Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Права личности — важнейшая забота рыцарей ку–клукс–клана. — Мистер Кларк собирался обсудить эту тему подробнее, но тут на лестнице появилась высокая красивая женщина с волосами цвета воронова крыла. — Моя дорогая! Полковник Питерсон, это моя коллега, миссис Моган. Она не меньше моего сделала для укрепления нынешних позиций нашей организации.
На миссис Моган были строгое черное платье и украшения из серебра и янтаря. У нее был широкий лоб и массивная нижняя челюсть, а ее манеры впечатляли еще больше, чем манеры мистера Кларка. Я тотчас предположил, что она его любовница, даже в какой–то степени серый кардинал ордена. Они казались прекрасной парой. Спустившись с лестницы, миссис Моган протянула мне руку и мило улыбнулась:
— Вы — иностранный джентльмен, который поможет нам убрать чужаков туда, откуда они явились.
— Ну, Бесси, это не совсем так. — Мистер Кларк говорил с ней, как с ребенком, но я от души рассмеялся. Миссис Моган была женщиной очень ироничной, и я сразу оценил ее остроумие.
— Миссис Моган, — сказал я с поклоном, целуя ее руку, — если я смогу предотвратить в Америке то, что случилось в Европе, если мне удастся изгнать отсюда зло, — я буду более чем удовлетворен.
О, полковник Питерсон, я уверена, вы слишком воспитанны, чтобы злоупотребить гостеприимством. Я ценю ваши идеалы. И вдобавок можно неплохо заработать. — После этих слов она посмотрела на меня, чуть заметно подмигнув, как будто желая разрядить обстановку. Она немного напомнила мне баронессу. — Ребята, вы, должно быть, устали. Что вы хотите для начала? Выпить? Или умыться?
Мы выбрали последнее.
— Уилсон покажет вам комнаты. Мы встретимся здесь перед обедом.
Миссис Моган ответила на мой чуть заметный поклон столь же незаметной улыбкой, и мы расстались.
Уилсон, дворецкий, отвел нас на второй этаж. По мраморному коридору, покрытому коврами, мы прошли к своим комнатам. Мое помещение было куда роскошнее, чем номер в дорогом отеле. Я никогда не видел ничего подобного. Ощущение подлинного богатства, охватившее меня, напомнило чувство, которое я испытал в доме дяди Сени в Одессе, поняв, что в мое распоряжение предоставлена целая комната, в то время как многие считали вполне естественным спать в той же комнате, в которой только что поели. Я не смог удержаться и осмотрел все ящики во встроенных шкафах и изучил тщательно продуманное устройство уборной. Вся обстановка была подобрана с безупречным вкусом, в знакомых патриотических цветах, кое–где вдобавок виднелись золото и серебро.
Обои сначала показались довольно простыми — до тех пор, пока я не рассмотрел их поближе. Основной узор был выполнен в виде ромбов с инициалами ку–клукс–клана. Но центральное место в номере, конечно, занимала огромная кровать под балдахином в наполеоновском стиле. На ее спинке виднелись рисунки, напоминавшие о величайших победах Америки в борьбе за свободу и честь. Над ними красовался стилизованный капюшон клансмена с девизом, выведенным роскошным готическим шрифтом: «Suppressio veri suggestio falsi» [244]. Это упоминание о методах наших врагов было вполне уместным. Французские окна гостиной выходили на балкон, с которого открывался вид на лужайки и озеро. Я бы очень хотел, чтобы те дураки, которые даже сегодня пытаются меня уверить, будто клан — сборище невежественных бандитов, смогли посетить Кланкрест в дни его славы. Эти люди, которые даже не знают, какую вилку нужно использовать для рыбы, онемели бы от удивления. Мне открылось воплощение доброты и цивилизованности. Здесь никто не подвергал сомнению мое yichuss [245].
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если я — мученик, страдающий за свои убеждения, то мне досталась превосходная компания, и жаловаться не на что. Иные современники пострадали куда больше. Их унижали, заключали в тюрьмы, пытали, вешали или сжигали заживо. Я потерпел поражение не из–за предательства отдельных людей. Я стал жертвой истории, но пережил немало прекрасных минут, созерцая мир во всей его красоте, занимаясь любовью с восхитительными женщинами, наслаждаясь благами долгой дружбы и общественного признания. Я не собираюсь ныть о своих неудачах и обвинять других в своих поражениях. Я отвечаю за свои действия. Пусть мне не оказывают уважения, на которое я мог бы претендовать! Что с того? Я, по крайней мере, был верен себе. Султаны приплывают из города собак. Они покидают Карфаген в потоках черной крови. Их корабли бросают якоря в гаванях, заваленных трупами. Пугала висят во дворах, насмехаясь над разрушенными городами Запада. Только славяне по–прежнему готовы сопротивляться им, но они все еще в цепях. Стальной царь умер и никому не открыл, где спрятал ключ. Эти светловолосые голубоглазые девочки так прекрасны; они роются в моей одежде, отыскивая шелковые чулки и атласные трусики, подобные тем, которые могла бы носить Эсме. Я не в силах удержаться. Я все отдаю.
Запад дышит на ладан, и я не смогу жить вечно. Султаны бродят по палубам мрачных военных кораблей, рассматривая истерзанные берега, уже павшие под гнетом собственного вырождения. Существа, которые управляли всего несколькими ярдами Бухенвальда или Освенцима, теперь хотят властвовать над целым миром. Но султаны — лжецы, они утверждают, что я их подданный. Во мне нет их blut. Ich habe langen geschlafen. Jesus erweckte die Toten [246]. Я не пожелал стать мусульманином. Я лишился матери. Я несколько раз подавал запросы, но никто не знал, что с ней произошло. Потом, после войны, в 1948 году в Лондоне я встретил Бродманна. Он был уже стар и, вероятно, болен туберкулезом. Он сообщил мне, что находился в Киеве, когда пришли войска СС. Он работал в их конторе и заметил ее имя в списке; он видел, как она спускалась в яр. Возможно, он сказал это только для того, чтобы задеть меня. Почему она оказалась в списке? Почему он не попал в яр? Он признался, что как раз там и работал. Он тоже находился в плену. У меня не было оснований доверять Бродманну. Он лгал даже тогда, пытаясь сбить меня с толку. «Зачем ты преследовал меня?» — спросил я. «Ничего подобного, — ответил он. — Я никуда не выезжал до сорок шестого. Меня послали в Чехословакию». Это было отвратительно — имя моей матери срывалось с бледных губ Бродманна. Я предположил, что он попал в немилость, но по–прежнему оставался чекистом и надеялся искупить грехи, заманив меня обратно. Но я был уже слишком опытен. Кто угодно мог узнать имя моей матери, которое, несомненно, сохранилось в моем деле, вместе с нашим старым адресом. Конечно, я не пользовался прежней фамилией. Я, по крайней мере, чувствую свою ответственность, я стараюсь обезопасить родственников, которые все еще живут в России. Кто–то мне сказал, что Бродманн умер в Испании в 1950 году. Несомненно, к тому времени он стал говорить, что был доном–сефардом! Католический псевдофашист Франко, наверное, принял его как брата! Интересно, как он объяснил, что случилось на аэродроме Темпельхоф 1939 году! [247] Все они одинаковы. Они тоже стали бы султанами, если бы представилась возможность. Возможно, Бродманн как раз и был таким, он жил, предавая людей, подобных моей матери. Черные корабли размером с города, их носы рассекают желтую грязь, когда они завоевывают землю. Они неумолимы. Они поднимают разные загадочные флаги, но я всегда узнаю знамена Карфагена. Именно поэтому они так сильно ненавидят меня. И все же не подлежит сомнению: люди, наделенные этим даром, узнают друг друга без разговоров. Так случилось со мной и с майором Синклером, а позже с Эдди Кларком и миссис Бесси Моган.
Я думаю, это — некая форма телепатии. Одно духовное откровение — и устанавливается мгновенная связь. Мы — члены тайного братства, сокрытого от окружающих! Однако я никогда не подумал бы, что мне представится возможность столь удивительная, как та, которую обеспечил Имперский маг: обратиться к целой стране! В России со мной не могло случиться ничего подобного. Действительно, мистер Кларк в последнее время получал немало сообщений о надвигающемся ужасе — какой–то наемник не смог убить Ленина, и это дало Троцкому и остальным возможность с еще большей злобой обрушить большевистский молот на истерзанные останки одной из самых благородных наций в мире. В тот вечер за столом я пришел в ярость; я произнес целую речь против убийц России. К моему удивлению, хозяева и майор Синклер встали и начали аплодировать. Я произвел впечатление даже на слуг–негров.
