Соратники Иегу - Дюма Александр (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Однако процесс в Бурке наделал много шума; кассационный суд отнесся к осужденным иначе, чем к рядовым преступникам, дело было рассмотрено в срочном порядке, и уже на тридцать пятый день после приговора кассация была отклонена.
Отказ был немедленно отправлен в Бурк вместе с предписанием казнить осужденных в течение двадцати четырех часов.
Но как ни спешило министерство юстиции, местные власти получили это известие отнюдь не первыми.
В то время как заключенные прогуливались по внутреннему тюремному двору, через стену перелетел камень и упал к их ногам.
К камню была привязана записка.
Морган, который и в тюрьме оставался главарем своих соратников, поднял камень, развернул письмо и прочел его.
Потом он обратился к товарищам.
— Господа! — объявил он. — Как и следовало ожидать, наше ходатайство отклонено и, по всей вероятности, церемония состоится завтра.
Валансоль и Рибье, которые играли в пале экю в шесть ливров и луидорами, прервали партию, чтобы узнать новость.
Выслушав сообщение Моргана, они возобновили игру, не сказав ни слова.
Жайа, читавший «Новую Элоизу», продолжал чтение, заметив:
— Вероятно, я не успею одолеть до конца знаменитое произведение господина Жан Жака Руссо, но, честное слово, не жалею об этом: это самая лживая и самая скучная книга, какую я держал в руках в своей жизни.
Сент-Эрмин, проведя рукой по лбу, прошептал:
— Бедняжка Амели!
Затем, увидев Шарлотту в окне комнаты смотрителя, выходившем в тюремный двор, он подошел к ней.
— Передайте Амели, — сказал он, — что сегодня ночью она должна исполнить обещание, которое мне дала.
Дочка тюремщика затворила окошко и, обняв своего отца, пообещала, что, вероятно, вечером еще раз заглянет к нему.
Потом она поспешила к замку Черных Ключей; последние два месяца она проходила этой дорогой по два раза в день: сначала около полудня, направляясь в тюрьму, затем вечером, возвращаясь в замок.
Каждый раз, придя домой, она находила Амели на том же месте, у окна, где в прежние счастливые дни девушка поджидала своего возлюбленного Шарля.
С тех пор как Амели упала без чувств, услышав приговор суда присяжных, она не пролила ни одной слезы, и мы могли бы, пожалуй, сказать — не проронила ни единого слова.
В противоположность мраморной античной статуе, оживающей, чтобы стать женщиной, тут могло показаться, будто живое существо постепенно превращается в камень.
С каждым днем она становилась все бледнее, неподвижнее.
Шарлотта глядела на нее с удивлением; простые люди, привыкшие к бурным проявлениям чувств, к воплям и слезам, не могут понять немых страданий.
В их представлении молчание означает равнодушие.
Шарлотту поразило, с каким спокойствием Амели выслушала просьбу Моргана, которую ей велено было передать.
В вечернем полумраке она не видела, как лицо девушки стало мертвенно-бледным, не поняла, что смертельная тоска словно тисками сжала ей сердце, не заметила, какими напряженными, скованными стали ее движения.
Шарлотта собралась было следовать за ней.
Но у самых дверей Амели остановила ее.
— Подожди меня здесь, — сказала она. Шарлотта повиновалась.
Затворив за собою двери, Амели поднялась в спальню Ролана.
То была просто обставленная комната солдата и охотника, главным украшением которой служили щиты с набором оружия и трофеи. Тут было собрано оружие всякого рода, французское и иностранное, от версальских пистолетов с лазурным стволом до каирских с серебряной рукоятью, от каталонского ножа до турецкого канджара.
Амели сняла со стены четыре кинжала с остро отточенным лезвием и выбрала в коллекции восемь пистолетов разного образца.
Из ранца она достала пули, из рога насыпала порох.
Спрятав все это в саквояж, она спустилась вниз, к Шарлотте.
Через десять минут с помощью горничной она переоделась в костюм бресанки.
Девушки стали ждать темноты; в июне темнеет поздно.
Амели стояла молча, неподвижно, опершись на погасший камин и глядя в раскрытое окно на селение Сейзериа, которое постепенно исчезало в надвигающихся сумерках.
Наконец она ничего уже не могла различить, кроме огоньков, загоравшихся там и сям.
— Пора, — сказала она, — пойдем.
Девушки пустились в путь; Мишель не обратил внимания на Амели, приняв ее за подругу Шарлотты, которую та пошла проводить до дому.
Когда девушки проходили мимо церкви в Бру, пробило десять часов.
Около четверти одиннадцатого Шарлотта постучалась в ворота тюрьмы.
Папаша Куртуа впустил их.
Мы уже говорили, каковы были политические убеждения почтенного смотрителя тюрьмы.
Папаша Куртуа был роялистом.
Понятно, что он проникся глубокой симпатией к четырем заключенным; он видел отчаяние г-жи де Монтревель и надеялся, как и все, что она добьется от первого консула приказа об их помиловании. Поэтому, насколько мог, он старался, не нарушая правил, облегчить им тюремные условия и избавить от излишних строгостей.
Правда, при всем своем сочувствии к узникам, он отверг шестьдесят тысяч франков золотом, которые ему предложили за их спасение, хотя эта сумма в те годы значила втрое больше, чем теперь.
Мы уже видели, как по просьбе Шарлотты он позволил Амели, переодетой бресанкой, присутствовать на суде.
Мы помним, какое внимание и заботу проявил этот достойный человек к г-же де Монтревель и Амели, когда их посадили в тюрьму.
И на этот раз его легко было растрогать, так как он еще не знал, что кассация отклонена.
Шарлотта уверила его, будто ее молодая госпожа нынче ночью едет в Париж, чтобы ускорить решение о помиловании, а потому перед отъездом хочет проститься с бароном де Сент-Эрмином и получить указания, как лучше действовать.
Чтобы выйти на улицу, узникам пришлось бы взломать пять дверей, сразиться с караульной стражей во дворе, с часовыми внутри и снаружи тюрьмы; поэтому папаша Куртуа мог не опасаться, что осужденные совершат побег.
И он разрешил Амели повидаться с Морганом.
Пусть читатели извинят нас, что мы называем его то Морганом, то Шарлем, то бароном де Сент-Эрмином: им отлично известно, что эти имена означают одно и то же лицо.
Папаша Куртуа взял свечу и повел Амели по коридорам.
Девушка несла в руке саквояж, будто прямо из тюрьмы собиралась сесть в мальпост.
Шарлотта следовала за своей госпожой.
— Вам знакома эта камера, мадемуазель де Монтревель, — сказал тюремщик. — Это та самая, где вы находились в заключении вместе с вашей матушкой. Главарь этих несчастных юношей, барон Шарль де Сент-Эрмин, просил как милости поместить его в клетку номер первый — так мы здесь называем камеры. Я не мог отказать ему в этом утешении, зная, что бедный малый любит вас. О, не беспокойтесь, мадемуазель Амели, я никому не открою этой тайны! Потом он стал спрашивать, где стояла кровать вашей матушки, где стояла ваша; я показал. Тогда он попросил поставить ему койку на том же месте, где находилась ваша. Это не стоило никакого труда: она не только стояла там же, но была та же самая. И вот со дня заключения в тюрьму бедный молодой человек почти все время лежит на вашей койке.
Амели испустила вздох, похожий на стон; она почувствовала, как слезы подступают к глазам, чего с ней давно уже не случалось.
Значит, она была любима так же горячо, как любила сама, и услышала об этом от постороннего, незаинтересованного человека.
Накануне вечной разлуки такая отрадная весть была самым драгоценным алмазом в ларце ее страданий.
Папаша Куртуа отпирал тюремные двери одну за другой.
Перед последней дверью Амели положила руку на плечо смотрителя.
Ей почудилось за стеной что-то вроде пения. Она внимательно прислушалась: кто-то нараспев читал стихи.
Голос был ей незнаком; то не был голос Моргана.
Стихи звучали печально, как элегия, и торжественно, точно псалом.
Пред Господом открыл я сердце в покаянье,
Скорбя, к стопам его приник,
