Капитан Трафальгар (сборник) - Лори Андре (книга бесплатный формат TXT) 📗
На это потребовалось не меньше недели, в продолжение которой близость и дружба, завязавшаяся с одной стороны между французским консульским домом и доктором Бриэ, а с другой стороны — Норбером Моони и баронетом, только еще более окрепла, сплотив этих людей в одну тесную, дружную семью. Они виделись ежедневно, занимались музыкой, играли по целым часам в крокет на берегу и открыто беседовали о различных предположениях и планах близкого будущего, не имевшего теперь уже ничего тайного или скрытого для всех членов этой маленькой компании. Единственной целью Норбера Моони, предпочитавшего хранить в тайне цель своего предприятия, было желание не возбуждать против своего дела враждебности арабов, которые, вероятно, отнеслись бы недоброжелательно к его покушениям на неприкосновенность полумесяца. Господин Керсэн был чрезвычайно благодарен своим гостям не только за то приятное развлечение, какое они доставляли своим присутствием не только его дочери, но и ему самому, а главным образом еще за видимое улучшение в состоянии ее здоровья, замечавшееся со времени ее экскурсии в Радамех. Эти пять дней, проведенные под открытым небом, с их здоровой усталостью и дневными отдыхами на выжженной солнцем траве, успели придать необычайную прелесть, свежесть и блеск изящной красоте Гертруды Керсэн. Молочно-белый, немного безжизненный, или, вернее, бескровный цвет лица ее приобрел легкий золотистый отлив, особенно ярко выделявшийся на свежем румянце ее щек; глаза ее, живые и блестящие, смотрели бодро и весело, в них не замечалось ни прежней безотчетной грусти, ни усталости, вызванной общей слабостью организма. Сама походка ее, легкая и бодрая, и живые, проворные движения свидетельствовали о восстановлении сил и полном здоровье.
— Вот такою я желал всегда видеть тебя, дочурка! — говорил господин Керсэн с чувством глубокого, искреннего удовлетворения.
— Это вполне зависит от вас, папочка! — отвечала молодая девушка. — Дайте мне только возможность почаще участвовать в столь приятных и интересных экскурсиях, как наше последнее путешествие в Радамех, и вы увидите, каким я буду молодцом!
— Так что же, за этим дело не станет, мы постараемся придумать еще такие же прогулки, хотя я не могу обещать тебе при этом таких же милых спутников, как в этот раз. Во всяком случае, я вполне согласен с мнением доктора Бриэ и с твоим, что свежий воздух, здоровая усталость и хороший моцион верхом — именно то, что всего необходимее для твоего здоровья!…
Что касается Костеруса Вагнера, Игнатия Фогеля и Питера Грифинса, то их почти не было видно, и, конечно, никто об этом не сожалел. Они обыкновенно проводили дни на своих койках в каютах «Dover-Castll», в непробудном сне, а вечера и большую часть ночей дулись в карты в одной арабской кофейне, которую они, по-видимому, считали Суакимским раем. Густые облака дыма, чад и смрад, наполнявшие воздух этой кофейни, действительно довольно живо напоминали немецкую пивную.
Но, к несчастью, вместо доброго немецкого пива здесь имелся только английский «pale-ale», которым им приходилось довольствоваться.
Костерус Вагнер особенно живо ощущал отсутствие своего родного напитка и положительно не мог примириться с этим лишением.
— Чтобы их черт побрал, и эту проклятую Луну, и того, кто задумал заставить ее спуститься на землю! — восклицал он, поднимая свой стакан до уровня огня чадящей лампы и констатируя при этом с глубочайшим прискорбием неприятную мутность своего напитка. — Эта бурда, право, ничем не лучше воды из лужи, в которой полощутся утки!… Проклятая экспедиция!… Проклятый француз!… Проклятая страна!…
— И это еще далеко не конец наших мучений! — вздыхал Игнатий Фогель. — Участь наша решена, и теперь ничего не поделаешь. Мы приговорены на целый год, если только не больше, жить в глухой пустыне и терпеть всякого рода муки и лишения… Пока мы не могли достать средств к перевозке, все еще можно было надеяться, что придется отказаться от задуманного дела, ну а теперь, когда этому злополучному французу все-таки удалось преодолеть все эти препятствия, нам ничего не остается, как только покоряться своей участи!… Я положительно не могу понять, как этот старый дурень, Радамехский Могаддем, не встревожился теми сведениями, какие мы послали ему через того араба!…
— Баста! — воскликнул с самым философским видом Питер Грифинс, — вы, друзья мои, знаете, что я никогда не возлагал никаких надежд на это средство помешать делу экспедиции. Шерофы, усмотрев в этом случай заработать порядочную сумму, конечно, воспользовались возможностью, это весьма естественно. Но не будем больше говорить об этом! — добавил он, готовя свою любимую смесь из тепловатой воды и крепкого английского виски, так называемый «тодди» — любимейшее свое питье.
— Не будем больше говорить об этом! Легко сказать! — воскликнул Костерус Вагнер. — А как вы полагаете, легко ли человеку утешиться, видя, как у него из-под носа выкрали такую блестящую мысль, как моя, такую мысль, которая в какие-нибудь две недели привлекла в нашу кассу более двух миллионов фунтов стерлингов… Легко ли это? — повторяю.
— Понятно, что это не очень весело! — промолвил Игнатий Фогель глубоко меланхолическим голосом. — Такой случай не представляется человеку два раза в жизни… Но что теперь поделаешь?., видно уж, судьба наша такая, не можем же мы теперь покинуть экспедицию и вместе с тем и само Общество?…
— Да кто же об этом говорит? — воскликнул Костерус Вагнер, — это было бы неслыханной глупостью! Кто же может бросить два миллиона фунтов стерлингов, даже и тогда, когда они уже изрядно подрастрачены, как в данном случае, увы!… Да, господа, этот француз умеет широко шагать! Ему нелегко подрезать крылья. Заказы на пятьсот тысяч долларов в Нью-Йорке, на триста тысяч фунтов стерлингов в Лондоне, на семь миллионов франков в Париже!… Это недурно… Изоляторы по пятьсот франков за штуку; паровые машины; динамо, десятки, сотни километров медных проволок, одних астрономических приборов такое множество, что их хватило бы на десять обсерваторий; различных химических реактивов столько, что ими можно привести в движение целых двадцать мануфактур; шелковой ткани столько, что из нее можно приготовить не менее тридцати воздушных шаров!… А съестных припасов, веревок и канатов, цинковых цистерн, всяких снарядов и орудий — да еще судно вместимостью в девятьсот тонн, — и Бог весть что еще! Да!., нечего сказать, этот француз сумеет порастрясти денежки акционеров!… Знаете ли, друзья, что если он будет продолжать так, как начал, то не пройдет и года, как в кассе «Selene Company» не останется ни гроша!
— Вот потому-то необходимо было гораздо раньше приостановить эти траты! — заявил Игнатий Фогель.
— Да, но как можно было это сделать?! Дай мне только эту возможность, и я сделаю все, чего ты хочешь, но не болтай так попусту!…
— Эх, черт возьми! возможность! я сам не вижу ее!
— Не видишь, ну, так и зарой свой клюв в перья! Это будет, пожалуй, лучшее, что ты можешь сделать! — оборвал Костерус Вагнер своего соотечественника Игнатия Фогеля.
— Мы не могли сократить этих трат ни в Австралии, ни в Европе, — рассудительно заметил Питер Грифинс, — потому что собрание акционеров дало французу все свои полномочия.
— Да, это ясно, — воскликнул все с прежней горячностью Костерус Вагнер, — да, ни в Европе, ни в Австралии мы не могли этого сделать, но здесь — это дело другое! И если нам не удалось возбудить недоверие и враждебность Могаддема к предприятию француза, то это еще не резон для того, чтобы думать, что и всякая дальнейшая попытка в этом направлении должна непременно быть так же неудачна. Ведь вы, полагаю, все со мной согласны, что мы не можем и не должны допустить дальнейшего развития этого разорительного предприятия, не так ли?
— Без всякого сомнения! — воскликнули разом Игнатий Фогель и Питер Грифинс.
— Ив самом деле, пусть только это предприятие осуществится, пусть оно увенчается полным успехом, — и наша роль комиссаров контролирующего комитета сама собой будет окончена и потеряет всякий смысл и значение! — продолжал Костерус Вагнер. — Если же оно не удастся, то все-таки успеет поглотить весь капитал компании, а тогда мы очутимся в еще более худшем положении, в преисподней земли, лицом к лицу со всякими мытарствами!
