Олимпия Клевская - Дюма Александр (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
— То бишь ванне? Аи да господин Баржак! — заметил Ришелье.
— Вот уж тут, герцог, я и впрямь получил ценное донесение.
— Продолжайте, монсеньер.
— Каноны запрещают священнослужителям злоупотреблять описанием чрезмерно впечатляющих картин.
— Ах, Баржак!.. Но в таком случае вам должно быть понятно, какое счастье сулит королю любовь к столь прекрасной особе.
— Герцог, это не называется любовью.
— Да простят нам каноны, монсеньер.
— Подобная любовь не более чем времяпрепровождение.
— Ну и что же?
— Так вот, его величеству потребна любовь истинная, настоящая — слышите, герцог? — тут нужна подлинная страсть; пусть эта любовь берет свое начало в голове или будет порождена чувственностью, пусть, если угодно, она даже идет от сердца, лишь бы ее источник находился в нашей власти, чтобы мы имели в своих руках ключ, позволяющий отпирать его и запирать, выпускать на волю и прятать в скрытом месте.
— Но мы и будем его иметь, монсеньер.
— Нет.
— И потом, король уже заметил эту девушку.
— Это еще один довод против нее — там уже Пекиньи со своей котерией.
— Но господин Пекиньи возвысится лишь тогда, когда этого пожелаем мы, сторонники Флёри.
— Герцог, подумайте хорошенько. Артистка — нет, никогда. Послушайте, — продолжал он, вновь принимая важный тон, — королю не пристало ронять свое достоинство. Комедиантка в Версале или в Лувре — нет, это невозможно. Оставим комедианток ленивым английским королям, которым они разыгрывают интермедии в перерывах между герцогинями. Мы же, люди благовоспитанные, цивилизованные, не позволим благородным кавалерам водиться со всяким закулисным сбродом или превращать королевские апартаменты в кулисы.
— И все же, монсеньер…
— Видите ли, герцог, Людовик Пятнадцатый почивает на ложе Людовика Четырнадцатого; нам следует воздерживаться от забвения этой подробности.
— Вы опровергли все мои доводы, — невозмутимо заметил Ришелье. — Что ж, сдаюсь.
— Пойдем дальше, как вы сами только что выразились.
— Стало быть, переходим к номеру седьмому.
— Кто у вас в списке под этим номером?
— Госпожа графиня де Майи.
— О-о! — вздохнул его преосвященство.
— Вас опять бросает в дрожь? — спросил г-н де Ришелье.
— На сей раз выбор хорош, герцог, но…
— Выскажите все ваши «но», монсеньер, сделайте одолжение.
— Там имеется муж.
— Это мне, черт возьми, известно!
— И семейство.
— Вижу, вы предпочитаете, чтобы я занялся семейством; что же, извольте. Я начал со старшей дочери, но, раз вы настаиваете, продолжим. Номер восьмой, Полина Фе-лисите де Нель, еще в монастыре.
— Она некрасива.
— Отчасти поэтому я и медлил назвать ее. Только об одном я должен вас предупредить.
— Что такое?
— А то, что Полина очень умна.
— Это я знаю.
— Вам известно, что творится в недрах монастырей?
— Я епископ!
— Да, верно.
— Я сказал бы даже, что она полна честолюбивых надежд, причем вполне светских.
— Это и мне известно, монсеньер.
— Как, герцог? И вы тоже знаете, что происходит в недрах монастырей?!
— Монсеньер, я водил знакомство с тамошней аббатисой.
— Теперь моя очередь сказать: «Да, верно».
— Стало быть, Полина для нас слишком умна и честолюбива.
— Она слишком уродлива.
— Номер девятый, монсеньер: Диана Аделаида, третья сестра.
— Почти ребенок.
— В таком случае не буду говорить о четвертой сестрице Гортензии Фелисите, номер десятый.
— Вы правы, герцог.
— Умолчу и о Мари Анн, пятой сестре, прекрасной девушке, говорят, уже несколько обольщенной маркизом де Ла Турнелем.
— Герцог, если пятую мадемуазель де Нель уже обольстили, оставим Мари Анн, пятую из сестер де Нель, не будем предлагать ее королю. От мужей еще можно отделаться, от любовников нет.
— Монсеньер, вы меня мудро наставляете, однако номера в моем списке уже кончаются, а мы так ничего и не решили.
— Но, герцог, быть может, мы слишком поторопились отвергнуть тот седьмой номер?
— Вы имеете в виду госпожу де Майи, Луизу Юлию?
— Супругу Луи Александра де Майи, любовника мадемуазель Олимпии Клевской.
— С вами беседовать — одно удовольствие, монсеньер; памяти, подобной вашей, ни у кого не встретишь.
— Что правда, то правда, герцог; мне порой говорят, что в этом смысле я немного похож на вашего двоюродного деда-кардинала.
— Монсеньер, — заметил Ришелье суховато, — мне мудрено об этом судить: я никогда не видел моего деда, а вас вижу.
Эта обоюдоострая сдержанность могла сойти за тонкую лесть.
Флёри понял ее именно так и оживился.
— Итак, вернемся к госпоже де Майи, — произнес герцог.
— В виде пробы.
— О, разумеется! Что до меня, монсеньер, я на сей счет не имею сложившегося мнения.
— Герцог, она ведь тощая.
— Что вы имеете в виду, монсеньер? — спросил Ришелье, сохраняя леденящее хладнокровие.
— Тощей, мой любезный герцог, я называю женщину, которая с первого взгляда…
— Ну же, монсеньер, говорите.
— Я вас не шокирую?
— Вовсе нет, нисколько. Я весь внимание.
— Так вот, — продолжал кардинал, — женщину, которая, когда на нее посмотришь спереди…
— А как же каноны, монсеньер? Вспомните о канонах!
— Увы! Да…
— Что же, монсеньер, я вам отвечу.
— О, я полагаю, что госпожа де Майи — одна из немногих во Франции, кому так идет парадное платье.!
— Это кое-чего стоит.
— Я думаю!
— В глазах молодого короля, отнюдь не равнодушного к нарядам.
— Да, действительно!
— Умение хорошо носить платье, это, монсеньер, одно из самых многообещающих умений.
— Платье — лишь красивая листва, а как насчет самого дерева?
— Э, монсеньер! Когда дело касается такой женщины как та, о которой мы говорим, не стоит совать палец между деревом и его корой.
— Признаю! Согласен!
— А вот руки хороши до чрезвычайности!
— Сказать по чести, как поглядишь на них, кажется, будто видишь волшебные веретена или персты Авроры.
— Кожа перламутровая, прозрачная, и под ней струится алая, благородная кровь.
— О, не буду этого отрицать.
— Глаза широко раскрытые, искренние и сияющие, словно у лани. Ступни…
— Не покидайте лица, герцог!
— Рот алый, горячий!
— А зубы, сказать по правде, жемчужные.
— И этот легкий черный пушок, из-за которого в уголках рта как будто притаилась вечная улыбка…
— Он такого же цвета, как брови, — эбеново-черный!
— А вы заметили, каковы ее волосы у самых корней?
— У основания шеи, не так ли?
— Да, на затылке.
— А родинки на лбу?
— Их у нее семь.
— Согласно канонам красоты.
— Лоб великолепен.
— И непритязателен.
— Да, это лоб красавицы, а не умницы.
— А-а! Подробность важная!
— И знаете, монсеньер, мне пришла в голову одна мысль.
— Говорите.
— Вы сказали, что она тощая.
— Ну, послушайте, ведь в самом деле, этот девический бюст…
— Монсеньер, судя по всему, вы не обращали внимания на ее плечи.
— А, так, значит, плечи хороши?
— Монсеньер, они не просто хороши, они круглые, полные.
— Ах, герцог…
— Отбросьте недоверие! Сами посмотрите. Черт возьми! Вам стоит лишь последовать в этой малости примеру святого Фомы: он вложил персты в рану на боку Спасителя нашего, а вам достаточно лишь позволить взору скользнуть под…
— Герцог, герцог, вы забываете о канонах!
И епископ расхохотался совсем по-раблезиански.
— Я настаиваю на этом пункте, монсеньер, и знаете, почему?
— Узнаю, если вы мне скажете.
— Потому что полные плечи у молодой женщины — безошибочный признак.
— Признак чего?
— Здоровья, будущности.
— Будущности? Вот еще! Какая-то брахиомантия! Уж не ваш ли венский колдун вас этому научил?
— Нет, монсеньер; речь идет не о духовной будущности, а о физической. Женщина, которая при юношеской худощавости имеет пышные плечи, к зрелым годам станет очень красивой.
