Сумерки - Глуховский Дмитрий Алексеевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
- Я надеялся, что всё это расскажете мне вы, - подавившись заготовленной ядовитой репликой, признался я.
- К несчастью, до вас невозможно достучаться, - он развёл руками. - Говорю вам в который раз, всё это происходит с вами, да и со всей окружающей вас вселенной, потому что я вижу это в своём сне. Следовательно, вселенная и есть я.
- Но тогда, если вы и есть царь и бог этого мира, вы должны быть всемогущи! Докажите мне, что ваши слова не пусты. Совершите чудо! Превратите чай в вино или, на худой конец, воспарите! Сделайте так, чтобы я вам поверил!
- Удивительно, - вздохнул Кнорозов. - Видимо, с этой проблемой приходится сталкиваться всем. Непременно нужны чудеса. Вынужден вас разочаровать. Я бессилен.
- Но это же ваш мир!
- Это мой вязкий, горячечный бред. Я просто смотрю его, и не в силах что-либо изменить. Конечно, мои скрытые желание или подавленные устремления формируют его, влияют на него и толкают вперёд его витиеватый сюжет, но не в большей степени, чем это бывает в обычных снах. Можно только постфактум пытаться понять, что означал тот или иной поворот; этим я тут, в основном, и занимаюсь...
Я снова притих, озадаченный внезапным кульбитом, который проделали мои мысли. Так и не найдя самостоятельно ответа на повисший вопрос, я обратился за помощью.
- Однако если это ваш сон, то где же вы настоящий?
- Хороший вопрос. Скорее всего, я лежу под капельницей в Московском Онкологическом центре, где мне предстоит операция по поводу злокачественной опухоли мозга. Первые подозрения появились полтора месяца назад, сначала я не поверил, родным говорить не хотел, но потом биопсия всё подтвердила, и рентген.
Пришлось лечь в больницу. Великолепная современная клиника, обходительный персонал... Лида сказала, что пока не сможет приехать, - вставил он вдруг. - С работы не отпускают, и Алёшенька заболел... Валя тоже позабыла, не заходит...
- Но разве ваша жена не умерла? - ошеломлённо спросил я.
Старик подавился словами, растерянно глядя на меня. Приоткрыл, было, рот, чтобы возразить, но что-то вспомнил, да так и остался стоять с опущенной и обиженно подрагивающей нижней губой. Отвернулся, зачем-то пригладил волосы рукой, опять закурил. Долго молчал, потом хрипло проронил:
- Простите. Я иногда забываю об этом.
У меня мелькнула безумная мысль: не оттого ли ещё десять лет назад отдавшая свой гривенник Харону Валентина Анисимова внезапно воскресала из мёртвых и выходила к публике на бис, что муж её не желал помнить, что остался один? Я смотрел на старика, понимая, что вопрос этот может ранить его ещё сильнее, и не отваживался задать его.
Сделать это я так и не успел: с Кнорозовым произошло что-то страшное.
Он пошатнулся и в поисках опоры прислонился к стене, испуганно оглянувшись по сторонам, потом побледнел и стиснул свою голову с такой силой, будто иначе она могла вот-вот лопнуть из-за чудовищного внутреннего давления. Упал на колени, и прямо на глазах стал делаться сначала восковым, а затем всё более прозрачным, почти растворяясь в воздухе.
И тут, будто отзываясь на настигший его странный приступ, застонали и вздрогнули основы всего огромного здания, в котором мы находились. Начиналось землетрясение.
Я хотел помочь старику, но он взмахом руки отогнал меня прочь. Тогда, не зная, где укрыться, я бросился в комнату, оставив Кнорозова на площадке.
Припадок, в котором билась земля, был самым мощным из всех, что мне пришлось пережить за эти дни. Мир сотрясался так, что я несколько раз падал на пол, тщетно пытался подняться и снова валился ниц, не в состоянии удержаться на ногах даже доли мгновенья. Однако уходящая за облака удивительная башня из слоновой кости, в которой была устроена кнорозовская келья, оказалась куда крепче, чем любое обычное московское здание. Стены и потолок уверенно держали натиск стихии, свет не гас ни на секунду. Осмелев, я ползком подобрался к окну и отодвинул занавеску.
В глубине души я был убеждён, что увижу московские улицы с высоты птичьего полёта, но готовился и оказаться в космическом пространстве, чтобы узреть харкающие раскалённым газом огненные протуберанцы или рождающиеся в муках сверхновые. Именно в тот миг я, наверное, начал верить в слова Кнорозова, но пока всё ещё воспринимал его утверждение о том, что он является вселенной в себе, слишком буквально.
Увиденное мною, при всей своей невозможности и одновременно обыденности куда больше доказало мне его правоту.
Нарушая все законы пространства и гравитации, окно, прорубленное в стене комнаты, выходило на потолок совершенно такой же больничной палаты. Впившись пальцами в подоконник и заглядывая сквозь невообразимо толстое стекло, я смотрел откуда-то сверху на распростёртое на койке немощное стариковское тело, к которому десятками вьюнков-паразитов присосались трубки катетеров. Вокруг суетились женщины и мужчины в белых халатах, переливались огни стильной бежевой медицинской аппаратуры, и в пролегающие глубоко, как туннели метро, вены подагрических узловатых рук старика вонзались жала одноразовых шприцов.
Это был он. Настоящий Юрий Кнорозов.
Новым толчком меня опять швырнуло на пол; оторвавшись от линолеума, я уткнулся в мозаику фотографий, которой обросли стены палаты. Перед глазами поплыли снимки: Кнорозов с экипажем своего сакрального Ла-5, он же, постепенно стареющий, отмечающий десятилетний, тридцатилетний, полувековой юбилей Дня Победы со своими сослуживцами, кучка которых редеет с каждым годом...
Десятки фото Кнорозова с его женой, о которой он так мало и неохотно говорил со мной, но которая, верно, была самым дорогим для него человеком - свадьба, отпуск в Крыму, совместные поездки в Латинскую Америку, поцелуй на фоне Пирамиды Гнома...
Несколько групповых портретов с людьми в кондовых костюмах и плащах, с непроницаемыми физиономиями...
Старинные монохромные карточки, судя по подписи, с лицами его родителей, ещё какие-то незнакомые люди. И любимая дочь - во всех возрастах, от рождения до нынешнего дня.
Вот он сам, совсем пожилой, стоит рядом с какой-то церквушкой; на другой фотографии - пересекает двор ветхого белокаменного монастыря, чинно беседуя с солидным благостным попом.
