Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр (книги .txt) 📗
Здесь Наполеон предстает таким, каким его сделали легенды, — гением, чьих замыслов не поняли посредственные современники, жертвой предателей, неверных, как флюгер, политиков, которых он вытащил из грязи, — тех, кто в то время, когда была написана драма, скопом переходил на сторону Луи-Филиппа. Только народ в образе безграмотного солдата Лорена сохранил нерушимую верность Императору. Тот народ, который сражался на баррикадах в 1830 году, изгоняя Бурбонов.
Вечер премьеры, 10 января 1831 года, представлял наблюдателю странное зрелище — то ли бунт, то ли солдаты отправляются на войну; национальные гвардейцы заполнили зал. Занавес поднялся под восторженные крики. Декорации — вроде редута перед Тулоном, через бойницы видны осажденный город и цепь скал, на которых устроены укрепления, — были великолепны. Ярмарка в Сен-Клу, балаганы, апартаменты и сад Тюильрн, интерьеры Дрезденского дворца — резиденции саксонского короля, Бородино, зал в Кремле, лачуга у Березины (перед сражением), высоты Монтро, салон в Сен-Жерменском предместье, парижская улица, зал во дворце Фонтенбло, двор Белой Лошади там же, порт Портоферрайо, долина Джеймстаун на Святой Елене… Этого перечисления достаточно, чтобы показать, что сюжетная линия, быстро миновав период взлета Наполеона Бонапарта, замедляет ход, чтобы подробно рассказать о падении Императора. Здесь перед зрителями предстает побежденный Наполеон.
В антрактах национальные гвардейцы на барабанах и трубах исполняли военные марши. Фредерик Леметр, игравший Наполеона, не имел ни малейшего сходства с императором. Но он был в простом сером сюртуке, он погибал на Святой Елене, и этого было достаточно. В зале сначала слышались рыдания, потом он взорвался аплодисментами. Когда актеры вышли на поклон, несчастного Делетра, который имел несчастье играть Хадсона Лоу, освистали.
Но Дюма не питал иллюзий относительно литературных достоинств своей пьесы. А если б питал, его друг, роялист Альфред де Виньи, мгновенно бы его отрезвил: «Плохая пьеса, скверное действие! — писал он. — Испытывая гнев к королю, Дюма заставил Наполеона произносить суровые слова против Бурбонов. "Ко мне были несправедливы", — говорит он, и я упрекаю Дюма в том, что он несправедлив к побежденным».
Несомненно, именно на эти упреки отвечает Дюма в предисловии к пьесе, которую он посвятил французскому народу. Он отметает все упреки в неблагодарности.
«Я сын республиканского генерала Александра Дюма, умершего в 1806 году, после того как в неаполитанской тюрьме его одиннадцать раз пытались отравить.
Он умер в опале, вызвав гнев Императора тем, что не принял его планы колонизации Египта, — и это была его ошибка, — и тем, что отказался, когда тот взошел на престол, подписать реестры коммуны, — и в этом он был прав.
Мой отец был из тех железных людей, которые верят, что душа — это совесть, поступают в соответствии с ее велениями и умирают в нищете.
Да, мой отец умер в бедности. Ему остались должны двадцать восемь тысяч франков задержанного жалованья, их не выплатили и его вдове. Должны были назначить вдове пенсию, ее не назначили. Кровь моего отца, пролитую за Республику, не оплатила ни Империя, ни реставрированная монархия. Я благодарю Империю и реставрированную монархию — они сделали меня свободным».
Хотя пьеса, озаглавленная «Наполеон Бонапарт, или Тридцать лет истории Франции», была написана на потребу публики, она тем не менее подтолкнула Дюма к размышлениям о роли Наполеона в истории Франции. «Почему один и тот же человек, столь могущественный в начале жизненного пути, так немощен на его закате? Почему в определенный момент, в самом расцвете, в возрасте сорока шести лет, удача покинула его и фортуна отвернулась от него?» — спрашивал он себя. Два года спустя в книге «Галлия и Франция» (1833) он находит ответ: Наполеон был лишь инструментом в руках Господа. Бог раздавил его, как только он перестал быть нужен Ему:
«По моему мнению, на протяжении всей истории Промыслом Всевышнего были избраны три человека, чтобы осуществить возрождение человечества, — Цезарь, Карл Великий и Наполеон.
Цезарь подготовил приход Христианства;
Карл Великий — Культурное возрождение;
Наполеон — Освобождение.
[…] Когда 18 брюмера Наполеон захватил Францию, она еще не оправилась от потрясений гражданской войны. Бросаясь из крайности в крайность, в одном из своих порывов она настолько вырвалась вперед, что другие народы остались далеко позади. Равновесие общего развития было нарушено чрезмерным развитием одной нации. Франция обезумела от свободы и, по мнению остальных монархов, ее следовало обуздать, чтобы вылечить. В это время на сцене появился Наполеон, движимый деспотизмом и военным гением. Наполеон, выходец из народа и в то же время аристократ; отстававший от стремлений Франции, но опережавший стремления Европы; человек, тормозивший внутреннее развитие, но стимулировавший развитие внешнее.
Безумные монархи объявили ему войну!
Тогда Наполеон обратился к самому чистому, умному, прогрессивному, что было во Франции, он создал армии и наводнил ими Европу. Эти армии несли смерть королям и дыхание жизни народам. Повсюду, где идеи Франции пускали корни, Свобода шла вперед семимильными шагами, ветер подхватывал революции, как семена, брошенные сеятелем.
[Начался гибельный поход в Россию.] Миссия Наполеона завершилась, наступил миг его падения, ибо теперь его поражение было столь же необходимо для свободы, как прежде было необходимо его возвышение. Царь, благоразумный с врагом-победителем, обыкновенно теряет разум, видя врага поверженного […]
Бог отвернулся от Наполеона, но для того чтобы Небесные напасти стали более видны средь дел человеческих, на это раз не люди сражались с людьми, а времена года перевернулись, нагрянули снег и холода — вот те силы, что погубили армию. […]
Так, с промежутком в девятьсот лет, словно живые доказательства того, о чем мы говорили выше, — чем выше гений, тем более он слеп, — в истории появлялись:
Цезарь, язычник, подготовил Христианство;
Карл Великий, варвар, — Культуру;
Наполеон, деспот, — Освобождение.
Напрашивается мысль: не один ли и тот же человек появляется в разные эпохи под разными именами, чтобы осуществлять единый замысел?»
Это провиденциалистское понимание судьбы Наполеона не претерпит сильных изменений в следующих произведениях Дюма. На нем основана, в частности, его книга «Наполеон», написанная по договору с издательством в 1839 году, которая не вызвала особого интереса читателей: «Я ожидал, что в этом эпизоде [сражение при Ватерлоо] автор употребит всю мощь своего таланта, всю энергию мысли. Но нет… Я увидел это лишь на десяти страницах «Побед и завоеваний», хорошо написанных и высоко оцененных», — пишет Марк де Сент-Илэр, чьи труды послужили источником для второй части «Шевалье де Сент-Эрмина».
Не изменится и отношение Дюма к Бонапартам. Во время путешествия в Швейцарию Дюма посетил 13 сентября 1832 года королеву Гортензию в замке Арененберг. В июне 1840 года он встретился во Флоренции с другими членами семьи Бонапарт и завязал с ними такие тесные отношения, что по возвращении во Францию в 1844 году говорил, что ему «семья Наполеона поручила просмотреть четыре рукописи генерала Монтолона [заключенного вместе с Луи-Наполеоном Бонапартом, будущим Наполеоном III], посвященные времени пленения Императора», и просит министра Танги Дюшателя добиться для него «разрешения на пять или шесть встреч с узниками крепости Гам, употребив на это все имеющиеся» у того полномочия. Разрешение было получено.
«Отправившись в Бельгию, мы [Дюжарье, управляющий "Ля Пресс" и Дюма] остановились на один день в Гам. Двенадцать лет назад в Арененберге меня принимала королева Гортензия, и я подумал, что не могу миновать город, где ее сын томился в заключении, не поблагодарив за гостеприимство, оказанное мне его матерью. К тому же я имел честь познакомиться во Флоренции с королем Луи, королем Жеромом и королем Жозефом. Я прошу Венский конгресс извинить меня, ибо я называю королями тех, кто более не являются монархами, а самым почитаемым величеством для меня является величество свергнутое или умершее. Принц Луи, хотя и был теперь пленником, оставался для меня французским принцем и имел полное право на дань уважения.
