Люди золота - Могилевцев Дмитрий (книги бесплатно без .txt) 📗
А Вихти деловито отряхнул сажу с рукава, погладил усы, откашлялся, вытер рот ладонью, вытянул из поясного кошеля травину, откусил. Все таращились, будто зачарованные, боясь выдохнуть лишний раз, пока он эту травину разминал, пока жевал. Наконец объявил:
– Бочку пива всем сегодня! Гуляем!
Из десятка глоток разом вырвался вздох облегчения.
Упились быстро, а пуще всего те, кто качал мехи. Плясали, хохотали, икали, валялись в снегу, будто обезумев. Или пиво такое крепкое оказалось, или старик чего наворожил, непонятно. А назавтра пришёл мороз – свирепый, дубящий шкуру, хватающий за щёки. Поутру начали лопаться сучья, будто рубил кто прозрачной секирой деревья, и трещал ветками, и хохотал. Снег сделался как песок, хрусткий, плотный, колючий. Аекуев пёс, мохноухий гончак, выгнанный за драчливость на улицу, так и околел во сне, замёрз, закопавшись в сугроб. Ветром откопало его хвост, кривой и жёсткий, будто разлохмаченный сук.
Тогда и вышел из кузни молодой колдун. Простоволосый, с голыми руками, пошёл меж домов, крича, выгоняя в холод сонных и похмельных. Отправил их, ёжащихся, к печи, к задубелым верёвкам мехов.
Кожа их затвердела, и, пока не разожгли домницу, не разогрели, мехи вовсе не хотели двигаться. Но на таком ветру, наверное, и мехи те едва ли нужны были. Над головой выло, драло с веток хвою. Пальцы белели мгновенно, и приходилось колотить их о бок или засовывать за пазуху, чтоб хоть чуть-чуть начали слушаться.
Но огонь занялся, заревел, весёлый и сильный. Такой сильный, что перешибал мороз, и снег таял, оседал росой, не долетая до печи. Скулили и сопели, дергая за верёвки мехов, несчастные смерды, а Инги кричал сквозь ветер: «Сильнее, сильнее!» Подгонял их, пока чуть не начинали падать замертво, пока пар от них не повалил, как после бани, а тогда Инги приказал браться за мехи другим и качать снова, без остановки.
Качали, пачкая веревки кровью со стёртых ладоней, хрипя и надрываясь, пока не улёгся ветер, унеся с собой облака, и на небе, пронзительно ясном, не высыпали калёной дробью мелкие мутные звёзды. Тогда Инги, размахнувшись из-за плеча, пробил молотом глиняную стену и щипцами вытащил из стеклистого, гладкого, пышущего жаром нутра печи искристо-белый слиток, похожий на лепешку.
Это была сталь. Настоящая сталь. Старый Вихти как ухватился за бороду, так и стоял у наковальни, пока Инги рубил её зубилом, тянул и ковал полосы. Отрубленный кусочек поколотил молотком, сунул в снег, остужая. Перехватил щипцами, стукнул с размаху – и замер в недоумении, растерянно глядя.
– Да никуда не улетел ваш кусок, дедушка, – рассмеялся Инги, бесовски закоптелый, белозубый. – Он в молоток воткнулся.
Тогда старик повернул молоток и расхохотался сам – обрубок на полпальца вошёл в железное било.
Инги ковал меч три недели. Хоть стали кусок вышел изрядный, с пуд почти, но неоднородный. Сверху, где поддув был сильнее всего, сталь получилась вязкая и легко гнулась. Снизу – хрупковатая, но лучше всего держала кромку. Потому пришлось наделать тонких полос, потом переплести их, перегнуть, проковать, перегнуть и проковать снова, потом сложить пластины – тонкую, самую твёрдую, в середину, упругие сбоку. С самого верху по бокам, упругости и змеистого узора ради, Инги приварил полоски, склёпанные из тонких проволок. А между ними, не пожалев отцовского наследства, вплёл тонкие золотые нити, и проковал всё вместе, и протравил поверху.
Меч вышел – на загляденье. Ярлу, конунгу впору. Сидел в ладони как влитой, гибкий, прочный, с золотыми змеями по клинку. Сосёнку в руку толщиной перерубал с одного маха. Валит как увидел меч, присвистнул даже. Да и вояки его смотрели, разинув рты. Валит тут же шубу свою из спинок собольих с плеч снял да на молодого кузнеца надел. А сам закрутил мечом, захохотал. Частокол полоснул – верхушки кольев как ветром снесло. Заорал: «Пиво будем пить! Много пива!», потом, отдышавшись, снова подошёл к Инги:
– Ну, молодой, говори, чего хочешь! Коня только не отдам и баб своих. Серебра тебе, шёлку золотистого, а может, землю?
– Спасибо великому валиту за щедрость, – ответил Инги, улыбаясь. – Только мне не нужно земли больше, чем у меня есть, и серебра у меня хватает. Я сделал много хорошей стали и выкую много мечей. Но я не хочу продавать их. Я хочу отдать их лучшим воинам. Разреши, о великий валит, созвать со всей земли воинов, и пусть они состязаются здесь. Лучшим я дам мечи.
Валит нахмурился:
– Странные просьбы у тебя, молодой колдун. Такое скорее валитам впору, а не колдунам. Но раз уж я обещал… Эй, старик, а ты что скажешь? Слыханное ли это дело?
Старый Вихти кашлянул, огладил бороду.
– Да, в старину такое бывало, – подтвердил задумчиво. – Героям мечи ковали по их доблести.
– Ну, так тому и быть, – согласился валит хмуро. – А моих-то дружинников пустишь на свои испытания, а?
– Конечно, высокий князь, – ответил Инги, улыбаясь.
Впрочем, хмурь скоро сошла с валита – после первой же кружки. А когда он и его вояки, выхлебав три бочонка пива, снова взгромоздились на коней, старик сказал, глядя им вслед:
– Не рано ли ты стал думать о мести, сын Рагнара?
– Я никогда не забывал о ней, – ответил Инги.
Он сковал много мечей. Не так искусно и дорого отделанных, как валитов, но клинки вышли не хуже. Большей частью не утруждался сковыванием проволоки, собирал лезвие из трёх или пяти полос, прокованных равномерно для крепости. Один раз попробовал собрать меч целиком из проволок. Получилось красиво и прочно, но рубил клинок почти так же, как и простой трёхпластинчатый. Но самый лучший меч вышел из стали снизу слитка, прятавшейся под серой хрупкой коркой. Инги вырубил пластину как раз оттуда, откуда старик отколупал свой кусок, так и оставшийся торчать в молотке. Полпластины испортил – перегрел, довёл до ярко-вишнёвого, а металл посыпался кусками под молотком. Но зато оставшуюся часть грел осторожно и обрабатывал потихоньку. Сам не знал, что получится, и потому ни крутить, ни слоями проковывать не стал, вытянул пластину да и сковал простенький меч, тонкий и коротковатый – не хватило стали. Поутру посмотрел задумчиво на серую полосу, сунул в закись. После почистил и покачал головой, глядя на клинок, – весь он был в кривоватеньких загогулинках, полукружиях-коленцах, будто слепленный из резаных сучочков. Взял щипцы, согнул. Думал: хрустнет, рассыплется осколками. А клинок, зазвенев, распрямился, и ни единой трещинки не появилось на нём! И заточился на диво легко. Инги из любопытства посадил его на простую рукоять, попросту пару деревяшек, обмотанных ремнём, и принялся пробовать. Сперва на палках. Потом на поленце. Затем на старой дверной завесе, толстой полосе ржавого железа. Осмотрел клинок: может, щербина где появилась? Не нашёл. А завеса пополам, и срез ровненький, о края пораниться можно. Припомнил торчащий в молотке отрубок, да и секанул по наковальне из всех сил! И, глянув на ровно отвалившийся кусок, выскочил из кузни и закричал:
– К печи, люди, кладите руду, разжигайте!
Так до самого лета и провозился. Загружал печь, плавил, варил железо, потом выжигал из него грязь, превращая в сталь, ковал, ходил за рудой, снова загружал в печь. И всё время казалось: ещё чуть-чуть, самую малость, вот это поменять и то, сделать в точности так, как в первый раз, – но коленчато-древесного узора на клинке так и не смог сделать. Хотя сварил много первостатейной стали – столько, что старик выменял на неё у валитовых кузнецов трёх коней. А Инги всё корпел, прокоптившись дочерна, не мог понять, в чём дело, злился, многажды бросал, и ломал, и начинал заново.
Однажды старик, придя ввечеру в кузню, сказал:
– Гаси огонь, молодой кузнец. Пришли воины за мечами… Ты же сам их позвал, разве не помнишь?
– Я? – спросил Инги, глядя на свои чёрные от копоти руки. – Так скоро?
– Раз уж набрался дерзости делать что валитам впору, так делай! – сказал старик сердито. – Ты к людям хоть выйди, как хозяину подобает. Они пришли к тебе – не оскорбляй их.
