Конунг. Изгои - Холт Коре (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
В Киркьюбё я с детства привык к лодкам, и не без гордости думал, что мы трое с Фарерских островов, мой добрый отец Эйнар Мудрый, конунг и я, будем чувствовать себя уверенно, переправляясь через реку. Во мне шевельнулось нечто вроде презрения и жалости к норвежцам, чувства, о которых я уже почти забыл, живя среди берестеников. Они мужественно вели себя и в горах и в лесах, не хуже нас. Но к лодкам они были непривычны.
Мы с конунгом переправляемся в одной лодке, мы стоим, лодку крутит в потоке, словно корыто, мы сохраняем равновесие, пружиня ноги в коленях. Вода перехлестывает через борт, во мне все ликует, я поворачиваюсь к конунгу, но встречаюсь глазами с одним старым берестеником. Сын Божий и Дева Мария помнят, должно быть, как его звали, он зарос бородой, как старая ель лишайником, и любил похвастаться, что на руках у него кровь не менее, чем полусотни человек, которую он в честь конунга смывает только на Рождество. Но теперь ему страшно. Я смотрю на конунга и смеюсь.
В лодке за нами переправляется мой отец, Эйнар Мудрый, он тоже стоит среди летящей пены и мягко покачивается, пружиня колени. Отец машет нам рукой. Э-эй! Течение подхватывает и несет нас, но мы выравниваем лодку, направляем ее, куда нужно, и противоположный берег стремительно приближается. Тут мы замечаем, что Кольфинн, шумный задира, что плывет в лодке позади нас, тянет за собой на поводке свою лошадь. Он называет ее своей и нежно любит, никто не умеет обращаться с лошадьми так, как он, любая старая кляча интересует его больше, чем молодая женщина. По ночам он спит под брюхом у лошади, и ему там теплее, чем нам на еловых лапах. Кольфинн привязал к уздечке длинную веревку, лошадь плывет за его лодкой, как ялик за кораблем.
Голова лошади то скрывается под водой, то снова выныривает на поверхность, лошадь борется с течением, однако сил у нее хватает и она, похоже, доплывет до берега. Но тут налетает ветер. Лошадь отчаянно ржет, я смотрю на нее, даже грохот воды не может заглушить ее ржание. В одно мгновение течение переворачивает лошадь, ее ноги с большими копытами торчат над водой, как четыре обломленные ветки. Кольфинн, держащий веревку, чуть не падает в воду. Я вижу, как мой отец хватает его за плечо. Кольфинну приходится отпустить веревку. Течение уносит лошадь.
Люди в лодках встревожены, гребцы гребут уже не так дружно. Сквозь шум воды слышится мощный голос конунга:
— Гребите! Гребите!
Наша лодка разворачивается кормой к течению, я бросаюсь к веслам, Сверрир тоже, стоя на коленях спиной к носу, он заставляет гребцов дружно работать веслами. Лодку, следующую за нами, несет течением. Кольфинн стоит одной ногой на борту лодки, словно хочет выпрыгнуть и плыть, чтобы спасти лошадь. Отец втаскивает его обратно и бьет. В это время их лодка налетает на какую-то корягу и получает пробоину.
Наша лодка упирается носом в берег. Я выскакиваю в воду, она доходит мне до пояса, за мной конунг, за ним один за другим наши люди, мы вытаскиваем лодку на сушу. Потом бежим по берегу: я поскальзываюсь на камне, падаю в воду и это едва не стоит мне жизни — течение подхватывает меня, я быстро переворачиваюсь на спину и несколькими сильными взмахами снова достигаю берега. И опять бегу по берегу и кричу, кричу, впереди небольшая бухта, кто-то черный встает из воды и, шатаясь, выходит на берег. Это мой добрый отец Эйнар Мудрый.
Подходит и Кольфинн, конунг тоже здесь, он не тратит времени на то, чтобы отчитать Кольфинна за лошадь. Мы бежим дальше по берегу, и одного за другим находим наших людей, им всем удалось выбраться на берег. Лошади Кольфинна не видно. Не видно и Рэйольва из Рэ, рожечника, который был в одной лодке с Кольфинном.
До наступления темноты мы ходим по берегу и кричим, но Рэйольва нигде нет. В темноте искать бесполезно, и мы собираемся к тому месту, где переправлялись через реку. Кормилец уже развел огонь. Остававшееся у него мясо он изжарил и разделил на маленькие кусочки. Конунгу он вежливо протягивает два куска, но тот с гневом берет один.
Один человек, похоже, уже покинул нас. Это Рэйольв из Рэ, его, оставшегося в живых после сражении при Рэ, унесла шведская река, и сейчас, ночью, он отправился в чистилище, что, быть может, не окажется для него слишком большой мукой. Он был молодой, приветливый, веселый и добрый, умней, чем можно было подумать, глядя на его лицо, и никто не умел извлекать из рожка такие красивые и сильные звуки, как он.
В тот вечер у костров мы испытываем новое чувство, я бы назвал его братством. До сих пор мы были толпой, каждый по отдельности, как костяшки на счетах, многие не знали даже имен друг друга и полагали, что так лучше. И вдруг, когда река унесла Рэйольва и спустилась ночь, мы, много испытавшие люди, сидя плечом к плечу, чувствуем себя уже не отдельными ветками, которые треплет ветер, а связанной воедино метлой. Мы молчим.
Конунг просит Бернарда отслужить службу по погибшему Рэйольву. Я никогда не забуду высокий голос Бернарда, который в отблесках костра окружает нас кольцом нездешнего благозвучия. В темноте грохочет река. Нам предстоит еще долгий путь.
Помню два лица, освещенные огнем костра:
Лицо Бернарда, красивое лицо чужеземца, когда-то чуть не убившего своего брата. Искупая этот грех, Бернард стал служить церкви и покинул свою прекрасную родину. В Тунсберге он стал аббатом в строгом монастыре премонстрантов, но в темноте, украдкой, он, наверное, сомневался в Слове Божьем. У Бернарда странное лицо. Когда мир поворачивался ко мне спиной, я всегда вспоминал лицо Бернарда и черпал в нем силу. Оно было покрыто глубокими морщинами и освящено мудростью, словно Священное писание написанное на ветхом пергаменте.
И рядом с ним — лицо Симона, этого злого духа. Я всегда льщу Симону, говоря сладкие, как мед, слова, потому что боюсь его, думаю, что и Сверриру тоже бывает не по себе в его присутствии. Симон ни разу не причинил нам вреда. Однако он здесь, среди нас, и может дать волю своей злобе, когда мы не будем готовы встретить ее, он может заразить нас этой злобой и в один прекрасный день мы станем похожи на него. Что дает ему эту силу? Не знаю. Говорили, что в сражении при Рэ он бился храбрее многих. И тем не менее, один из немногих, вышел оттуда невредимым. И пока Бернард у костра отпевает Рэйольва, меня вдруг осеняет: Симон продал свою душу дьяволу!
Да, да, теперь я знаю: в каждом отряде есть человек, который продал душу дьяволу, у нас — это Симон. Знаю также, что долг велит мне сообщить об этом конунгу, мы вместе должны все обсудить и решить, что делать, чтобы этот слуга дьявола не помешал нам. Но разве дьявол не предупредит его о моих намерениях? Может, лучше вообще ничего не говорить? Кому я должен хранить верность? Но кого я боюсь больше? Я замечаю, что у меня дрожат руки.
В свете костра Симон поворачивается ко мне, его улыбка полна злобы. И я понимаю, что он прочитал мои мысли.
И тогда в светлый круг от костра, шатаясь, вступает Рэйольв из Рэ.
Рэйольв из Рэ спасся из потока, но занемог. На другой день, когда мы двинулись дальше, его везли на лошади. Глаза у него блестели, руки были влажные, словно он не вытер их, выйдя на берег. Мы, как обычно, шли быстро. С утра светило солнце, но после полудня зарядил дождь, люди, одежда, лошади — все блестело от влаги. Мы шли через неприветливое селение. Нам не попался ни один человек, но время от времени мы чувствовали, что за нами наблюдают. Конунг подгонял нас. Наступил вечер, Рэйольв, с трудом дыша, лежал на шее лошади.
Ночь была не из легких. Вильяльм и его дружинники рассказали, что наткнулись на лучника, который из укрытия выстрелил в одного из них, но промахнулся. Они погнались за ним, поймали и повесели. Конунг не разрешил нам разводить костров. Для тех, кто стреляет из укрытия, мы оказались бы хорошей мишенью на фоне огня. Кормильцу было нечем кормить нас. В темноте стонал Рэйольв.
