Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Но к делу. И по существу. Так вот, заботливо осмотрев Мари – нет ли у нее где потертостей или засечек, – сержант побаловал ее кусочком сахара (и у него осталось еще два, то есть до ставки как раз хватит) и оглянулся на своих солдат, посмотреть, чем они заняты. Ближе всех к сержанту оказался мамелюк, он стоял совсем рядом и все еще продолжал возиться со своей лошадью. И его лошадь того стоила, с уважением подумал сержант – она была чистых кровей, ладная, холеная. А вот зато стоявшая сразу за ней кирасирская лошадь – это совсем никакая не кирасирская, тут же отметил сержант, потому что уж слишком она малорослая. Да еще и хозяин ее запустил, вон какая она неухоженная! И вообще, это совсем не его лошадь, вон как она его еще дичится, где он ее взял, у кого? И, главное, как взял?! Сержант еще раз посмотрел на эту несчастную лошадь и строго сказал:
– Вальтрап поправь! Как бишь тебя?
– Чико, сеньор, – охотно ответил неаполитанец, а вот исправлять свою небрежность совсем не спешил.
Сержант нахмурился и подумал, что такому наглецу только чего позволь, так он после проймет любого, и поэтому…
Но дальше он додумать не успел, потому что Чико вдруг сказал:
– У вас, вижу, медаль, сержант. Прямо огнем горит! А разрешите спросить: за что она вам?
Сержант смолчал, как будто не расслышал, и повернулся к австрийцу, гусару. Это, подумал он, Франц, кажется. Да, точно Франц. Стоит, любезно улыбается. А ведь и он тоже попался к Оливьеру! Значит, не такой уж он добряк и простак, каким хочет показаться. И вообще, сердито продолжал думать сержант, тут только начни спрашивать, как и за что этих милейших молодцов загребла военная полиция, так ведь все они как один станут клятвенно утверждать, будто они пали жертвой форменного недоразумения, досадной ошибки, навета! Но, с другой стороны, а какое ему дело до их прошлого? То прошлое, как сказал генерал, зарыто и закопано, даже затоптано. К тому же, сейчас важно только настоящее, то есть эти оставшиеся пятнадцать верст! Поэтому, еще раз осмотрев вверенных ему солдат, сержант решил их приободрить – и сказал:
– Ну что ж! Всё пока что складывается не так уж и плохо. А то, честно признаться, я поначалу был о вас не самого лучшего мнения. А тут, вижу, укорять вас вроде как не за что. И поэтому, если и в ближайшие пару часов, а нам, похоже, больше и не потребуется, вот так же продержаться бы – и наше дело сделано. Так что, может, продержимся?
И Чико – опять этот Чико – тут же вылез вперед и сказал:
– Продержимся, сержант, не сомневайтесь! Мы же ко всему привычные! Но это мы. А вот эта карета, – и тут он досадливо поморщился. – Вот про нее будет трудно сказать!
– А что карета?! – удивился Дюваль. – Она легкая на ходу, верткая. Чего еще надо?
– А груз?
– Что груз?! – насторожился сержант.
– А то, – строго нахмурился Чико. – Все дело в грузе, господин сержант. Ведь для того, чтобы наверняка утверждать, как эта карета может повести себя в дальнейшем, нужно хотя бы примерно знать, что у нее внутри. А то вот, к примеру, даже вы, господин сержант. Вот вы хоть сами знаете, что там?
– Да, конечно! – сердито ответил сержант. – Еще бы! В ней ваша отставка! И ваша свобода, вот что! И довольно об этом болтать! У нас не так уж много времени! По седлам! Марш! – и с этими словами он первым вставил ногу в стремя и чертыхнулся.
А еще он подумал вот что: а ведь этот негодяй прав, потому что если точно знать, или хотя бы приблизительно…
Но тут же спохватился, вспомнив, что все поражения всегда с того и начинаются, когда перед тем, как выполнить приказ, начинают рассуждать о том, хорош он или нет. Вот именно! И сержант зло тряхнув головой, еще раз повторил:
– Марш! Марш!
И первым двинулся вперед. А за ним все остальные и карета. Черт бы ее побрал, эту карету, сердито подумал сержант, очень сердитый на себя за то, что он опять обсуждает приказ. Хорошо еще, что только сам с собой! Но, с другой стороны, уже не так сердито рассуждал он дальше, без этого ему сейчас никак не обойтись – без обсуждения. Потому что одно дело, если вот так просто отправиться, поехать и приехать, и доставить, то тогда, конечно, всё равно, что в ней, в этой карете, спрятано. А если встретим неприятеля, тогда как быть? Шесть сабель – это же почти что ничего, это даже с казачьим разъездом не справиться. А тут еще при них карета, и, значит, быстро не уйти, ведь ее же не бросишь. И как тогда быть? Сержант в досаде оглянулся и прикрикнул:
– Живее, ну!
Они чуть-чуть прибавили. И, мало-помалу, выбрались из чащи. Свернули и прокрались низом, под холмом. Еще раз свернули. Через поляну проскочили рысью и опять уткнулись в чащу. А это значит, что опять сугробы, бурелом, карета едва тащится. А если неприятель, что тогда, раздраженно подумал сержант. А тогда сразу так – взломать ее, а груз… Сжечь, что ли? Но это если там секретные бумаги. А если там, скажем, золото? А что! Почему бы и нет? Там очень даже может быть, там может быть и золото, потому что если вольтижеров выставляли, если такую кутерьму устроили, так ведь, наверное, не из-за каких-нибудь пустяков! А если еще учесть то, что во всем этом напрямую задействован этот пройдоха Оливьер, то тогда и сомневаться нечего – дело наверняка нечистое! Но как же тогда маршал? О маршале так думать не хотелось. По крайней мере, именно об этом маршале. И вообще, спохватился сержант, зачем ему это всё, штабные дрязги всякие?! Ему было приказано доставить – вот и всё, и, значит, он должен доставить. А чтобы доставить без помех, нужно всего-то ничего – смотреть в оба и не отвлекаться! Подумав так, сержант достал кусочек сахара (предпоследний, но что сделаешь!) и скормил его Мари. Потом, повергнувшись к солдатам, громко сказал:
– Эй, слышите? Курт без меня за старшего! А я тут гляну впереди – сразу и обратно.
И он и вправду только глянул, то есть отъехал вперед шагов на полсотни, не больше, и остановился. Потому что в глубине души он прекрасно понимал, что сколько ни смотри – не высмотришь. Иначе говоря, если дано ему судьбой доехать, он доедет, а нет, значит, нет. То есть уже как та карта легла. Вот и опять, сердито подумал он, карты! И, чтобы отвлечься, обернулся на карету, на вверенных ему солдат, пересчитал их по киверам, все оказались в наличии – и развернулся, и поехал дальше вперед. А ехать вместе со всеми ему не хотелось.
А еще – и вот этого ему уже совсем, ну просто никак не хотелось! – ему вдруг вспомнилась та женщина с удивительными, как будто колдовскими глазами. Женщина смотрела на него неотрывно, ему было очень тяжело выдерживать ее взгляд, но, тем не менее, он не имел сил от этого взгляда оторваться. А это было очень нужно сделать! Потому что между ними, то есть между сержантом и той женщиной, на столе лежали карты, выложенные в ее любимом порядке. Этот порядок называют «большой крест» – и там была вся его жизнь! И если бы он только мог тогда свободно посмотреть на тот крест, то уж он-то бы его сразу запомнил – и он бы их сейчас мог бы у себя перед глазами разложить в том же самом порядке и, значит, мог бы сам, уже без ее помощи, узнать всё, что с ним когда-нибудь, до самой смерти, случится. И всё это в совершенной точности! Потому что те карты особенные – они никогда не лгали, не лгут и лгать не будут, пока она жива, пока…
Нет-нет, довольно, подумал сержант, ни к чему это теперь вспоминать. Тем более, что самое главное, сказанное той женщиной тогда, сержант запомнил – это, сказала она, будет его последняя кампания. А он тогда спросил: а звание, в каком я буду звании? Она рассердилась и ответила: какая разница! Я же, продолжила она, вам ясно говорю: последняя! Зачем вам звание? А он тогда спросил…
Но и на это она тоже не ответила. На самое главное! Но он не стал с ней спорить. Он просто встал и ушел. Он даже злой тогда не был. А потом уже здесь, нет, точнее, еще на той стороне Немана, за два дня до начала всего этого, в Ногаришках, император устраивал смотр. И сержант смотрел на императора. А император смотрел на сержанта. Император смотрел очень строго. Но не получалось у него того, что раньше! И вообще, вспомнил сержант, странный у него тогда был вид! Даже, если прямо сказать, его вид тогда сержанту не понравился. И император это, наверное, почуял. Потому что он вот так вот недовольно дернул щекой, отвернулся и пошел дальше вдоль строя. Лейтенант Руге – упокой, Господи, его душу! – после этого весь день ходил белый-пребелый, боялся, что его вызовут. Но нет, не вызвали. Лейтенант очень обрадовался, крепко выпил, пришел к сержанту и спросил:
