Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1 (худ. Клименко) - Дюма Александр (полные книги TXT) 📗

— Терпение, терпение, — засмеялся граф. — Дело в том, что там был де Лоррен, и я побоялся потерпеть неудачу, попросив слишком многого. Дождитесь моего возвращения. До свидания.

— До свидания, господин граф. Тысяча благодарностей, — сказал Маликорн.

— Пошлите ко мне Маникана. Да, правда ли, что де Лавальер хромает?

Когда он произносил эти слова, позади него остановилась лошадь.

Граф обернулся и увидел, как побледнел Бражелон, въехавший в это мгновение во двор. Бедный влюбленный слышал его слова. Но Маликорн не слышал; он отошел уже слишком далеко.

«Почему здесь говорят о Луизе? — спросил себя Рауль. — О, только бы этот улыбающийся де Вард не вздумал сказать что-нибудь о ней при мне».

— Скорее, господа, в путь! — крикнул де Гиш.

Принц, окончивший свой туалет, подошел к окну. Вся свита приветствовала его, и через десять минут знамена, шарфы и перья уже развевались в такт галопу лошадей.

XXXV. В Гавре

Все эти придворные, блестящие, веселые, оживленные, приехали в Гавр через четыре дня после отъезда из Парижа. Было уже около пяти часов вечера; от принцессы не приходило пока никаких известий.

Начались поиски квартир; кое-где вспыхивали споры между господами и ссоры между лакеями. И вот в разгар этой суматохи де Гишу показалось, что он видит Маникана. Действительно, Маникан приехал, но так как Маликорн завладел его лучшим костюмом, то он был лишь в фиолетовом вышитом серебром бархатном платье, которое он успел выкупить.

Посмотрев на печальное лицо Маникана, граф не мог удержаться от смеха.

— О, мой бедный Маникан, — заметил он, — какой ты фиолетовый! Ты в трауре?

— Да, я ношу траур, — ответил тот.

— По ком или по чем?

— По моему исчезнувшему голубому с золотом камзолу. У меня остался только этот, да и то мне пришлось долго экономить, чтобы выкупить его.

— В самом деле?

— Право, тебя это не может удивить, ты ведь оставил меня без денег.

— Но ты приехал, это главное.

— Да, приехал, и по ужасным дорогам.

— Где ты поместился?

— Нигде!

Де Гиш рассмеялся:

— Ну так где поместишься?

— Там же, где ты.

— Я и сам не знаю.

— Значит, ты или принц не сняли заранее дома?

— Ни он, ни я об этом не подумали. Я полагаю, что Гавр велик и что в нем найдется конюшня на двенадцать лошадей и порядочный дом в приличном квартале…

— О, хороших домов здесь много, только не для нас.

— Как не для нас? Для кого же?

— Да для англичан! Все дома сняты герцогом Бекингэмом.

— Что? — спросил де Гиш, которого это имя заставило насторожиться.

— Да, мой дорогой, герцогом Бекингэмом. Его милость прислал заранее курьера, который здесь уже три дня и снял все хорошие помещения в городе.

— Но ведь не занимает же герцог всего Гавра, черт побери!

— Конечно, не занимает, потому что он еще не высадился, но когда высадится, займет.

— Хорошо! Человек, занявший целый дом, довольствуется им и не снимает второго.

— Да, но два человека?

— Ну, допустим — два дома… четыре, шесть, десять, если хочешь, но ведь в Гавре домов сто.

— В таком случае сняты все сто.

— Невозможно.

— Ах, упрямец, говорю я тебе, что Бекингэм снял все дома, окружающие здание, где должны остановиться вдовствующая королева Англии и принцесса, ее дочь.

— Ого, вот это интересно! — сказал де Вард, поглаживая шею своей лошади.

— Но это так.

— Вы уверены, господин де Маникан?

Задавая вопрос, де Вард искоса посмотрел на де Гиша, словно желая узнать, насколько можно доверять его другу.

Тем временем наступила ночь. Факелы, пажи, лакеи, конюхи, лошади и кареты наводнили порт и площадь. Факелы отражались в канале, который наполнялся водой прилива, а по другую сторону мола виднелись тысячи лиц любопытных матросов и горожан, старавшихся не упустить ни одной подробности зрелища.

— Но, — вскричал де Гиш, — почему герцог Бекингэм решил так заблаговременно нанять помещения?

— На это у него была причина, — ответил Маникан.

— Ты знаешь ее? Скажи!

— Наклонись.

— Что же? Этого нельзя сказать громко?

— Суди сам.

Де Гиш наклонился.

— Любовь, — прошептал Маникан.

— Я ничего больше не понимаю.

— Скажи лучше: «Еще не понимаю».

— Объясни.

— Слушай же: говорят, что его высочество герцог Орлеанский будет самым несчастным из мужей.

— Как? Герцог Бекингэм?..

— Это имя приносит несчастье особам королевского дома Франции.

— Итак, герцог?..

— Уверяют, будто он до безумия влюблен в принцессу и не хочет никого подпускать к ней.

Де Гиш вспыхнул.

— Хорошо, хорошо, благодарю, — сжал он руку Маникана. Потом он выпрямился и добавил: — Ради бога, Маникан, постарайся, чтобы это не дошло до ушей французов, в противном случае, Маникан, под солнцем нашей страны засверкают шпаги, которым не страшна английская сталь.

— Впрочем, — продолжал Маникан, — я не знаю, не выдумка ли эта любовь; может быть, все это басни.

— Нет, — сказал де Гиш, стиснув зубы, — это, должно быть, правда.

— В конце концов какое дело тебе, да и мне тоже, станет или нет принц тем, кем был покойный король? Герцог Бекингэм-отец — для королевы; герцог Бекингэм-сын — для молодой принцессы; для всех остальных — ничего.

— Маникан, Маникан!

— Черт возьми! Это или факт, или по крайней мере общее мнение.

— Замолчи, — остановил его граф.

— А почему нужно молчать? — возразил де Вард. — Это очень почетно для французской нации. Вы не разделяете моего мнения, виконт?

— Какого? — грустно спросил Бражелон.

— Я спрашиваю, не почетно ли, что англичане оказывают честь красоте наших королев и принцесс?

— Простите, я не знаю, о чем идет речь, и прошу объяснить мне.

— Герцогу Бекингэму-отцу нужно было приехать в Париж, чтобы его величество король Людовик Тринадцатый заметил, что его жена одна из красивейших женщин французского двора. Теперь нужно, чтобы Бекингэм-сын, в свою очередь, подтвердил красоту принцессы французской крови своим преклонением перед ней. Отныне дипломом за красоту будет служить любовь, внушенная нашим заморским соседям.

— Извините, — ответил Бражелон, — я не люблю таких шуток. Мы, дворяне, — хранители чести наших королев и принцесс. Если мы будем смеяться над ними, что же останется делать лакеям?

— Ого, сударь! — возмутился де Вард, уши которого покраснели. — Как я должен понимать ваши слова?

— Понимайте как угодно, — холодно ответил де Бражелон.

— Рауль, Рауль, — пытался охладить его де Гиш.

— Господин де Вард! — воскликнул Маникан, видя, что тот направил свою лошадь в сторону Рауля.

— Господа, господа, — сказал де Гиш, — не подавайте дурного примера на улице. Де Вард, вы не правы.

— Не прав? В каком отношении?

— Не правы в том, что всегда и обо всем говорите дурно, — отрезал Рауль со своим неумолимым хладнокровием.

— Пощади, Рауль, — шепнул де Гиш.

— Не деритесь, пока не отдохнете; не то ваш поединок добром не кончится, — сказал Маникан.

— Вперед, вперед, господа, — вмешался де Гиш, — едемте.

И, оттеснив лошадей и пажей, он проложил себе путь в толпе, увлекая за собой всю французскую свиту.

Большие ворота какого-то двора были раскрыты. Де Гиш въехал туда; Бражелон, де Вард, Маникан и четверо других дворян последовали за ним.

Там они устроили нечто вроде военного совета относительно мер, к которым надлежит прибегнуть, чтобы спасти достоинство посольства.

Бражелон высказался за то, что необходимо уважать право первенства.

Де Вард предложил захватить город силой, что Маникану показалось чересчур смелым. Он посоветовал прежде всего выспаться. По его мнению, это было самое благоразумное. К несчастью, для того чтобы последовать его совету, не хватало немногого: кроватей и крыши.

Де Гиш молча думал несколько минут, потом громко сказал:

— Кто меня любит, за мной!