Путь через равнину - Ауэл Джин Мари Антинен (библиотека электронных книг .txt) 📗
«Аттароа неплохо устроилась», — подумала Эйла, увидев униженные позы и жесты людей. Каждый, казалось, выражал свою зависимость от Аттароа, как делали это женщины Клана, когда сидели перед мужчинами и ждали разрешения высказаться. Но здесь крылось нечто другое, что было трудно определить. В Клане она никогда не ощущала чувства обиды у женщин или отсутствия уважения со стороны мужчин. Просто так была устроена жизнь. Это было наследственное поведение, не внедренное насильно, не принудительное, и такое общение там являлось нормой.
Ожидая, пока ей поднесут еду, Эйла пыталась получше рассмотреть жезл Аттароа. Он походил на жезл Талута из Львиного стойбища, но резьба была необычной, хотя и напоминала что-то знакомое. Эйла вспомнила, что Талут носил жезл на различные церемонии, и особенно на собрания.
Ораторский жезл свидетельствовал, что тот, кто держит его, может говорить и прерывать его нельзя. Желающие выступить просили передать жезл им. В принципе только тот, у кого был в руках жезл, мог говорить, но во время жарких споров это правило соблюдалось не всегда. Однако Талут опять направлял ситуацию в обычное русло, чтобы каждый мог высказаться.
— Это очень необычный Ораторский жезл. На нем прекрасная резьба, — сказала Эйла. — Можно мне посмотреть его?
Услышав перевод Ш'Армуны, Аттароа улыбнулась и приблизила жезл к Эйле, но из рук не выпустила. Эйла поняла, что Аттароа использовала эту вещь для утверждения своей власти. Пока жезл находился в ее руках, каждый, кто хотел говорить или попросить пищи, должен был ждать ее разрешения. Как и возвышение для сидения, это тоже было средством воздействия и подавления других.
Жезл был необычным, и резьба на нем была не новой. Кость приобрела желтоватый оттенок, и место, за которое его обычно держали, стало серым и блестящим. Многие руки оставили здесь грязные и жирные отпечатки. Многие поколения пользовались этим предметом.
Рисунок, вырезанный на бивне, был геометрическим изображением Великой Земной Матери, где концентрические овалы изображали груди, живот и мощные бедра. Круг был знаком этого мира и неведомых миров и символизировал Великую Мать Всех и Вся.
Голова была обозначена перевернутым треугольником. Такой треугольник являлся универсальным символом женщины, ее детородного лона, женственности и Великой Матери. Он был испещрен сдвоенными параллельными линиями, которые пересекали линии, идущие от треугольного подбородка к глазам. Наверху между сдвоенными линиями и дугами, идущими параллельно изогнутой вершине, перпендикулярно были расположены три ряда сдвоенных линий, идущих к месту, где должны были бы быть глаза.
Но геометрический рисунок не изображал лицо. Исключая то, что треугольник был расположен на месте головы, резьба вовсе не намечала линий лица. Внушающего трепет выражения глаз Великой Матери, ее взгляда не мог вынести обыкновенный человек. Абстрактная символика изображения на жезле Аттароа выражала могущество мягко и изящно.
Эйла, вспоминая уроки Мамута, думала о более глубоком значении символов. Три стороны треугольника — Ее начальное число — обозначали три главных сезона года: весну, лето и зиму, хотя можно было распознать и два менее важных периода года — осень и предзимье. Итого пять. Как учили Эйлу, пять было скрытым числом Ее могущества, но перевернутый треугольник был понятен каждому.
Она вспомнила треугольники в изображении женщины-птицы, символизирующие переход Матери в Ее птичье обличье… То, что сделал Ранек… Ранек… Вдруг Эйла поняла, где видела такое же изображение, как на жезле Аттароа. На рубашке Ранека! На прекрасной рубашке светлой мягкой кожи, в которой он был в день ее принятия в Львиное стойбище. Она была просто ошеломительной. Ее покрой — конической формы туника с расширяющимися рукавами — и цвет, так контрастирующий с цветом его кожи, но главное — то, как она была украшена.
В вышивке были использованы светлоокрашенные иглы дикобраза и жилы животных. Абстрактное изображение Великой Матери, возможно, являлось копией резьбы на жезле, который держала Аттароа. Там были такие же концентрические круги, та же самая треугольная голова. Шармунаи, должно быть, дальние родичи племени Мамутои, где была сделана рубашка Ранека. Если бы они пошли северным путем, как советовал Талут, они непременно пришли бы к этому стойбищу.
Когда они уезжали, сын Неззи Дануг сказал ей, что когда-нибудь он совершит Путешествие в Зеландонии, чтобы проведать ее и Джондалара. А что, если Дануг, повзрослев, пойдет этим путем? Что, если он или другой из племени Мамутои будут схвачены Аттароа? Эта мысль укрепила в ней намерение положить конец власти Аттароа.
Аттароа прижала жезл к себе и, протянув Эйле деревянную чашу, сказала:
— Поскольку ты — наша почетная гостья и внесла свою долю в этот праздник, чем вызвала восхищение многих, — тон Аттароа был полон сарказма, — позволь мне предложить тебе попробовать блюдо, приготовленное одной из наших женщин.
Чаша была полна вареных грибов, но что это за грибы, понять было трудно.
Ш'Армуна перевела и добавила предостерегающе:
— Будь осторожна.
Но Эйла не нуждалась ни в переводе, ни в предупреждении.
— Мне сейчас не хочется грибов.
Аттароа расхохоталась, услышав ответ Эйлы, как будто она именно этого и ожидала.
— Плохо. — Она сунула руку в чашу, взяла пригоршню грибов и отправила в рот. Прожевав, сказала: — Они восхитительны! — и отправила в рот еще несколько горстей грибов, затем потянулась к чашке с перебродившим соком.
По ходу пиршества она осушила еще несколько чаш, — вскоре начал сказываться эффект выпитого: она стала громко говорить, перейдя к оскорблениям. Одна из Волчиц, которую сменили на посту возле загона, чтобы она могла принять участие в празднике, сообщила что-то предводительнице, а та затем подошла к Аттароа и что-то ей шепнула.
— Кажется, Ардеман хочет прийти и выразить благодарность от всех мужчин за угощение. — Аттароа расхохоталась. — Уверена, что они хотят благодарить не меня, а наших почетнейших гостей. — Она повернулась к Ипадоа: — Приведи старика.
Вскоре Ардеман, ковыляя, подошел к костру. Джондалар удивился, что тот обрадовался, увидев его. Ему стало любопытно, как живут остальные.
— Итак, мужчины хотят поблагодарить меня за этот праздник? — спросила Аттароа.
— Да, Ш'Аттароа. Они просили прийти и сказать тебе…
— Скажи, старик, почему я должна тебе верить? Ардеман стоял, опустив глаза и всем своим видом показывая, что ему очень хочется исчезнуть.
— Дрянь! Он ни на что не годен! В нем нет духа борьбы. — Аттароа с отвращением сплюнула. — Остальные такие же. Они все — ничтожества. — Она повернулась к Эйле. — Почему ты так привязана к этому мужчине? — Она указала на Джондалара. — У тебя не хватает силы освободиться от него?
Эйла подождала, пока Ш'Армуна переведет, пользуясь моментом, чтобы обдумать ответ.
— Я предпочитаю быть с ним. Я слишком долго жила одна.
— И что ты будешь делать с ним, когда он станет слабым и хилым, как Ардеман? — Аттароа презрительно взглянула на старика. — Когда его инструмент будет не способен дать тебе Наслаждение, он станет таким же ничтожеством, как и все остальные.
Эйла опять дождалась конца перевода, хотя и поняла все.
— Никто не остается молодым вечно. Все зависит от мужчины, а не от его инструмента.
— Но от этого тебе надо избавиться: он долго не протянет. Он лишь с виду сильный. У него не хватило силы взять Аттароа, а возможно, он испугался. — Она расхохоталась и выпила еще чашку, затем повернулась к Джондалару: — Так оно и было! Заметь это! Ты боишься меня. Вот почему ты не мог взять меня.
Джондалар понял ее и пришел в ярость.
— Есть разница между страхом и отсутствием желания, Аттароа. Силой тебе не вызвать желания. Я не стал делить Дар Матери с тобой, потому что не хотел тебя.
Ш'Армуна взглянула на Аттароа и, съежившись от страха, начала переводить, заставляя себя не смягчать выражений.
— Это ложь! — взвизгнула Аттароа от негодования. Она встала и нависла над ним. — Ты боялся меня, Зеландонии! Я видела это. Я дралась с мужчинами, а ты побоялся вступить в поединок со мной.
