Паж герцога Савойского - Дюма Александр (читать книги полностью TXT) 📗
Принцесса Маргарита в самом деле прибыла в середине января и сошла на землю в порту Вильфранш; ее очень задержали празднества, которые ей устраивали в Марселе: Марсель приветствовал ее в двух качествах — и как тетку короля Карла IX, в ту пору царствовавшего, и как герцогиню Савойскую; старый фокейский город оказал ей как носительнице этих двух титулов тысячу почестей.
В Ницце герцог и герцогиня провели четыре месяца.
Герцог воспользовался этим, чтобы ускорить строительство заказанных им галер: некий калабрийский корсар по имени Оккьяти, вероотступник, перешедший в мусульманство, совершал набеги в Корсике и на берегах Тосканы; говорили даже, что какое-то подозрительное судно видели в водах Генуэзской ривьеры.
Наконец, в начале марта, с первым дыханием теплой итальянской весны, когда так полно дышит усталая грудь, Эммануил решил отправиться в путь.
Маршрут путешествия был выбран заранее: герцогский кортеж должен был следовать по так называемой Генуэзской ривьере, то есть берегом моря; герцог и герцогиня — герцог верхом, герцогиня в носилках — ехали через Сан-Ремо и Альбенгу, где заранее были приготовлены подставы лошадей.
Отъезд был назначен на 15 марта.
На рассвете кортеж выехал из замка Ниццы; как мы уже сказали, герцог в полном боевом снаряжении, с опущенным забралом скакал верхом рядом с носилками; их занавески были задернуты. Пятьдесят вооруженных солдат ехали перед носилками, пятьдесят — позади.
В первую ночь остановились в Сан-Ремо.
Утром, чуть рассвело, пустились в путь.
На завтрак остановились в Онелье. Но герцогиня не захотела сойти с носилок, и герцог сам отнес ей хлеба, вина и фруктов.
Герцог тоже поел, не снимая доспехов, только подняв забрало.
Около полудня они снова отправились в путь.
Недалеко от Порто-Маурицио дорога сжата горами; моря не видно, и слева и справа скалы громоздятся одна на другую — прекрасное место для засады!
Герцог из предосторожности выслал вперед двадцать человек, хотя опасаться в это мирное время было решительно некого.
Передовой отряд проехал совершенно спокойно, и тогда весь кортеж углубился в ущелье.
Но в ту минуту, когда герцог, по-прежнему державшийся рядом с носилками, в свою очередь въехал в ущелье, раздался залп из нескольких аркебуз, направленный прямо на них; конь под герцогом был ранен, одна из лошадей, впряженных в носилки, убита, а из-за занавесок раздался тихий стон.
И тотчас же послышались дикие крики и на дорогу из-за скал выскочили люди в мавританской одежде.
Путники попали в засаду, устроенную пиратами.
Герцог бросился было к носилкам, но в это мгновение один из нападающих, сидевший на великолепном арабском скакуне и одетый с головы до ног в турецкую кольчугу, направил коня прямо на него, крича:
— Ко мне, герцог Эммануил! На этот раз ты от меня не ускользнешь!
— О, и ты от меня тоже! — ответил герцог.
Потом, привстав на стременах и подняв меч над головой, он крикнул своим солдатам:
— Пусть каждый из вас сделает все что сможет, а я постараюсь подать вам пример.
С этого мгновения схватка стала всеобщей.
Но да будет нам позволено следить в этой схватке за борьбой двух вожаков.
Читатель знает, что герцог Эммануил много преуспел в искусстве боя, и мало кто мог ему противостоять, но на этот раз он встретил достойного соперника.
Каждый из противников левой рукой выстрелил в другого из пистолета, но от доспехов герцога пуля отскочила, а о кольчугу пирата расплющилась.
Это было вступлением, и соперники скрестили мечи.
Хотя доспехи у корсара были турецкие, в качестве наступательного оружия он держал в правой руке прямой меч, а к седлу у него был приторочен остро заточенный топор со складной ручкой. Такие топоры, ручки которых отделывались носорожьей кожей и стальными пластинками, благодаря своей гибкости позволяли нанести страшный удар.
У герцога был меч и булава — его обычное оружие, весьма грозное в его руках.
Двое или трое солдат хотели прийти ему на помощь, но он остановил их, крикнув:
— Справляйтесь со своими противниками, а я, с Божьей помощью, со своим справлюсь сам!
И в самом деле, с Божьей помощью он творил чудеса.
Было видно, что пираты не думали встретить столь сильный отряд, а их главарь, напавший на герцога, надеялся, что тот будет застигнут врасплох и хуже вооружен; однако, обманувшись в своих расчетах, он все же не отступал ни на шаг.
Пират наносил герцогу яростные удары, и чувствовалось, что ненависть его безмерна, но его меч не мог пробить миланского доспеха герцога, а меч герцога затупился от ударов о дамасскую кольчугу пирата.
Но тут герцог почувствовал, что его раненая лошадь слабеет и вот-вот упадет; он собрал все силы, чтобы нанести противнику решающий удар; меч блеснул молнией в его руках. Однако пират понял, какой страшный удар ему угрожает, и откинулся назад, заставив лошадь встать на дыбы.
Удар получила лошадь.
Закалка налобника лошади была слабее, чем у доспехов всадника; меч рассек его, и раненая лошадь упала на колени.
Мавр решил, что его конь убит, и соскочил на землю как раз в тот момент, когда рухнула лошадь герцога.
Противники одновременно оказались на земле.
Каждый из них поторопился отстегнуть от седла другое оружие: один — топор, а второй — булаву.
Очевидно решив, что этого оружия достаточно, они отбросили мечи.
Удары, наносимые ими друг другу, были страшнее ударов циклопов, ковавших на наковальне Вулкана в пещерах Этны молнии для Юпитера. И сама смерть, царица кровавых битв, казалось, парила над ними, ожидая, когда она сможет унести в своих объятиях одного из них, уснувшего последним сном.
Через несколько минут стало ясно, что преимущество на стороне герцога. Правда, корона на его шлеме была разбита на куски топором пирата, но и
его булава оставила своими стальными шипами на теле противника ужасные раны, хотя на том была кольчуга.
Силы пирата, по сравнению с неистощимыми силами герцога, казалось убывали: дыхание со свистом вырывалось из отверстий шлема, рука — если не ненависть — ослабела и удары становились реже и слабее.
А герцог, казалось, с каждым ударом набирал новые силы.
Пират начал отступать, шаг за шагом, почти неощутимо, но все же отступал и постепенно оказался на краю пропасти, хотя, нанося и отражая удары, он, по-видимому, этого не заметил.
И так оба они — один отступая, другой преследуя, — оказались на выступе скалы, нависшем над бездной: еще два шага, и пирату не хватило бы земли.
Но он, видимо, сюда и стремился, потому что внезапно отбросил топор и, обхватив руками противника, воскликнул:
— Наконец-то я поймал тебя, герцог Эммануил, и мы умрем вместе!
И с нечеловеческой силой, способной вырвать дуб с корнем, он приподнял герцога. Но в ответ раздался жуткий смех.
— Я узнал тебя, бастард Вальдек! — произнес его противник, высвобождаясь из его железных объятий.
И, подняв забрало, он добавил:
— Я не герцог Эммануил, и ты не будешь иметь чести умереть от его руки.
— Шанка-Ферро! — воскликнул бастард. — Будьте прокляты вы оба — и ты, и твой герцог!
Он наклонился, чтобы поднять топор и продолжить бой, но как ни быстро он это сделал, булава Шанка-Ферро, тяжелая, как скала, на которой они стояли, обрушилась на затылок вероотступника.
Бастард Вальдек вздохнул и упал недвижим.
— О, — воскликнул Шанка-Ферро, — брат Эммануил, тебя здесь нет, и на этот раз ты не помешаешь мне раздавить эту гадину!
И, поскольку во время битвы у него выпал из ножен кинжал, предназначенный для нанесения последнего удара, он наклонился и, с силой одного из титанов, громоздивших Пелион на Оссу, поднял с земли обломок скалы и раздавил им голову врага прямо в шлеме.
Потом с еще более ужасным смехом, чем в первый раз, он произнес:
— Особенно мне нравится в твоей смерти то, бастард Вальдек, что ты умер в доспехах неверного и будешь проклят как собака!
