Шёлковый шнурок - Малик Владимир Кириллович (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
— Батько Семён, чтобы ты знал, я сейчас на службе у самого Кара-Мустафы… Вместе с Ненко…
— Погоди! — перебил Арсена Палий. — Пойдём-ка ко мне домой, а по пути ты мне все и расскажешь.
— Привёз я очень важную весть, — продолжил Арсен.
— Какую?
— Турки начинают войну против Австрии. Султан Магомет собрал громадное войско и повёл его под Вену… Я тороплюсь в Варшаву, чтобы предупредить короля Яна.
Палий нахмурился.
— Почему ты думаешь, что нужно предупреждать Собеского?
— Расправившись с Австрией, турки накинутся на Польшу… Ненко слышал это из уст Кара-Мустафы.
— Вот как?! Значит, когда падёт Австрия, а затем Польша, Магомет вновь бросит своё войско против нас. И тогда уже ничто не сдержит его!
— Мы с Ненко тоже так подумали и решили, что нужно обязательно предупредить поляков…
— Верно. Турок можно остановить только общими усилиями. Твоё решение ехать в Варшаву одобряю. А от себя пошлю письма в Москву и Батурин, чтобы и там узнали о замыслах султана.
— Спасибо, батько, за поддержку. Я был уверен, что ты согласишься с нами.
— Ещё бы! Как и покойный Сирко, я считаю, что среди многих врагов для нас сейчас самый злейший, опаснейший — турецкий султан… И вопрос стоит так: кто кого? Или мы сообща с другими народами, которым он угрожает, отсечём его загребущие когти, или же нас всех до единого вырежут. И на расплод не оставят…
— В страшное время мы живём, — задумчиво произнёс Арсен, перебирая в памяти большие и маленькие события, свидетелем которых пришлось ему быть. — Выстоим ли?
— Выстоим! Должны выстоять! Иначе — всему конец…
Они подошли к крыльцу большого дома, памятного Арсену ещё с прошлой зимы. В нем тогда жила старенькая бабуся с мальчиком и девочкой. Теперь дом был восстановлен: пахли смолой новые двери, белели обмазанные белой глиной стены, вместо выбитых стёкол в окна вставлены хорошо пригнанные доски. Вокруг дома все прибрано. Чувствовалось, что здесь хозяйничают заботливые женские руки.
— Прошу в мою хату, — пригласил Палий, — правда, временную. Здесь потом устроим полковую канцелярию. А покуда полка нет и с жильём у нас худо, поселили мы здесь Феодосию с детьми. Вдову Семашко. А я, собственно, постояльцем у неё. Можно сказать, в приймах, — улыбнулся Палий, поднимаясь на крыльцо.
— Ты, батько, ещё молодой, только за сорок перевалило. А Феодосия — красивая женщина. Да и покойный Семашко, помнится, завещал вам объединиться. Было бы правильно, если б вы с нею поженились…
Палий посерьёзнел. Приблизился вплотную к Арсену и тихо сказал:
— Я и сам так думаю, друг… Феодосия — женщина не только красивая, но и умная. И сердце моё склонно к ней. Но этого ведь мало!
— Чего же ещё нужно?
Палий шутливо толкнул Арсена в плечо.
— Пойми, я хочу, чтоб и меня полюбили! Только тогда я могу жениться. Присмотрись получше, а потом скажешь: любит она, по-твоему, меня или нет?
Палий вошёл в светлицу первым. Арсен заметил, что это не та комната, в которой когда-то жила старушка с детьми. Печи не было, зато стояла кафельная голландка, в которой весело пылали сосновые сучья. Посреди чисто вымытого, но уже потемневшего от времени пола лежал потёртый ковёр. На стене, за новым, недавно сбитым столом, висело оружие: мушкет, два пистолета, два татарских ятагана и богато инкрустированная сабля. Вдоль стен, прикреплённые к ним спинками, желтели свежевыструганные из сосновых досок лавки.
Здесь было шумно: четверо ребятишек — три девчушки и один мальчик — возились у стола, крича и смеясь. Тут же за шитьём сидели две женщины — Феодосия и старушка, которая когда-то осталась единственной жительницей Фастова. Теперь она со своими приёмышами жила у Феодосии, присматривая и за её дочурками.
— Кыш, цыплята! — с напускной строгостью прикрикнул на детей Палий. Но они ничуть не испугались — с визгом и смехом кинулись к нему и повисли на его сильных руках.
Поднялся ещё больший шум.
Звенигора улыбнулся, глядя на раскрасневшиеся детские лица, и про себя отметил, что Палий умеет привлекать к себе сердца не только взрослых, но и детворы. А дети, как известно, очень чутки к ласке и никогда не поладят с человеком чёрствым и равнодушным.
Феодосия посмотрела на старушку.
— Бабуся, прошу вас — заберите детей!
Старушка встала из-за стола, — теперь на ней были не лохмотья, как некогда, а вполне приличная одежда, — бросила своё шитьё в корзиночку, подхватила её сухой тёмной рукой и позвала ребят:
— Пошли тыкву кушать!
— Пошли! Пошли! — обрадовались те и шумной стайкой выскочили следом за ней в соседнюю комнату.
Палий проводил детишек ласковым взглядом, а потом, когда за ними закрылась дверь, обратился к Феодосии:
— Принимай гостя, Феодосия! Узнаешь?
Женщина вышла из-за стола. Остановилась перед Арсеном, всматриваясь в его лицо.
Была она стройна и, несмотря на свои тридцать пять лет и то, что имела троих детей, по-девичьи нежна. Пёстрая плахта и белая вышитая сорочка плотно облегали её складную фигуру. Чёрная блестящая коса закручена была сзади в тугой узел. Из-под чёрных бровей на Арсена смотрели прекрасные выразительные глаза, опушённые густыми ресницами.
У Арсена защемило сердце: эта женщина чем-то напомнила ему Златку, его далёкую, найденную, но не спасенную любимую.
Феодосия вдруг улыбнулась и протянула руку:
— Боже мой! Неужели Арсен?.. Как я рада… А где же Златка? Что с нею? — Пожатие её тёплой руки было неожиданно сильным. — Не нашёл?
— Нашёл… Но вызволить не успел… — с грустью ответил казак. — Ведь она в гареме самого Кара-Мустафы. Но я вызволю её! Возвращусь — и вызволю!
— Будем молиться за это… Прошу к столу.
Арсен попытался отказаться от угощения, ссылаясь на то, что у него мало времени и что он торопится домой, но Феодосия, видимо, обладала даром пленять людей — и ласковой улыбкой, и добрым словом, и той разумной женской твёрдостью характера, перед которой пасуют самые стойкие мужчины.
Она взяла казака за локоть, улыбнулась и, склонив набок голову, тихо сказала:
— Разве можно отказываться от хлеба-соли, когда их подносят от чистого сердца? — И повернулась к Палию. — Не так ли, полковник?
Как отметил про себя Арсен, смотрела она на Палия по-особенному, с затаённой нежностью и восхищением, которые прорывались сквозь присущую ей сдержанность.
— Конечно, голубушка… Арсен ещё молодой, и его следует проучить, чтобы знал, как пренебрегать гостеприимством друзей! — ответил Палий, доставая с полки обливные кувшин и три поставца. — Что там у тебя, хозяйка, в печи?
Феодосия поставила на стол миску горячих гречневых блинчиков, переложенных жареным луком, и три тарелки тыквенной каши.
— Чем богаты, тем и рады, — смущённо развела руками. — Надеемся на лучшее… А пока у нас с харчами туговато.
— Зато у тебя золотые руки, — похвалил Палий, наполняя поставцы квасом. — Ты и из ничего готовишь такое, что с тарелкой проглотить можно.
Феодосия зарумянилась от удовольствия, блеснув темно-карими глазами. Только слепой не заметил бы в этом взгляде настоящей любви и глубокой преданности. Арсен потихоньку толкнул Палия в бок: мол, что же ты, батько, смотри, как она тебя любит?
Палий поднял поставец, улыбнулся в усы.
— Ну, дорогие мои, выпьем кваску за все доброе: за твой, Арсен, приезд, за освобождение Златки, за наше здоровье!
— За счастье и здоровье хозяйки этого дома! — с чувством произнёс Арсен.
— Спасибо, — поклонилась женщина.
3
С горы, на которой вырастала фастовская крепость, спускались медленно. Коня Арсен вёл в поводу. Красный отсвет холодного зимнего заката за далёким темно-зеленым бором предвещал на завтра холодную погоду. Блестела подо льдом узкая, извилистая Унава.
— Твои, Арсен, выбрали себе чудесное место недалеко от речки. — Палий указал рукой в ту сторону, где на лугу растянулась цепочка хаток. — Я предлагал им на горе, но все дубовобалчане в один голос заявили: «Хотим внизу! Тут все напоминает Дубовую Балку: и речка, и луг, и высокая гора… Легче будет привыкать к новому месту». И я согласился — пускай… Было бы людям хорошо!
