Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Луарсаб вел сияющую весенним солнцем Тэкле…
На конях, мчась сквозь бурно метущийся пес, сквозь раздвинувшееся ущелье, сквозь порозовевший туман, Луарсаб взволнованно сказал Тэкле:
— Запомни, душа моя, слова Луарсаба: жизнь отдам за Картли, за тебя.
Тэкле вскинула горячие глаза, на шелковых ресницах блеснули слезинки. Луарсаб мгновенно забыл сказанное, окружающих и всю вселенную.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Отзвенели пандури двухнедельного звонкого пира. Отцвела сирень. Сквозь серебряные брызги тваладских фонтанов Луарсаб видел только черное солнце в глазах Тэкле. Не только мир, но и собственное царство было забыто.
Шадиман почти радовался случившемуся. Царь едва скрывал скуку и нетерпение во время утомительных докладов Шадимана, единственного, имеющего право приезжать без приглашений. Луарсаб умолял не отнимать золотые часы пустыми заботами об амкарах, о майдане, о границах: ведь теперь все спокойно. Правитель сам знает лучший способ для расцвета Картли. И правитель охотно решил не беспокоить больше погруженного в любовные утехи царя и только умело подбрасывал ему нуждающиеся в царской подписи грамоты.
Смотря на потрясающую красоту Тэкле, царедворец думал: раньше года едва ли придет в сознание Луарсаб, а там и совсем отучится вникать в дела царства.
И постепенно таяли льготы, дарованные Луарсабом на сурамских долинах. Крестьяне кряхтели под ярмом, майдан — под тяжестью налогов, хозяйство азнауров — под железной рукой правителя.
Царские азнауры все настойчивее просили Георгия защитить их интересы.
Саакадзе спешно выехал в Ананури, и после продолжительной беседы с Зурабом и Нугзаром Нестан очутилась в Твалади.
Без приглашения царя считалось неприличным появляться в летнем замке, но Лаурсаб никого не приглашал, и приезд Нестан вызвал недоумение придворных. Нестан вздыхала: ей не хотелось беспокоить царя, но княгиня Нато волнуется: до сих пор царственной чете не доставлены свадебные подарки, и теперь Нато просит принять белых верблюдов, нагруженных редкостями Индии и Ирана.
Луарсаб, слегка задетый радостью Тэкле, все же, помня услуги Нестан, любезно пригласил ее погостить в Твалади.
Только теперь поняла Нестан, какой огонь зажгла в сердце царя нежная Тэкле. Он ходил опьяненный, ревниво оберегая любимую, точно не веря в свое счастье. И взволнованный шепот любви румянил щеки Тэкле.
Чуткая, с глубоким умом и открытым характером, Тэкле казалась Луарсабу пришедшей для него из другого мира. Слушая ее песни, сказания, следя за розовыми пальчиками, перебирающими струны чанги, Луарсаб недоумевал, как он мог жить без «солнца».
Нестан сразу поняла свое положение. Попадалась на глаза именно в момент, когда ее хотели видеть, говорила, когда ее с удовольствием слушали, предлагала прогулки, совпадающие с желанием царя, уезжала в Носте, когда Луарсаб особенно искал уединения с Тэкле. Такой такт сделал проживание Нестан в Твалади почти необходимым для влюбленных.
Нестан действовала тонко: среди смеха и шуток она восхищенно рассказывала про обожание народа, с нетерпением ожидающего возвращения любимого царя к делам царства.
Луарсаб пожал плечами. А разве сейчас он не управляет через верного правителя? Нестан осторожно заметила — самое блестящее управление Шадимана не заменит царя. Тем более доброго и справедливого Луарсаба.
Лесть не прошла бесследно, и Луарсаб начал думать о возвращении в Тбилиси.
Саакадзе все больше тревожили действия Шадимана. Поэтому Папуна, приехавший в Метехский замок навестить своего родственника Арчила, заболел лихорадкой и пролежал месяц на мягкой тахте. Больной отличался странностями, любил гостей, и слуги замка целыми днями толпились около больного, развлекая его новостями. Томимый жаждой Папуна не отрывал от губ кувшин с вином. Всех посетителей он радушно угощал вином и жалобой на тяжелую участь больного, не имеющего возможности сесть на коня. Арчил всегда осведомлял Папуна о приезжающих в замок, а для созерцания интересных гостей больной выползал погреться на солнце.
Так были обследованы купцы, одетые в богатые грузинские одежды, с узкими негрузинскими лицами, сопровождаемые Варданом Мудрым и слугами Амилахвари.
Вечером Папуна особенно обильно угощал посетителей. Развеселившиеся слуги, хвастая близостью к своим господам, рассказывали то, что было, и то, чего не было.
В жарком споре молодой конюх Шадимана восхищался, с какой ловкостью князь Шадиман ведет торговые переговоры с турецкими купцами. Но младший оруженосец, не желая уступать в осведомленности, выразил сомнение в торговых способностях узколицых: обращение их и подарки князьям Шадиману и Амилахвари скорее напоминают щедрость ханов. В разгоревшемся споре выяснилось, что узколицые купцы не ханы, а скорее стамбульские паши, но Папуна в этот момент вдруг начала трясти «тройная» лихорадка, и он в полусознательном состоянии умолял узнать, не привезли ли приезжие купцы лекарство от проклятой болезни.
С сожалением оборвав спор, гости покинули комнату, наполненную ароматом вина и стонами Папуна.
«Значит, — думал Папуна, — Георгий не ошибся. Партия Шадимана опять ведет с Турцией переговоры».
После этого вечера Папуна через два дня выздоровел и поспешил уехать в Носте во избежание нового припадка.
На третий день Папуна с зашитым в чохе посланием к шаху Аббасу проскакал Черную балку и свернул на исфаханскую дорогу.
Сначала Георгий придумывал способ увидеться с Луарсабом, но приехать неприглашенным — значит подать повод к насмешкам о невежливом, как они его называют, плебее, пользующемся счастьем сестры.
Приезды Нестан приносили утешительные сведения о скором возвращении царя в Тбилиси, но не совпадает ли приезд Луарсаба с открытым прибытиям стамбульского посольства?
Угадать намерение Шадимана нетрудно. Шах Аббас поддерживает царя, Стамбул — князей. Турция придвинет войско к иранской границе, вырежет борчалу и отдаст Агджа-Калу трем князьям, и, таким образом, осуществится наконец давнишний замысел Шадимана: усилить новыми землями за счет мелкоземелыных азнауров и царских крестьян крупных феодалов его партии и путем овладения границей подчинить «железной руке» судьбы Картли. «Войско? — думал Георгий. — Правда, царское войско в руках народа… Но однажды царь доказал, что против князей не пойдет… Значит, кровавое междоусобие? Не надеется ли Стамбул именно на это? Нет, тут надо действовать по правилам Шадимана…»
«Барсам», по-видимому, надоело бездействие, и они отправились на охоту. Целый месяц болтались азнауры вблизи турецкой границы, а зверь все не попадался… Уже простодушный Гиви предложил не тратить попусту время висеньем на деревьях, подобно скворцам, и не мучить коней, спрятанных в темных пещерах. Уже Димитрий посоветовал рассеять скуку переполохом в пограничном турецком поселении. Но Даутбек, назначенный начальником охоты, приказал продолжать «висеть» на деревьях, хотя бы для этого «барсам» пришлось на самом деле превратиться в скворцов.
— Раз Георгий ждет зверя, значит, зверь должен попасться.
И в начале сентября, не подозревая присутствия «барсов», в сопровождении двух молодых турок, переодетых грузинскими князьями, и четырех телохранителей, Азис-паша гордо переступил запретную черту…
Димитрий от радости чуть не сорвался с ветки. «Барсы» замерли и, по примеру четвероногих собратьев, выждали, распростершись на ветках, пока весь отряд не прошел мимо них под деревьями.
Кони фыркнули, подались назад. Хищниками спрыгнули «барсы». Гиви, простодушно улыбаясь, оседлав спину паши, скручивал руки гостю, переодетому в одежду грузинского князя…
Димитрий с налитыми кровью глазами яростно сжимал турецкого телохранителя.
Элизбар, лишенный добычи, подавляя завистливый вздох, не особенно вежливо набивал рот паши тряпками.
Ростом и Матарс обвязывали копыта выхоленных коней. В дружном молчании двинулись вперед «барсы», памятуя приказ Георгия: живыми и невредимыми доставить пленных через лес и глухие ходы в пещеру Самхура, где их больше месяца поджидал Эрасти.
