Певерил Пик - Скотт Вальтер (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗

— Будет стыдно, — заметил Карл, желая изгладить всякое воспоминание о нем, — если такой отъявленный негодяй станет причиной раздора между двумя знатнейшими вельможами. — И он посоветовал Бакингему и Ормонду подать друг другу руки и забыть недоразумение по поводу столь недостойного предмета.

Бакингем беспечно ответил, что седины герцога Ормопда являются достаточным для него извинением, и поэтому он первым делает шаг к примирению. С этими словами он протянул Ормонду руку, но тот только поклонился в ответ и сказал, что у короля нет причин ожидать, что он будет беспокоить двор своими личными обидами, поскольку ему не сбросить с плеч двадцати лет и не вернуть из могилы своего доблестного сына Оссори. Что же касается наглеца, появившегося здесь, то он ему весьма обязан, ибо, видя, что король милосерден даже к самым закоренелым преступникам, он смеет надеяться, что его величество обратит милость свою и на невинных друзей его, томящихся ныне в тюрьме по ложному доносу об участии в заговоре папистов.

Но король, не ответив ни слова, приказал всем садиться на яхту для возвращения в Уайтхолл. Он простился с офицерами Тауэра, которые сопровождали его, и умело, как никто другой, поблагодарил их за выполнение долга, одновременно строго приказав защищать и оборонять вверенную им крепость и все, что в ней находится.

По прибытии в Уайтхолл Карл обернулся к Ормонду и сказал с видом человека, принявшего твердое решение:

— Не беспокойтесь, милорд герцог, дело наших друзей не будет забыто.

В тот же вечер прокурор и Норт, лорд верховный судья по гражданским делам, получили повеление тайно явиться по особо важному делу к его величеству в дом Чиффинча, который был центром всех интриг, и государственных и любовных.

Глава XLI

Утро, проведенное Карлом в Тауэре, совсем иначе провели те несчастные, которых злая судьба и удивительный Дух того времени сделали невинными обитателями государственной тюрьмы и которых официально уведомили, что на седьмой день, считая от нынешнего, их дело будет рассмотрено в суде Королевской скамьи в Уэстминстере. Храбрый старый кавалер сначала принялся было бранить офицера за то, что своим известием тот помешал ему завтракать, но, узнав, что и Джулиан предстанет перед судом по тому же делу, серьезно взволновался.

Мы лишь коротко расскажем об их процессе, который, в общем, ничем не отличался от других процессов во времена главного заговора папистов. Два-три бесчестных лжесвидетеля — профессия доносчиков стала в то время весьма доходной — утверждали под присягой, что обвиняемые сами подтвердили свой интерес к великому заговору католиков. Другие же ссылались на действительные или подозреваемые обстоятельства, бросающие тень на репутацию обвиняемых как честных протестантов и верноподданных. Из «прямых улик», основанных лишь на догадках и показаниях, обычно черпался материал, достаточный для того, чтобы продажные судьи и клятвопреступники присяжные могли вынести роковой обвинительный приговор.

Народный гнев, истощенный собственным неистовством, к тому времени начал ослабевать. Англичане отличаются от всех других, даже от родственных им наций, тем, что быстро пресыщаются наказаниями, даже если считают их заслуженными. Другие нации подобны прирученному тигру — если хоть раз была удовлетворена их природная жажда крови, они уже не могут остановиться на пути слепого, стихийного разрушения и опустошения. Англичанин же всегда напоминает гончую, которая неотступно, яростно мчится по горячему следу, но, увидя на дороге брызги крови, мгновенно теряет пыл.

Горячие головы стали остывать, люди начали приглядываться к нравственным качествам свидетелей, убеждаясь в несообразности их показаний, и появилась трезвая подозрительность в отношении тех, кто никогда не говорил всего, что им удалось узнать, а утаивал часть улик, чтобы предъявить их на другом судебном заседании.

Сам король, который оставался бездеятельным во время первой вспышки народного гнева, казалось, пробудился от своей апатии, что произвело заметное впечатление на королевских обвинителей и даже на судей. Сэр Джордж Уэйкмен был оправдан, несмотря на донос Оутса, и публика с нетерпением ожидала следующего процесса; волею случая им оказалось дело отца и сына Певерилов, вместе с которыми, по какой-то непонятной связи, перед судом Королевской скамьи предстал и карлик Джефри Хадсон.

Свидание отца с сыном, так давно разлученных и встретившихся при столь грустных обстоятельствах, оказалось душераздирающим зрелищем. Трудно было удержаться от слез, когда величественный старик, хотя и согбенный под бременем лет, прижал к груди сына, радуясь встрече и одновременно с трепетом ожидая предстоящего суда. На мгновение всех присутствующих в зале суда охватило чувство, пересилившее религиозные разногласия и предубеждения противоположных партий. Многие зрители прослезились; слышались даже подавленные рыдания.

Внимательный же наблюдатель мог заметить, что несчастный маленький Джефри Хадсон, предоставленный сам себе, ибо все зрители принимали живое участие в судьбе его товарищей по несчастью, испытывал горькое чувство обиды. Он утешал себя мыслью о том, что его поведение в суде потом долго не забудут, и поэтому при входе поклонился многочисленным зрителям и судьям, как ему показалось, изящно и изысканно, как человек благородный по происхождению и хладнокровно ожидающий своей участи. Но при встрече отца с сыном, которых привезли из Тауэра в разных лодках и одновременно ввели а зал суда, публика даже не заметила маленького человечка и не проявила ни участия к его горю, ни восхищения его достойным поведением.

Скорее всего карлик заслужил бы всеобщее внимание, если бы оставался спокойным, ибо его столь примечательная внешность не могла не привлечь к нему любопытные взоры, которых он так настойчиво домогался. Но когда же тщеславие слушает советы благоразумия? Наш нетерпеливый друг не без труда взгромоздился на свою скамью и, «принудив себя подняться на цыпочки», как сделал это доблестный сэр Шантеклер у Чосера, старался привлечь внимание публики, кланяясь и улыбаясь своему тезке, сэру Джефри Певерилу, которому, несмотря на то, что стоял на скамье, едва доставал головой до плеча.

Однако сэр Джефри Певерил в эту минуту был занят совсем другими мыслями; он не заметил всех этих любезностей со стороны карлика и сел на свое место с твердым намерением скорее умереть, чем проявить малейшую слабость перед круглоголовыми и пресвитерианами — этими уничижительными эпитетами он, будучи человеком слишком старомодным, все еще награждал людей, повинных в его горестном положении, не желая пользоваться более современными выражениями.

Когда сэр Джефри-большой сел на свое место, его лицо пришлось на уровне лица сэра Джефри-маленького, который воспользовался случаем и дернул его за рукав. Певерил из замка Мартиндейл, скорее невольно, чем сознательно, оглянулся и увидел покрытое морщинами лицо; желая одновременно выразить важность и быть замеченным, оно гримасничало на расстоянии ярда от него. Но ни странность этой физиономии, ни приветственные кивки и улыбки, пи карикатурный рост не вызывали у старого баронета никаких воспоминаний. Посмотрев с секунду на бедного карлика, он отвернулся и больше не обращал на него внимания.

Но Джулиан Певерил, не так давно познакомившийся с Хадсоном, и в горестном своем положении сохранил живое участие к этому крошечному человечку, своему товарищу по несчастью. Едва он узнал его, хоть и не мог понять, почему случилось, что они вместе предстали перед судом, как тотчас дружески пожал ему руку. Карлик принял это с напускной важностью и искренней благодарностью.

— Достойный юноша, — сказал он, — твое присутствие в эту решительную минуту подобно целительному напитку Гомера. Жаль, что душа твоего отца не обладает такой живостью, какой обладают наши души, заключенные в меньшую оболочку. Он забыл старого товарища и собрата по оружию, который, вероятно, участвует теперь вместе с ним в последней кампании.