Четыре пера (ЛП) - Мейсон Альфред (версия книг TXT) 📗
Он объяснил по-арабски, что идет в Суакин, зовут его Абу Фатма, он из племени каббабидов и дружественно относится к англичанам.
— Зачем ты прятался? — спросил Дюрранс.
— Так безопаснее. Я знал, что вы друзья, но вы, джентльмены, знали, что я ваш друг?
— Ты говоришь по-английски, — быстро произнес Дюрранс и перешел на английский.
Ответ последовал без колебаний.
— Я знаю несколько слов.
— Где ты их выучил?
— В Хартуме.
Они остались с Дюррансом вдвоем и проговорили почти целый час. Затем араба видели спускающимся с гласиса, пересекающим ров и удаляющимся в сторону холмов. Дюрранс отдал приказ продолжить движение.
Запасы воды были пополнены, люди седлали своих верблюдов под привычные стоны и ворчание. Отряд направился к северо-западу от Синката, под острым углом к утреннему маршу, и обогнул холмы напротив прохода, по которому они спустились. Кустарник стал реже, они вошли в черное царство камней, скудно украшенное желтыми мимозами.
Дюрранс подозвал Мазера.
— Этот араб рассказал мне престранную историю. Он был слугой у Гордона в Хартуме. В начале 1884-го, то есть полтора года назад, Гордон поручил ему доставить письмо в Бербер, откуда его содержимое следовало телеграфом передать в Каир. Но Бербер пал как раз перед тем, как гонец туда прибыл. На следующий день его схватили и бросили в тюрьму, но он успел спрятать письмо в стене дома, и, насколько ему известно, его так и не нашли.
— Иначе его бы допросили, — вставил Мазер.
— Именно, а его не допрашивали. Три недели назад, ночью, он сбежал из Бербера. Любопытная история, а?
— А письмо все еще остается в стене? Странно. Возможно, этот человек лгал.
— У него был след от цепи на щиколотках, — сказал Дюрранс.
Кавалькада свернула налево, к холмам на северной стороне плато, и снова начала взбираться по сланцам вверх.
— Письмо Гордона, — задумчиво протянул Дюрранс, — возможно, написанное на крыше его дворца, рядом с его огромным телескопом... пара нацарапанных в спешке предложений, не отрывая глаз от окуляра, обшаривающего верхушки пальм в поисках пароходного дыма. И оно проделало такой путь по Нилу, чтобы оказаться погребенным в глинобитной стене Бербера. Да, любопытно.
И он повернулся лицом к заходящему солнцу. Прямо на глазах оно погружалось все глубже в холмы, небо быстро темнело, становясь фиолетовым, а на западе пламенело всеми цветами радуги. Затем краски потеряли яркость и смешались в один оттенок розового, который, ненадолго задержавшись, также побледнел, оставив небо чистейше изумрудным, пронизанным светом из-за края мира.
— Если бы только нам позволили в прошлом году пойти на запад, к Нилу, — с некоторой горячностью сказал он. — До того, как пал Хартум и сдался Бербер. Но этого не случилось.
Дюрранс думал вовсе не о волшебстве заката. Рассказ о письме затронул струны благоговения в его душе. Он был поглощен историей этого великого, честного и несговорчивого солдата, одинокого человека, который, несмотря на интриги и презрение сильных мира сего, непоколебимо исполнял свой долг, зная, что стоит ему отвернуться, и все тут же будет разрушено.
Потемки окутали войска, верблюды ускорили шаг, и из каждого клочка травы доносился свист цикад. Отряд спустился к колодцу Дисибила. Той ночью Дюрранс еще долго не спал, раскинувшись под звездами на своем лежаке. Он забыл про письмо в глинобитной стене. В южном направлении на небе косо висело созвездие Южного Креста, а над ним мерцал изгиб Большой Медведицы.
Через неделю он отплывал в Англию. Он лежал без сна и считал, сколько лет прошло с тех пор, как от дуврской пристани отчалил пароход. Кассасин, Тель-эль-Кебир, бросок вдоль Красного моря, Токар, Тамай, Таманиб — его разум наполнился этими воспоминаниями. Даже теперь он с содроганием вспоминал, как воины племени хадендова ломились сквозь заребу [7] в шести милях от Суакина и закалывали людей Макнила, как отчаянно отбивался Беркширский полк, стойкость морских пехотинцев и бег сломленных войск. То были хорошие, щедрые годы, когда он успел продвинуться по службе до подполковника.
— Еще неделя, всего лишь неделя, — сонно пробормотал Мазер.
— Я вернусь, — сказал Дюрранс смеясь.
— У вас нет друзей?
Они помолчали.
— Нет, у меня есть друзья. У меня есть три месяца, чтобы повидать их.
За эти годы Дюрранс ни слова не написал Гарри Фивершему. Вообще-то, не писать письма было естественно для него. Сейчас он думал, что сделает друзьям сюрприз, приехав в Донегол, или разыщет их в Лондоне, и они снова отправятся на прогулку в Роу. Но в конце концов он вернется. Его друг женат на Этни Юстас, а дело его жизни — здесь, в Судане. Он однозначно вернется. И с этой мыслью Дюрранс повернулся на бок и уснул, не видя снов, а сонмы звезд катились по небу над его головой.
В это время Абу Фатма из племени каббабидов спал под скальным выступом на Кхор-Гвоб. Рано утром он поднялся и продолжил путь по широким равнинам к белому городу Суакин, где повторил свою историю некоему капитану Уиллоби, временному вице-губернатору. Вернувшись из дворца, он снова рассказал свою историю, на этот раз на базаре. Рассказывал он по-арабски, и так случилось, что грек, сидевший у близлежащего кафе, кое-что подслушал. Он отвел Абу Фатму в сторонку и обещанием изрядного количества ката [8] убедил пересказать ему в четвертый раз, и очень медленно.
— Ты можешь найти этот дом? — спросил грек.
Абу Фатма не имел сомнений на этот счет. Он начал рисовать в пыли план, не зная, что во время его заключения город Бербер постоянно разрушался махдистами и заново отстраивался севернее.
— Будет мудро не говорить об этом ни с кем, кроме меня, — сказал грек, многозначительно позвякивая долларами, и после этого двое мужчин долго что-то обсуждали друг с другом. Греком оказался Гарри Фивершем, которого Дюрранс собирался навестить в Донеголе. Капитан Уиллоби был вице-губернатором Суакина, и спустя три года одна из долгожданных возможностей Фивершема наконец представилась.
Глава восьмая
Дюрранс приехал в Лондон июньским утром и сразу отправился в Гайд-парк, где сидел под деревьями, наслаждаясь утонченностью нарядов и грацией женщин — одинокая загорелая фигура с тем особым выражением глаз и лица, что отличает мужчин, уехавших в отдаленные уголки мира. Однако из проходивших мимо один человек улыбнулся, и, когда Дюрранс поднялся, рядом с ним оказалась миссис Адер.
Она быстро, почти украдкой, оглядела его с головы до ног, и даже Дюрранс мог бы по этому взгляду догадаться, какое место он занимает в ее мыслях. Она сравнивала его с образом трехлетней давности, с опаской искала признаки изменений, которые могли произойти за эти годы. Но Дюрранс заметил лишь, что она одета в черное. Миссис Адер предвосхитила его вопрос.
— Мой муж умер полтора года назад, — спокойно объяснила она. — Упал с лошади на охоте. Погиб на месте.
— Я не знал, — неловко ответил Дюрранс. — Мне очень жаль.
Миссис Адер села рядом с ним, не ответив. Эта женщина любила загадочно молчать, а по её бледному бесстрастному лицу с холодными правильными чертами невозможно было угадать, о чем она думает. Она сидела, не шевелясь. Дюрранс смутился. Он запомнил мистера Адера добродушным человеком, главное достоинство которого заключалось в любви к жене, но до сего дня не задумывался, какими глазами на него смотрела жена. На самом деле мистер Адер был лишь тенью, и Дюрранс никак не мог заставить себя в полной мере почувствовать сожаление. Он оставил попытки и спросил:
— Гарри Фивершем и его жена в городе?
Миссис Адер помедлила с ответом.
— Пока нет, — сказала она после паузы, но тут же поправилась и добавила немного поспешно: — Я имею в виду... брак не состоялся.
