Совесть короля - Стивен Мартин (книги бесплатно без .txt) 📗

— «Готовность — вот самое главное», верно? Мы с вами готовы, только каждый по-своему. Я наверняка готов к тому, что ждет меня после смерти.

Казалось, голос лорда Солсбери исходит от груды вонючих одеял, а не из человеческого горла.

Грэшем встал со своего места.

— Я договорюсь с сэром Эдвардом о встрече в Лондоне, — произнес он. — А пока прощайте, милорд. Боюсь, мы с вами больше не увидимся. Я бы мог сделать вид, что сильно переживаю по этому поводу, но вы бы тотчас раскусили притворство. Однако желаю счастливого путешествия в «безвестный край». Вам предстоит отправиться туда уже в ближайшие дни.

— Есть одна только вещь, в которой не приходится сомневаться, сэр Генри Грэшем, — прохрипел Сесил. — Рано или поздно вы тоже его совершите.

— Потому я и пожелал вам удачи на этом пути, — сказал Грэшем и двинулся к двери. Потом остановился и добавил: — Я также намерен, милорд, совершить его, однако чуть позже.

Он не обернулся, чтобы окинуть прощальным взглядом Роберта Сесила, первого графа Солсбери. Захлопнув за собой дверь, Грэшем задался вопросом: покроется ли Сесил пылью и сколько времени пройдет, прежде чем кто-то додумается смахнуть ее?

Глава 4

Май 1612 года

Резиденция Фрэнсиса Бэкона, Лондон

Сэр Фрэнсис Бэкон и епископ Ланселот Эндрюс сидели возле камина. На первый взгляд они выглядели друзьями. Сэр Фрэнсис Бэкон — автор самых знаменитых трудов по естественной истории. Епископ Ланселот Эндрюс — ключевая фигура в самом знаменитом переводе Библии на английский язык. Оба отослали слуг и пододвинули стулья поближе к пылающему очагу. Стоял летний вечер, но царивший в старом каменном доме холод давал о себе знать. Днем это было даже приятно, однако ближе к вечеру он начинал пробирать до костей.

Между мужчинами чувствовалась некая напряженность, что Бэкон счел нужным отметить.

— Мы с вами старые друзья, милорд епископ, — произнес он, глядя на языки пламени. В руке Бэкон держал бокал вина. — Хотя по идее такого не должно быть.

По лицу епископа скользнула улыбка.

— Но что же мешает генеральному прокурору и священнику епархии Или быть лучшими друзьями? — шутливо спросил он. — Мы ведь знаем друг друга вот уже много лет. К тому же вам, безусловно, нужен кто-то, кто позаботился бы о вашей душе. Я же временами нуждаюсь в человеке, который просветил бы меня о том, как устроен окружающий мир. В конце концов, перед нами общая угроза. И вы, и я считаемся людьми проницательного ума. И мы оба разочарованы, как мне кажется…

Прошел год с тех пор, как король Яков назначил другого, куда более слабого человека епископом Кентерберийским — и это при том, что буквально все священники страны ждали назначения на Кентерберийскую кафедру именно Эндрюса. Что касается Бэкона, то битва за всенародное признание, которую он вел всю свою жизнь, натолкнулась на непреодолимое препятствие в лице сэра Эдварда Кока: судя по всему, ему король Яков доверял куда больше.

— Что ж, вы правы, — ответил Бэкон, не глядя на собеседника. — Однако истинная причина состоит в другом. Видите ли, — с этими словами он поднял голову и встретился взглядом с епископом, — несмотря на все свое честолюбие, вы — человек твердых моральных устоев. Мне же, при моем честолюбии, они неведомы.

— Моральные устои есть у каждого, — мягко, едва ли не с улыбкой возразил ему Эндрюс.

— Возможно. Но, судя по всему, свои я где-то потерял, причем в довольно юном возрасте. Это, разумеется, не делает из меня некое исчадие ада, как вы понимаете. — Бэкон говорил таким тоном, словно разговаривал с малым ребенком. — Более того, тот факт, что я поставил на первое место свои собственные корыстные интересы, а отнюдь не мораль, делает меня человеком в высшей степени предсказуемым. Куда более предсказуемым, нежели те, кто отравлен религиозным ядом. Например, мне ничего не стоит пощадить человека, потому что он меня позабавил, вместо того чтобы убивать его лишь по той причине, что он исповедует иную религию.

— Есть большая разница между религией и верой, — возразил Эндрюс. — Религия — это институт, который люди возводят вокруг веры, и потому она суть порождение человека со всеми его грехами и слабостями. Вера же исходит от Бога и потому всегда чиста.

— Отлично сказано! — воскликнул Бэкон без всякой злобы. Эндрюс не зря считался первым проповедником во всей Англии. Его проповеди отличали остроумие и проницательность, однако сильнее всего слушателей поражали, вызывая у них порой слезы умиления и восторга, человечность и искренность. — Но от дел духовных мы с вами, увы, вынуждены перейти к мамоне. Или, если быть до конца точным, к Сесилу. Вы слышали, что он вот-вот умрет?

Эндрюс машинально перекрестился.

— Что вселяет в вас такую уверенность?

— Да буквально все, что я о нем слышу.

— И вы рады этому? — спросил Эндрюс без малейшего намека на осуждение.

— О да, еще как! Он не давал мне прохода все эти годы. Это из-за него меня обходили стороной, даже несмотря на все мои связи. Его смерть откроет для меня возможности, о которых я ранее даже не смел мечтать. Однако мы встретились с вами совсем по другой причине. Вчера Сесил послал из Бата вызов одному человеку.

— Вызов? Кого же он вызывал к себе?

— Сэра Генри Грэшема.

Воцарилось молчание.

Первым — причем несмело — заговорил Эндрюс:

— И какова, по-вашему, цель этого… вызова?

— Смею предположить: она не оставит в стороне и нас с вами. Что же касается Сесила, то это, пожалуй, самое большое незавершенное дело его жизни. Начатое еще его отцом, перешедшее по наследству ему, но так и не доведенное до конца. И вот теперь оно грозит взорвать страну, которой, как ему кажется, он правил все эти годы, подтачивая — если не сказать «сокрушая до основания» — ту самую стабильность, которую, по его убеждению, он оставит после себя в наследство. Сэр Генри — наилучшая кандидатура, чтобы довести это самое дело до конца.

— А что, Грэшем действительно столь опасен, как о нем говорят?

— В некоторых отношениях да, мой друг, — ответил Бэкон, задумчиво потягивая вино. — Вы с ним в чем-то схожи. В нем столько сарказма, столько остроумия, что он порой не способен держать их в узде. У него такой же проницательный ум и безжалостное чувство юмора. А еще ему, как и вам, никогда не сидится на месте. В комнате, где находится сэр Генри, даже время течет быстрее обычного, как бывает в церкви, где вы выступаете с проповедью. Ах да, едва не забыл. Порой он становится жертвой собственного чувства долга. В нем, как и в вас, прочно засели эти ваши хваленые моральные устои.

— А в чем же разница между нами? При условии, конечно, что я принимаю вашу явно приукрашенную похвалу этому человеку за чистую монету.

— В этом-то и вся загвоздка, — задумчиво произнес Бэкон. — Грэшем баснословно богат, и ему нет нужды пресмыкаться перед кем бы то ни было. Неудивительно, что он столь бессердечен, если не откровенно жесток. Сэр Генри не заботится даже о собственной жизни. Можно без преувеличения сказать, что он лучший боец — именно боец, а не просто фехтовальщик — во всей Англии. Они с Сесилом пылают друг к другу такой лютой ненавистью, какой я не видел между людьми, и вместе с тем между ними царит редкое понимание, недоступное разумению стороннего наблюдателя. И если лорд Солсбери поручит ему выведать правду, то так оно и будет, хотя бы частично.

— И последствия для нас с вами и для всех остальных будут просто ужасны, как мы и предполагали. Я вас правильно понял? — спросил Эндрюс.

— Для каждого свои, как я склонен полагать, — ответил Бэкон. — Для нас с вами ясным станет тот факт, что мы были вовлечены в обман и долгое время мы с вами говорили народу откровенную ложь. Негоже, если юристов или священников воспринимают как наглых лжецов. А ведь именно этим мы с вами и занимались. Учитывая настроения у меня в парламенте и у вас в церкви, с нашей стороны было явной оплошностью развивать бурную деятельность в том направлении, в каком мы с вами это делали. Правда, в вашем случае риск более велик. Есть вещи, непростительные для того, кто перевел Священное Писание. Вы же, увы, к ним причастны. Наконец, для нас обоих существует вероятность покрыться вечным позором, если выплывет правда. И подобное в большей степени касается меня, нежели вас.