Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
— Сегодня Гроссмейстеру стало лучше, — с улыбкой сообщил ему секретарь, — надеюсь, Брат Магистр идет на поправку!
— На поправку? — переспросил, не поверив его словам, Казначей. — Что ж, отрадно слышать…
…Хотя бы одно радостное известие! А то в последнее время нам выпадают одни невзгоды!..
— Невзгоды укрепляют дух воинов Христовых и сплачивают наши ряды! — гордо вскинул голову Зигфрид. — Или вы не согласны с этим, Брат Казначей?
— Как я могу не согласиться с тем, что служит мне самому девизом? — развел руками фон Трота. — Воистину, Господь посылает нам испытания, чтобы укрепить в нас Веру!
«Ты мне еще нравоучения будешь читать, щенок! — вслух подумал, расставшись с секретарем Магистра, Куно. — Небось, метишь на место фон Велля? — Меть! Заняв трон Гроссмейстера, я найду способ отправить тебя вслед за твоим кумиром!»
Но слова Зигфрида все же заронили в душу Казначея смутную тревогу. Что, если фон Тиффену, действительно, стало лучше?
В такой исход верилось с трудом, но Куно решил лично удостовериться, что рассказ о выздоровлении Магистра вызван лишь желанием секретаря досадить ему.
Отворив за кольцо дверь, Казначей вошел в покои Главы Ордена. По какой-то причине лекарь отлучился из кельи, оставив больного в одиночестве.
Худой, неподвижный, фон Тиффен был совершенно беспомощен, а желтый свет масляной светильни придавал ему сходство с мертвецом.
Но старик еще был жив. Когда Куно вошел в келью, он повернул к нему голову и впился в гостя пристальным, немигающим взглядом.
Казначей вдруг ощутил жгучее желание накрыть лицо своего врага подушкой и удавить его, но страх, что кто-то застанет его за этим занятием, помешал ему осуществить задуманное.
— Видите, как все вышло, Брат Гроссмейстер? — обратился Куно к недвижимому противнику. — Не стоило вам строить мне козни! Господь рассудил нас и каждому воздал по заслугам.
Теперь я займу ваш трон, а вы отправитесь в Господние чертоги. Не это ли свидетельство того, что я на вашем посту более угоден Вседержителю?
Старик молчал, сверля наглеца глазами, но Казначея это не смущало.
— Не расстраивайтесь, Брат Магистр, — продолжал он меж тем, — вы не будете одиноки в Царстве Небесном. Там вас встретит ваш лучший ученик, Командор Руперт!
Дивно, что вы с ним так и не сумели подчинить меня своей воле! Я прощаю вас обоих как ваш соратник и как христианин. Дух к духу, прах к праху!
Умирающий метнул в него взгляд, полный ненависти, но не пошевелился и не проронил ни звука. Похоже, Зигфрид, впрямь, солгал об улучшении его здоровья.
Но кое-что изменилось в лице старца, и эта перемена не могла не озадачить Казначея. Губы фон Тиффена искривились, однако не в гримасе отчаяния или боли. На них заиграла прежняя, надменная улыбка.
— Я вас позабавил? — изумленно вопросил он Магистра. — Любопытно, чем именно?
Старик не ответил, но улыбка его стала еще шире.
— Что ж, оставайтесь с вашей радостью… — процедил сквозь зубы раздосадованный его поведением сановник, — надеюсь, больше мы не встретимся в бренном мире!..
В смятении он покинул пристанище Гроссмейстера и зашагал прочь по замковой галерее.
«Похоже, старик сошел с ума!» — попытался утешить себя Казначей. Но странная улыбка фон Тиффена не шла из его головы. Все непонятное пугало Куно, и он пытался разгадать причину неуместной веселости своего врага.
Однако старания его были тщетны. Гроссмейстер остался при своей тайне, заронив в душу фон Трота новые страхи и опасения. Даже умирая, он позаботился о том, чтобы лишить покоя и сна ненавистного ему расхитителя сокровищ Ордена.
Глава 78
Эвелина утратила счет дням, тянувшимся в томительном ожидании, когда придет в себя Дмитрий. Еще она не могла забыть ужас, охвативший ее при виде возлюбленного, потерявшего сознание у нее на глазах.
Тогда ей казалось, что это конец, так много крови потерял боярин и так мало осталось в нем дыхания жизни. Перед глазами княжны до сих пор стояли бледное лицо Бутурлина и страшная рана на его груди, оставленная мечом тевтонца.
Все остальное девушка помнила смутно. Сраженная страхом за жизнь Дмитрия, она сама едва не лишилась чувств.
Из тумана былого выплывали обрывки того страшного дня: вот Эвелину пытаются оттащить от Бутурлина, над которым склонился, слушая биение сердца, лекарь; вот стражники куда-то уносят Дмитрия на носилках. Она бежит следом, зовет его, просит не умирать, чьи-то руки пытаются удержать ее, чьи-то голоса увещевают не впадать в скорбь раньше времени.
Даже весть о том, что Дмитрий жив, не принесла княжне должного облегчения. Из слов придворного лекаря выходило, что душа Бутурлина, покинула тело и неизвестно, вернется ли обратно. Все, что ей оставалось, это молиться, надеяться и ждать…
…Пять ночей напролет провела она в часовне, моля Спасителя и Пресвятую Деву сжалиться над ее любимым и сохранить ему жизнь. И порой ей начинало казаться, что небо ее слышит, внемлет ее слезам.
Она спешила в покои Дмитрия с надеждой, что на сей раз он откроет очи, окликнет ее по имени…
…Но чуда не происходило, как и в тот день, когда она провожала в последний путь отца. Своей мертвенной бледностью боярин был подобен трупу.
Лишь зеркальце, затуманивавшееся, когда лекарь подносил его к устам Бутурлина, свидетельствовало о том, что он не переступил черту, отделяющую мир живых от царства мертвых…
Эвелина хотела быть с ним рядом, ухаживать за ним, но Король строго запретил ей это. У дверей в покои Дмитрия были выставлены два стражника, преграждавшие ей путь всякий раз, когда она желала к нему войти.
Девушка пыталась упросить монарха, чтобы он позволил ей хотя бы раз в день видеть возлюбленного, но Ян Альбрехт был неприклонен.
— Государь лишь заботится о боярине, — пытался утешить ее Воевода, — ему и так дышится тяжко, каждый глоток воздуха дорог. А если ты будешь сидеть все время рядом, ему вовсе нечем станет дышать!
— Но ведь другим к нему можно входить! — протестовала против монаршей несправедливости Эвелина.
— Да кто к нему заходит? — пожимал плечами Кшиштоф. — Разве что лекарь, и тот ненадолго. Ну, еще этот…Газда. Так на то он и слуга, чтобы быть подле господина…
…А тебе там делать нечего: ходить за ранеными ты не умеешь, глядеть, как боярину повязки меняют, тебе тоже ни к чему. Забыла разве, что тебе дурно от одного вида ран?
Пристыженная, Эвелина умолкла. Ее действительно, мутило от вида и запаха крови, и едва ли она бы смогла выдержать зрелище развороченной мечом плоти.
Один раз княжна уже пыталась помочь лекарям, перевязывавшим грудь Бутурлину, но едва с Дмитрия сняли бинты, силы покинули девушку, и душа ее улетела куда-то прочь.
Собственно, после этой истории Ян Альбрехт и запретил допускать княжну к недужному московиту. Эвелина проклинала себя за свою слабость, но изменить что-либо не могла. Вежливая, но строгая стража не позволяла ей входить в покои боярина.
И все же Эву не покидала надежда увидеть любимого. Она была на седьмом небе от счастья, когда Флориан сообщил ей, что Дмитрий, наконец, пришел в себя.
Эвелина птицей полетела к нему навстречу, но полет княжны был прерван стоящими у дверей в покои Бутурлина королевскими стражами.
— Вельможная панна, мы не можем допустить вас к боярину, — обратился к ней с поклоном старший из жолнежей, — оберегая ваше сердце от тревог, Государь запретил вам видеться с ним!
Эвелина сжала в бессильной ярости кулачки. Она была верной подданной своего Короля, но не могла принять то, что Владыка Унии распоряжается ею, как вещью.
Ей хотелось высказать Яну Альбрехту все, что накипело у нее в сердце, растолковать ему, что даже Короли не властны над людскими чувствами и страстями!
Но Эва не знала, станет ли ее слушать один из могущественнейших монархов христианского мира. Скорее всего, он отнесется к ее словам с небрежением, приняв их за блажь незрелой, избалованной души…
