Белые и синие - Дюма Александр (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Жюно овладел Назаретом, родиной нашего Спасителя, и стал там на биваках, расположенных наполовину в городе, наполовину за его пределами, в ожидании новых предписаний Бонапарта, приказавшего ему не возвращаться до тех пор, пока он его не призовет.
Мюрат тщетно пытался успокоить главнокомандующего: предчувствия, а особенно настойчивые просьбы шейха Ахера не позволяли Бонапарту спокойно ждать приближения невидимой армии, якобы выступившей против него. Поэтому он согласился на предложение шейха отправить его в сторону Тивериадского озера для разведки местности.
Ролан, томившийся от скуки в лагере, где он постоянно был на глазах Бонапарта и не мог рисковать жизнью, как ему хотелось, вызвался сопровождать шейха Ахера.
В тот же вечер, дождавшись ночной прохлады, они отправились в путь под покровом темноты, направляясь к равнинам Ездрилона, что сулили им двойной приют: справа в горах, окружавших Наблус, и слева в горах близ Назарета.
* * *
«Седьмого апреля 1799 года над высоким мысом, на котором построена крепость Сен-Жан-д'Акр, древняя Птолемаида, гремел гром и сверкали молнии, как над горой Синай в тот день, когда Господь дал десять заповедей Моисею, явившись ему в неопалимой купине.
Откуда раздавались эти выстрелы, сотрясавшие побережье Сирии, подобно землетрясению?
Откуда исходил дым, столь густым облаком окутавший залив у подножия горы Кармель, словно гора пророка Илии превратилась в вулкан?»
Этими словами мы начали первую главу новой части своего повествования. Последующие главы потребовались лишь для того, чтобы пояснить, что предшествовало Сирийской кампании, ставшей восьмым и, вероятно, последним крестовым походом.
Теперь Бонапарт собирался во второй раз пойти на приступ крепости: дождавшись возвращения Мюрата и Виаля, он решил еще раз попытать счастья.
Он находился в траншее не более чем в ста шагах от крепостных стен; вместе с ним был генерал Каффарелли, с которым он вел беседу.
Генерал Каффарелли стоял подперев бок рукой, чтобы скрыть, какое неудобство причиняла ему деревянная нога. Лишь кончик его локтя виднелся над краем траншеи.
Угол шляпы Бонапарта был на виду, и внезапно ее пулей снесло с головы. Бонапарт нагнулся, чтобы поднять шляпу; наклонившись, он обратил внимание на позу генерала и сказал, придвинувшись к нему:
— Генерал, мы имеем дело с арнаутами и албанцами, они отличные стрелки, и моя шляпа служит тому подтверждением. Берегитесь, как бы с вашей рукой не приключилось то же самое, что с моей шляпой.
Каффарелли в ответ сделал презрительный жест.
Храбрый генерал оставил одну из своих ног на берегах Рейна и, казалось, его отнюдь не волновала перспектива оставить какую-нибудь другую часть тела на берегу Керданеха.
Он даже не шелохнулся.
Минуту спустя Бонапарт увидел, как генерал вздрогнул и повернулся с безвольно свисавшей вдоль тела рукой. Пуля попала ему в локоть и перебила сустав.
В тот же момент Бонапарт поднял глаза и увидел в десяти шагах Круазье, стоявшего наверху, у края траншеи. Это была бессмысленная удаль. Поэтому Бонапарт крикнул:
— Спускайтесь, Круазье! Вам нечего там делать; я требую, чтобы вы спустились!
— Разве вы не сказали однажды во всеуслышание, что я трус? — прокричал юноша в ответ.
— Я был не прав, Круазье, — ответил главнокомандующий, — и с тех пор вы доказали, что я ошибался; спускайтесь.
Круазье собрался было подчиниться приказу, но не спустился, а упал в траншею: пуля раздробила ему бедро.
— Ларрей! Ларрей! — воскликнул Бонапарт, топая ногой от нетерпения. — Послушайте! Идите сюда, для вас есть работа.
Ларрей подошел. Круазье уложили на ружья; Каффарелли же удалился, опираясь на руку главного хирурга.
Пусть приступ, начало которого было ознаменовано столь мрачными предвестиями, идет своим чередом, а мы бросим взгляд на прекрасную, усыпанную цветами Ездрилонскую равнину и на реку Киссон, берега которой окаймлены длинными рядами олеандров.
Вдоль берега этой реки беспечно скакали двое всадников.
Один из них, в зеленом мундире конных егерей, в треугольной шляпе и с саблей на боку, обмахивался надушенным носовым платком как веером.
Трехцветная кокарда на шляпе указывала на принадлежность этого всадника к французской армии.
У другого, араба, одна лишь сабля была французской. На нем была круглая шапочка красного цвета, обвязанная вокруг головы шнуром из верблюжьей шерсти; яркий головной платок, падавший ему на плечи; бурнус из белого кашемира, под которым, когда он распахивался, виднелся богатый восточный кафтан из зеленого бархата, расшитого золотом; шелковый пояс, расцвеченный тысячей красок, сочетавшихся между собой с изумительным вкусом (такое встречается только в восточных тканях). За этим поясом виднелись с одной стороны два пистолета с рукоятками позолоченного серебра, обработанными подобно тончайшим кружевам. Одна только сабля была французской работы. Его широкие шаровары из красного атласа были заправлены в зеленые бархатные сапоги с такими же узорами, как на кафтане. В руке он держал длинное и тонкое копье, легкое, как тростник, прочное, как железный брус, и украшенное на конце пучком страусовых перьев. Молодые люди остановились в одной из излучин реки, под сенью небольшой пальмовой рощи и весело, как подобает двум добрым товарищам, вместе совершающим путь, принялись готовить завтрак, состоявший из нескольких сухарей, которые француз достал из своей седельной кобуры и обмакнул в речную воду. Араб огляделся вокруг и посмотрел вверх; затем он молча принялся рубить своей саблей одну из пальм; нежное пористое дерево быстро стало клониться под ударами стального клинка.
— Поистине, славную саблю подарил мне главнокомандующий несколько дней назад; я надеюсь испробовать ее не только на пальмах, — сказал он.
— Еще бы! — отвечал француз, разгрызая сухарь, — этот подарок был изготовлен на оружейной мануфактуре Версаля. Но неужели ты терзаешь это бедное дерево лишь для того, чтобы испытать саблю?
— Посмотри, — сказал араб и поднял палец вверх.
— Ах, вот как! — воскликнул француз. — Это финиковая пальма, и наш завтрак будет лучше, чем я предполагал.
В тот же миг дерево с шумом рухнуло, предоставив в распоряжение молодых людей две или три великолепные грозди созревших плодов.
Они набросились на эту «манну небесную» с аппетитом, свойственным двадцатипятилетнему возрасту.
Завтрак был в самом разгаре, когда конь араба заржал характерным образом.
Вскрикнув, араб выбежал из пальмовой рощи и, приложив руку ко лбу, вгляделся в даль Ездрилонской долины, посреди которой они находились.
— Ну, что там? — небрежно поинтересовался француз.
— Один из наших соратников скачет сюда на кобыле, и, очевидно, сейчас мы узнаем от него то, за чем приехали.
Он снова уселся рядом со своим спутником, не обращая внимания на своего коня, который, почувствовав запах кобылы, галопом помчался навстречу ей.
Десять минут спустя послышался топот двух лошадей.
Друз, узнавший коня своего предводителя, остановился возле пальмовых зарослей; увидев вторую лошадь, которая была привязана, он понял, что всадники сделали здесь привал.
— Азиб! — вскричал арабский вождь.
Друз соскочил с лошади, бросив поводья ей на шею, подошел к шейху, скрестив на груди руки, и низко ему поклонился.
Тот сказал ему несколько слов по-арабски.
— Я не ошибся, — обернулся шейх Ахера к своему спутнику, — авангард паши Дамаска только что перешел через мост Якуба.
— Мы сейчас это проверим, — отозвался Ролан, которого наши читатели, вероятно, узнали по его презрению к опасности.
— В этом нет нужды, — сказал шейх Ахера, — Азиб видел!
— Предположим, — продолжал Ролан, — но, возможно, Азиб плохо смотрел. Мне будет гораздо спокойнее, когда я увижу все своими глазами. Эта высокая гора, похожая на пирог, вероятно, Табор. Стало быть, Иордан позади. Мы находимся в четверти льё от реки; будем скакать до тех пор, пока сами не выясним, чему верить.
