День гнева (Недобрый день) - Стюарт Мэри (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗

— Прости, милая, — мягко сказал он, — это тяжкий дар, но к сему дню ты к нему уж привыкла. Ты говорила об этом и ждала этого давным-давно. Нет ничего, что ты могла бы сделать.

— Только предостерегать, и снова предостерегать.

— Ты предостерегла их обоих. А до тебя то же предостережение изрек Мерлин. Мордред станет Артуровой погибелью. Теперь это грядет, и хотя ты говоришь, что Мордред в сердце своем не предатель, люди или обстоятельства вынудили его действовать так, что в глазах всего света, и, уж конечно, в глазах короля, его поступки — деянья предателя.

— Но я знаю богов. Я говорю с ними. Я хожу их путями. Они не положили нам переставать действовать только потому, что мы полагаем, что действия наши опасны. Угрозы они всегда скрывают за улыбкой, и за каждым облаком притаилась честь и удача. Возможно, иногда мы и слышим их речи, но кто способен толковать их без тени сомнений?

— Но Мордред…

— Мерлин желал бы, чтобы он был убит при рождении, и король тоже. Но через него уже произошло немало добра. Если сейчас их можно свести для беседы, королевство еще можно будет спасти. И я не стану сидеть сложа руки и полагаться на проклятье богов. Я отправлюсь в Яблоневый сад.

— И что ты сделаешь?

— Буду твердить Артуру, что здесь нет предательства, а есть одни только желанье и честолюбие. Те два качества, какие он сам в избытке являл в молодости. Он послушает меня, он мне поверит. Они должны поговорить, иначе эти двое разломят нашу Британию на две половины и позволят ее врагам ворваться в сотворенный ими разлом. А кто на сей раз восстановит ее?

В королевские палаты, что стоят у римского моста в Каэрлеоне, явился гонец и привез Гвиневере послание. Она знала прискакавшего: он не раз возил послания от Мордреда к ней и назад.

Перевернув письмо, она увидела печать и побелела как мел.

— Это не печать регента. Это печать с кольца короля, что было у него на руке. Так, значит, его нашли? Мой господин действительно мертв?

Гонец, так еще и не поднявшийся с колена, поймал выпавший из ее руки свиток и, поднимаясь, отступил на шаг, но так и не свел с лица королевы расширенных в удивлении глаз.

— Нет, почему же, госпожа. Король жив и в добром здравии. Выходит, до тебя еще не дошли вести. Много произошло печальных и горьких событий. И вести далеко не добрые. Но король благополучно возвратился в Британию.

— Он жив? Артур жив? Так, значит, письмо — дай мне письмо! — от самого короля?

— Ну разумеется, госпожа. — Гонец вновь вложил свиток ей в руку.

Краска вновь прилила к ее щекам, но рука, взламывавшая печать, дрожала. Смятение чувств отражалось у нее на лице, будто тени бешено скользили по бегущей воде. На другом конце комнаты тревожно смотрели ее женщины, сбившиеся заплаканной кучкой, и гонец, послушный жесту старшей среди них, неслышно вышел из комнаты. Дамы, жадные до новостей, в шорохе юбок поспешили следом.

Королева даже не заметила их ухода. Она начала читать.

Когда придворная дама, ведавшая гардеробом и прислужницами королевы, вернулась в покой, она застала Гвиневеру одну и в явном расстройстве.

— Что такое? Госпожа моя плачет? Когда известно, что Верховный король жив?

— Я пропала, — вот и все, что могла вымолвить Гвиневера. — Они воюют и, к чему бы это ни привело, я пропала. Позже она встала.

— Я не могу тут оставаться. Мне нужно возвращаться назад.

— В Камелот, госпожа? Войска их там.

— Нет, не в Камелот. Я поеду в Эймсбери. Никто из вас не должен следовать за мной, разве что это будет по собственному вашему желанью. Мне здесь ничего не понадобится. Скажи фрейлинам от моего имени все, что сочтешь нужным. И помоги мне собраться. Я уезжаю. Да, сейчас, сегодня ночью.

Гонец Мордреда, прибывший, когда утренние телеги грохотали на рынок по мосту через Иску, нашел дворец в смятении, но королевы в нем уже не было.

Последний летний день выдался ясный, будто само лето прощалось с Британией в солнечном свете. Рано поутру герольды двух воинств повели вождей к столу давно ожидаемых переговоров.

Мордред той ночью не спал. Всю ночь напролет он лежал в походной постели без сна — Мордред думал. Что сказать. Как это сказать. К каким прибегнуть словам, чтобы они были достаточно прямы и не оставили места для непониманья, но не столь резки, чтобы разгневать. Как объяснить человеку, столь усталому, столь полному подозрений и горя, сколь полон ими стареющий король, его, Мордреда, раздвоенность: радость правителя, который может быть, да что там — есть, непоколебимо предан, но который никогда больше не пойдет в подчиненье. (Быть может, соправители? Короли Севера и Юга? Согласится ли Артур хотя бы подумать над этим? ) За столом переговоров они впервые встретятся завтра с отцом как равные вожди, а не как король и его местоблюститель. Но это будут два разительно непохожих друг на “друга вождя — Мордред знал, что, когда его время придет, он станет не копией своего отца, но совсем иным королем. Артур принадлежал своему поколению, устремления и амбиции его сына, под — властного природе своей, проявлялись иначе. Так было бы, даже не будь различий в их детстве и воспитании. То, что представлялось Мордреду жестокой необходимостью, не было ею для Артура, но приверженность каждого своим сужденьям была одной и той же — абсолютной. Нельзя предугадать, удастся ли заставить старого короля принять новые обычаи и пути, какие предвидел Мордред и какие воплотились в эпитете “младокельты” (хотя последние в конечном итоге постыдно их опозорили), и сможет ли Артур не увидеть в них предательства. И кроме того, оставалась еще королева. Это было единственным, чего он не смог бы произнести. “Даже будь ты мертв, какие шансы были у меня, пока жив Бедуир”.

Застонав, он перевернул подушку, потом прикусил губу, на случай, если его услышала стража. Когда армии уже на поле, знамения плодятся слишком быстро.

Он знал, что он прирожденный вождь. Даже сейчас, когда штандарт Верховного короля развевался над Артуровым лагерем у Озера, верность его войск оставалась неколебима. Как и верность саксов, лагерем стоявших за холмом. Даже теперь его с Сердиком плодотворный союз еще возможен; крестьянское объединенье, как он это назвал, и старый сакс расхохотался… Но союзу меж Артуром и Сердиком не бывать, ни сейчас, ни когда-либо в будущем… Опасная территория. Опасные слова. Даже думать об этом сейчас — чистейшее безрассудство. Или он в это самое рискованное из мгновений видит себя королем лучшим, чем был Артур? Другим, да. Лучшим, возможно, на какое-то время, во всяком случае, в грядущие времена. Но думать такое — хуже, чем безрассудство. Он перевернулся на другой бок, ища прохладное место на подушке, пытаясь вернуться мыслями к тому, как мыслил Артуров сын — почтительный, исполненный восхищенья, готовый подстроиться и подчиниться.