — воскликнул Стэндиш. — Мои обязанности были более возвышенными. Я вдалбливал в них Лили и греческий [8]. Другой человек учил их фехтованию, стрельбе из лука и пистолета и тому подобному.
Джек вернулся к перу: «Но особенно меня беспокоит музыка. Мартин — не слишком одаренный исполнитель, и Стэндиш его постоянно поправляет. Объясняет, что у него неправильная аппликатура и техника владения смычком, критикует, как он держит инструмент, его чувство темпа и ритма. Уже предложил несколько советов Стивену, и думаю, что когда достаточно осмелеет, проделает то же и со мной. Я очень сильно ошибался, считая, что смогу играть вторую скрипку при таком человеке. Нужно найти какие-то вежливые извинения. Музыка его и впрямь небесная (за гранью моего понимания, как такой человек может в ней растворяться и играть прекрасно), но от встречи сегодня вечером я ничего хорошего не жду. Может, ее и не будет. Море начинает слегка волноваться».
Джек остановился, перечитал последнюю страницу и покачал головой. Софи не любит критиканство — оно ее беспокоит, и в детстве она наслушалась достаточно придирок. А в письме критиканство может звучать еще грубее, чем сказанное устно. Он смял листок и швырнул его в корзину для бумаг (кладезь информации для Киллика и тех, кому он доверял), и в это время услышал команду Пуллингса: «Поднять фор-брамсель», а сразу после этого — дудку боцмана.
Музыкального вечера не получилось, только Обри и Мэтьюрин тихо бренчали знакомые мотивы (одинаково посредственно), и час или около того упражнялись в своей любимой импровизации на тему, когда один предлагал, а второй подхватывал. Иногда в ней они возносились значительно выше своего посредственного уровня благодаря глубокому взаимопониманию, по крайней мере в этой области. Стэндиш прислал свои извинения — сожалеет, что недомогание не позволило ему иметь честь и т.д. А Мартин в двойной роли помощника хирурга и старого знакомого сидел рядом с горемычным казначеем, держа таз.
Не было музыки, и когда они достигли зоны вестов — энергичный ветер дул немного с норда, так энергично, что «Сюрприз» несся вперед в полный бакштаг с двумя рифами на марселях со скоростью девять и даже десять узлов, брыкаясь в нижней точке затяжной бортовой и килевой качки в не делающей ему чести манере.
Прекрасный ветер держался день за днем, ослабев только на подходе к островам Берленгаш. Вечером Мартин вывел Стэндиша на палубу, чтобы их показать — грубые иззубренные скалы далеко в беспокойном океане под беспокойным небом на темном горизонте. Казначей приник к поручню, жадно глядя на первые крупицы суши после Малин-Хед. Одежда на нем болталась.
— Надеюсь, что вы в лучшей форме, мистер Стэндиш, — обратился к нему Джек Обри. — Даже таким спокойным ходом мы на рассвете увидим мыс Лиссабона, а если повезет с приливом, то пообедаем на площади Черной лошади. Ничего так не улучшает самочувствие, как плотная трапеза.
— Но перед этим, — вмешался Стивен, — мистеру Стэндишу стоит посоветовать съесть пару яиц всмятку и немного размягченных галет, как только его желудок сможет их принять. Потом ему рекомендован крепкий, восстанавливающий, животворящий сон. Что же до яиц, я слышал, что две принадлежащих кают-компании курицы провозгласили, что утром снесли яйца.
И они действительно увидели мыс Лиссабона незадолго до яркого сверкающего рассвета. Земля дохнула на них ароматным теплым ветерком. В это время они прошли мимо семидесятичетырехпушечного ЕВК «Бризей» — облако парусов мористее — очевидно идущего домой из Лиссабона и выжимающего все возможное из более сильного ветра вдали от берега. Джек приспустил марсели, как положено перед кораблем его величества. «Бризей» под командованием дружелюбного моряка по фамилии Лампсон ответил на салют и поднял сигнал, из которого разобрать удалось только слово «счастливый».
Но с приливом не повезло. Ароматный теплый ветерок дарил наслаждение для тех, кто соскучился по суше, но помешал «Сюрпризу» пройти песчаные наносы в устье Тежу. Пришлось ждать на якоре окончания стояния отлива вплоть до того, как лоцман согласился провести корабль в порт.
На воде, спокойной как озеро, Стэндиш, съев вечером предписанные два яйца и проведя ночь спокойно, сначала выхлебал три пинты растворимого супа, загущенного овсянкой, а потом уничтожил солидное количество ветчины. Его дух чудесным образом восстановился, и, оставаясь все еще слабым, он осилил подъем на марс, где Стивен и Мартин собирались разъяснить ему операцию по снятию с якоря.
Внизу, на квартердеке, лоцман закончил рассказ о том, как «Уэймут», полагаясь на собственное знание реки, разбился на мели. Прямо тут, три румба по правому крамболу, меньше чем в миле отсюда.
— А всё из-за нежелания платить лоцману.
— Очень плохо, согласен. — признался Джек. — Экипаж спасли?
— Немногих. — неохотно признал лоцман. — Но и те оказались жестоко искалеченными. Теперь же, сэр, как только вы прикажете, думаю, можем начинать.
— Всем к подъему якоря, — приказал Джек командным тоном, хотя каждый матрос и так последние минут десять уже ждал на своем посту, сердито желая лоцману отставить ворчание, сбавить тон, заткнуться. Боцман немедленно подал сигнал.
— Видите, — воскликнул Стивен, — плотник и его команда устанавливают вымбовки в якорный шпиль. Достают их, вставляют и закрепляют.
— Они прикрепляют к шпилю кабаляринг. Главный канонир связывает вместе его закругленные концы. Как они называются, Мэтьюрин?
— Ради всего святого, не будем столь педантичными. Смысл в том, что кабаляринг стал бесконечным: это змея, проглотившая свой хвост.
— Не вижу его, — признался Стэндиш, перегибаясь через поручни. — Где этот кабаляринг?
— Ну, — пояснил Мартин, — это веревка, которую надевают на валики прямо под нами в трюме, длинная петля, которая идет к двум другим вертикальным валикам сквозь клюзы и обратно.
— Не понимаю. Шпиль я вижу, но вокруг него нет никакой веревки.
— Вы видите верхнюю часть шпиля, — пояснил Стивен с некоторым самодовольством. — Кабаляринг дважды обернут вокруг нижней его части под квартердеком. Но и верхняя, и нижняя части оснащены вымбовками, обе вращаются — поднимаются, как мы говорим. Видите, они убирают палубные стопоры (некоторые суеверные наблюдатели называют их «собачьими»), ослабляют правобортный канат, тот, что по правой руке, накидывают петлю на якорные битенги! Какая сила и сноровка!
— Они тащат кабаляринг к канату, прикрепляют его сезнями.
— Где? Где? Не вижу!
— Конечно, не видите. Прямо впереди, перед клюзами, где тросы заходят на корабль. Под баком.
— А сейчас, — успокоил Стивен, — вы сможете наблюдать, как канат начнет ползти на корму, ведомый кабалярингом.
