Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна (читать книги бесплатно txt) 📗
– У вас нет никакого сношения! – приговаривал он, сопровождаемый дружными взрывами хохота…
Через месяц император подписал приказ об его освобождении. Уже подойдя к Неве и сев в лодку, Раевский все ждал, что за спиной раздастся голос коменданта, объявляющего об ошибке. Но обошлось. Александр отправился на квартиру, снятую отцом, потребовал мыться и с остервенением соскоблил бритвой все волосы с головы. Ах да, не заходя в дом, на пороге сбросил шубу. Сжечь, все сжечь.
Два дня спустя полковник должен был явиться во дворец, чтобы поблагодарить императора.
– А что, Раевский, не правда ли, здесь лучше, чем там? – осведомился у него государь. И холодность этих слов как ничто другое показывала: высочайшего доверия дети бородинского героя не приобрели.
Впрочем, на все плевать! Он вышел. Если бы не дела сестры, Александр и дня не задержался бы в Петербурге. Маленький магнит сердца, Белая Церковь, тянул к себе. Но проклятье, дура Мари застряла здесь из-за дурака Сержа! Которому уже не помочь. И которого она, если разобраться, совсем не любит!
Одно детское упрямство. Вбила себе в голову… Тут Александр задумался и вдруг осознал, что сестра не так уж глупа. Нужно только подойти к делу здраво. Ведь она не кто-нибудь, а княгиня Волконская. И по осуждении Сержа именно ее крошка сын должен получить наследство.
Дни шли за днями. Арестованных привозили чередой. Некоторых император хорошо знал. Иных видел впервые. Но считал своим долгом переговорить с каждым. Человек может запутаться. Или быть оклеветан. Или, напротив, под личиной простодушия скрывать самые черные помыслы. О, он стал физиономистом. Знатоком душ. Говорили, что его взгляда никто не может выдержать.
Врали.
Встречались такие, кто изо всех сил старался указать венценосному выскочке прежнее место. Среди последних Мишель Орлов взбесил государя не на шутку. Вот кому стоило бы подергаться на веревке! Нельзя: брат друга. И если Никс хочет, чтобы Алексей служил ему верой и правдой, нужно оставить Михаила. А тот, точно зная слабину, вел себя нагло. Почти смеялся в глаза. Для него наследник покойного императора не был императором в полном смысле слова.
Это царь ясно прочел в глазах Орлова, когда вышел к нему не как к арестанту, а как к человеку, которого Ангел любил и выделял.
– Мне очень больно видеть вас без шпаги, Михаил Федорович, – начал Николай. – Но улики серьезны и вынудили меня призвать вас к допросу.
При слове «допрос» кустистые брови генерала поехали наверх и там остались, предав лицу обиженное выражение.
– Однако я делаю это не с тем, чтобы слепо верить обвинениям, – продолжал Никс, – но с душевным желанием дать вам возможность оправдаться. Прошу вас как благородного человека, старого флигель-адъютанта, объявите по чести то, что знаете.
– Я ни о каком заговоре не ведаю, – бросил Мишель с язвительной улыбкой, – а потому и не могу к нему принадлежать.
Тон арестанта покоробил Николая. Орлов ронял слова точно из снисхождения к глупому, докучливому мальчишке.
– Опомнитесь, Михаил Федорович. Вы сильно заблуждаетесь относительно нашего обоюдного положения. Я ваш судья, вы – государственный преступник. Отвечайте искренне.
Тут Мишель расхохотался:
– Разве про общество «Арзамас» хотите вы узнать?
Невеликий запас терпения государя был истощен. Обернувшись к дежурному генералу Левашову, он отрывисто бросил:
– Принимайтесь за формальный допрос. Между мной и этим господином все кончено.
Орлова увели, и сразу после него доложили о приезде с юга начальника штаба 2-й армии Киселева. Император пребывал в крайнем раздражении. Еще один птенец из братского гнезда! Бывший адъютант. Составитель прожектов передачи земли крестьянам. Замешан!
Павел Дмитриевич вошел и остановился у двери, ожидая, что государь предложит ему сесть. Но Николай стоял. Не протягивал руки, не улыбался. Хотя официального обвинения Киселеву предъявлено не было, генерал почувствовал себя арестованным. Или, по крайней мере, на грани ареста.
Оба пристально смотрели друг на друга. Павел Дмитриевич первым опустил глаза. Виноват?
– И как же вас занесло к заговорщикам? – Никс продолжал внимательно изучать тревожное лицо гостя. Приятный человек. Умный, сразу видно. Манеры вкрадчивые. Хотя за ними заметна некоторая жесткость. Лучше сказать, твердость. На такого собеседника можно давить только до определенной черты. За нее лучше не заходить. Взорвется. Наговорит лишнего. Погубит и себя, и других.
Николай вдруг вспомнил, что в бытность Павла Дмитриевича адъютантом у брата тот никогда не задевал достоинства третьего из великих князей открытым пренебрежением. Как этот делал, например, тот же Орлов. Слишком хорошо воспитан? Деликатен от природы? В любом случае унижать его не стоит.
А напугать следует.
– На вас очень много показаний, господин генерал.
Начальник штаба вздрогнул.
– Позволите с ними ознакомиться?
Император опустил на стол черновики допросов.
– Не слишком разборчивый почерк, но вы поймете.
Перед Киселевым лежали допросные листы командира Полтавского полка Василия Тизенгаузена: «Бестужев-Рюмин при Сергее Муравьеве рассказывал, что полковник Пестель объявил начальнику штаба армии о всех намерениях. Сей генерал-майор его поблагодарил и только просил быть поосторожнее».
– Я знал о заговоре, – просто сказал Киселев.
Впервые Николай видел, чтобы человек так спокойно признавал свою вину.
– Но думал, что общество уничтожено с арестом Владимира Раевского и отставкой Мишеля Орлова. Молодые офицеры много говорили недозволенного. Это была не более чем болтовня засидевшихся в медвежьем углу сопляков. Они мечтали о геройстве. О славе. Первая же война направила бы их негодование в полезное для государства русло. О чем доносить?
Николай поморщился. Собеседник не сообщал всего. Знал больше, чем обнаруживал.
– Мне трудно поверить, – сказал император, – что, находясь во главе штаба и имея двух адъютантов-заговорщиков, вы были столь не осведомлены. Басаргин утверждает, будто рассчитывал на вашу помощь при возмущении. Пестель же хотел арестовать вас вместе с Витгенштейном и потом убить.
– Это указывает только на то, что в рядах наших карбонариев не было согласия. Но не на мою вину.
– Как будто так.
Государь склонил голову и продолжал пристально смотреть в карие мягкие глаза Киселева. Павел Дмитриевич заметно занервничал.
– Если против меня есть конкретные улики, ваше величество, предъявите их. Если нет, позвольте мне удалиться, хоть в отставку. Вижу, что моя внешность вас не устраивает.
При чем тут внешность? Дергается. Говорит невпопад.
– А вы сами не знаете за собой вины?
Генерал поник. Он-то много чего знал, и на душе у него было не настолько спокойно, чтобы с чистой совестью отвечать государю. Но давать на себя улики? Малодушие и глупость.
Как объяснить? И что из всего сказанного сможет понять этот молодой еще человек, чьей жизнью играли заговорщики? Лучше молчать. Решив так, Киселев скрестил руки на груди и заявил не без дрожи в голосе:
– Больше мне ничего не известно.
– В таком случае я вас не задерживаю.
По губам Павла Дмитриевича повело холодом. Голова слегка закружилась. Ему показалось, что мгновением раньше, чем государь произнес распоряжение караульным, он явственно слышит: «Заковать в ручные кандалы. Препроводить в крепость».
– Отправляйтесь обратно в Тульчин, – между тем отчеканил Николай. – Я приказываю вам всемерно содействовать следствию. Фельдмаршал Витгенштейн стар и вряд ли будет расторопен. Хочу предупредить: я не снимаю с вас подозрений, но за неимением улик оставляю дело открытым. От вас будет зависеть, завоюете ли вы мое доверие или погубите себя.
Киселев не поверил ушам.
– Вы оставляете меня в прежней должности?
– Только до завершения расследования. Кто-то обязан командовать штабом. Война, как вы сами сказали, близко. А у нас на одного дельного человека двадцать дураков. Если в дальнейшем откроется ваша более плотная причастность к заговору, то не взыщите. Я говорю откровенно.
