Парижские могикане. Том 1 - Дюма Александр (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Соблаговолите сесть где вам удобно, мадемуазель, и примите позу, которая вам самой кажется наиболее простой и подходящей, — попросил Петрус.
Регина села и приняла естественную, полную изящества позу.
Петрус выбрал угольный карандаш и с удивительной уверенностью сделал первый набросок.
Приступив к деталям и увидев, что в лице Регины нет той подвижности губ и глаз, которая оживляет любой портрет, Петрус остановился.
— Вы не станете возражать, мадемуазель, если во время сегодняшнего сеанса мы немного поговорим о чем вам будет угодно: о ботанике, географии, истории или музыке? Признаюсь, что я очень люблю цвет, но отношу себя к школе художников-идеалистов. Все, о чем я мечтаю, на что надеюсь, — это соединить выразительность Шеффера и цвет Декана. И потому нельзя, как мне представляется, написать хороший портрет с неподвижного лица. Под неподвижным я разумею лицо, не оживленное беседой. Люди, заказывающие свой портрет, почти всегда выглядят неестественно, напряженно из-за того, что они хранят молчание по собственной воле или по просьбе неопытного, неуверенного в себе художника, и потом друзья заказчика, глядя на портрет, говорят: «О, у вас здесь слишком важный вид!» или «Вы выглядите на портрете старше!». И виноват всегда бедняга-художник, тогда как следовало бы понять, что он, не зная своей модели, вместо того чтобы придать ей естественный вид, передает лишь минутное выражение ее лица.
— Вы правы, — отвечала Регина, выслушав это долгое теоретическое объяснение, которое Петрус произнес без всякой манерности, набрасывая на холсте детали будущего изображения. — Если для того, чтобы написать хороший портрет, вам достаточно видеть мое лицо, оживленное самой привычной и самой приятной для меня беседой, прошу вас, протяните руку и позвоните.
Петрус позвонил.
Лакей, который о нем докладывал, оставался невидим, но держался неподалеку, готовый явиться по первому зову. Он остановился в дверях.
— Пригласите Пчелку! — приказала Регина.
Спустя несколько минут девочка лет десяти-одиннадцати вошла или, вернее, скакнула с порога к ногам Регины.
Как всякий художник, Петрус был впечатлителен и подвержен влиянию красоты; он не удержался и воскликнул:
— Какая прелесть!
Вошедшая в комнату девочка, которой старшая сестра дала столь меткое прозвище, была прелестна: личико — нежнее розового лепестка, вокруг головы — колечки рыжеватых волос, словно грозди золотых бутонов, а талия — тоненькая, как у пчелки, вот-вот переломится.
На лбу у нее выступали капельки пота, хотя на дворе стоял конец января.
— Ты меня звала, сестра? — спросила девочка.
— Да, где же ты была? — спросила Регина.
— В оружейной брала папу штурмом!
Петрус улыбнулся: слова «брала штурмом», сорвавшиеся с губ девочки, показались ему забавными.
— Прекрасно! Итак, отец опять фехтовал с тобой?! По правде говоря, он такой же ребенок, как и ты, Пчелка! И я не буду вас обоих любить, раз вы меня не слушаетесь.
— А папа уверяет, Регина, что ты выросла такая большая и красивая только потому, что фехтовала; я тоже хочу стать большой и красивой, как ты, поэтому и прошу его всегда: «Папа, пофехтуй со мной!»
— Ну да, а ему этого и надо! Только посмотри: ты вся вспотела, запыхалась!.. Я рассержусь, Пчелка! Взгляните, сударь, взрослая одиннадцатилетняя девица проводит все время в фехтовании, словно школяр Саламанки или гейдельбергский студент!
— Это еще что! Весной я сяду на лошадь!
— Ну, тогда — совсем другое дело!
— Папа мне сказал, что в этом году он купит тебе другую лошадь, а мне отдаст Эмира.
— Еще такого недоставало! Если господин маршал так сделает, я всем расскажу, что он лишился рассудка! Вообразите, сударь, Эмир — такой норовистый конь, его все боятся!
— Кроме тебя, Регина, ведь ты заставляешь его перепрыгивать десятифутовые канавы и брать барьеры в три фута высотой.
— Это потому, что он меня знает.
— Ну и меня узнает, а если не захочет, я столько раз скажу ему, стегнув хлыстом: «Я сестра Регины, дочь маршала де Ламот-Удана», что ему придется это понять.
— Эмир, мадемуазель? — подхватил Петрус, торопясь воспользоваться оживлением Регины, чтобы набросать ее лицо. — Это горячий вороной жеребец, помесь арабского скакуна и английской лошади?
— Да, сударь, — улыбнулась Регина. — Неужели мой конь столь благороден, что тоже заслуживает герба?
— Он прибыл из такой страны, где собаки и соколы имеют свою генеалогию; почему бы ее не иметь Эмиру?
— А, это господин, которому заказан твой портрет? — вполголоса спросила Пчелка.
— Да, — так же тихо ответила Регина.
— Может быть, он и меня нарисует?
— С удовольствием, мадемуазель, — улыбнулся Петрус, — особенно если вы будете позировать, как сейчас!
Девочка полулежала, облокотившись на колени сестры и подперев оживленное умное личико ладошками; Регина поглаживала ее веточкой резеды по лицу.
— Слышишь, сестра? Этот господин с удовольствием напишет мой портрет.
— Да, только он поставит некоторые условия, — предупредила Регина.
— Какие условия? — спросила Пчелка.
— Вы будете вести себя хорошо и слушаться сестру, мадемуазель.
— Я на зубок знаю заповеди Божьи, а там говорится: «Почитай отца твоего и мать твою», однако там не сказано: «Почитай брата твоего и сестру твою». Я от всего сердца люблю Регину, но слушаться буду только отца.
— Ну еще бы! — заметила Регина. — Он готов исполнить любое твое желание.
— Да если бы не это, я не стала бы его слушаться, — рассмеялась девочка.
— Знаешь, Пчелка, ты хочешь выглядеть хуже, чем есть на самом деле. Садись-ка рядом со мной и расскажи нам что-нибудь.
Она повернулась к Петрусу и прибавила:
— Вообразите, сударь, когда мне грустно — а это со мной нередко случается, — Пчелка подходит ко мне и говорит: «Грустишь, Регина? Хорошо, я тебе что-нибудь расскажу». И она в самом деле развлекает меня историями, которые берет неведомо где, должно быть, в своей сумасбродной головке, но эти рассказы иногда заставляют меня смеяться до слез. Ну, Пчелка, начинай свою сказку!
— С удовольствием, сестра, — согласилась девочка, взглянув на Петруса и словно приглашая его тоже послушать.
Петрус стал слушать и в то же время не переставал работать. Он быстро заканчивал набросок, успев схватить естественное выражение лица Регины во всем его очаровании. И теперь она словно оживала на портрете.
Девочка начала свой рассказ.
Комментарии
«Парижские могикане» («Les Mohicans de Paris») сочетают в себе жанры детектива и любовно-сентиментального романа.
Время действия романа — с февраля 1827 г . до весны 1828 г ., то есть последние годы Реставрации и канун Июльской революции 1830 года.
Его заголовок перекликается с названием знаменитого романа американского писателя Джеймса Фенимора Купера (1789 — 1851) «Последний из могикан» ( 1826 г .), в котором с глубоким сочувствием и уважением изображены отважные, скромные и великодушные индейцы из некогда великого, а затем вымершего племени.
Продолжением «Парижских могикан» служит роман «Сальватор».
«Парижские могикане» были впервые опубликованы в виде фельетонов (отдельными частями с продолжением) с 25.05.1854 по 26.03.1856 в парижской газете «Мушкетер»(«Le Mousquetaire»), которую Дюма издавал в 1853 — 1857 гг. В те же годы в Брюсселе, Лейпциге и Париже были выпущены три книжных издания романа.
Перевод, выполненный для настоящего Собрания сочинений, сверен Г.Адлером по изданию Calmann-Levy, 1874.
Реставрация — период правления монархии Бурбонов, восстановленной с помощью иностранных армий после падения (двукратного) империи Наполеона I в 1814 — 1815 гг. (первая Реставрация) и в 1815 — 1830 гг. (вторая Реставрация). Политика режима Реставрации, стремившегося ликвидировать результаты Великой французской революции, вызывала сильное недовольство в стране. В 1830 г . этот режим был свергнут в результате новой революции — Июльской.
