Крестник Арамиса - Магален (Махалин) Поль (книги онлайн полностью .txt) 📗
— Монсеньор, — сказал господин д’Аркур, — не знал, что вы столь озабочены интересами французской королевской семьи.
Посол должен был знать подробно изнанку дворцовых авантюр и бунта маркиза де Бель-Иль. Арамис очень не любил, когда намекали на эти эпизоды его жизни. Сдерживая раздражение, он покашлял в платок и тем самым спровоцировал приступ тяжелого кашля. На платке появилось большое кровавое пятно…
— Устало горло, — сказал он. — Слишком много говорил весь вечер. Тем не менее я не закончил…
Жестом снова пригласив собеседника сесть, он рассказал о вмешательстве дочери де Бренвилье в работу Союза пяти, о преступных предложениях, так решительно сделанных ею, о том, как восприняли их собравшиеся и, наконец, о необузданном стремлении молодой особы упорствовать в своем намерении довести дело до конца.
На этот раз господин д’Аркур не просто испугался — его охватил ужас. Двор, Париж, провинция — все знали о трагической смерти мадам Генриетты, знали, на что способны люди, избравшие орудием своей ненависти яд.
Узнав, что над домом государя снова нависла угроза, достойный дворянин задрожал всем телом и мертвенно-бледный, отирая со лба холодный пот, воскликнул:
— Ваше преосвященство, надо не теряя ни минуты остановить негодяйку!
Арамис пожал плечами.
— В Испании? Невозможно!.. Ее поддерживает граф д’Аррах, который слишком нуждается в подобных талантах, чтобы позволить им дрожать от холода и обрастать мхом в тюрьме. — И подмигивая, добавил: — Впрочем, людей не арестовывают за намерения. Подождем, когда эта саранча коснется французской земли, а она не замедлит это сделать, потому что уже направилась туда на почтовых сегодня ночью. Мы без труда схватим ее, запрем в каком-нибудь углу, чтобы она не могла вредить и не попала под трибунал, как ее мать. Остается только уведомить господина де ла Рейни. Вы знакомы с ним?
— Непосредственно и давно, монсеньор.
— Прикажите ему со всем старанием следить за границей.
— Верно. Надо, чтобы несчастная была схвачена при попытке ее перейти…
— Если ей это удастся, пусть поставят хорошую охрану у ворот Версаля и Парижа.
— Чтобы схватить авантюристку раньше, чем она войдет… Правильно. Хорошо придумано. Где была моя голова, Боже правый?
Старик лукаво улыбнулся.
— Дорогой мой герцог, может быть, вы ее оставили в парике? — и тут же произнес серьезным голосом: — Господин де ла Рейни — судья с верным и метким взглядом. Напомните ему, что он отвечает за жизнь его величества.
— И всей королевской семьи. Уж здесь я не дам осечки, ваше преосвященство.
И господин д’Аркур поклонился до земли.
— Монсеньор может положиться на меня как на самого верного слугу короля, государства и ордена.
— Знаю. Только вы не правы, что поставили орден на третье место. Он должен быть впереди.
С этими словами бывший мушкетер поднялся с места. Усталость взяла верх над несокрушимым характером Арамиса. После слишком долгого бодрствования, нескольких часов председательствования и долгого разговора с герцогом д’Аркуром он был настолько утомлен, что едва удержался на ногах. Посол бросился к нему. Тот остановил его резким жестом.
— Да, — сказал Арамис, — уверен, что вы внутренне подсмеиваетесь надо мной, когда я говорю о путешествии в Версаль: «У этого старика не хватит времени. Дни его сочтены!»
С большим усилием он сделал шаг. Господин д’Аркур предложил ему руку.
— Благодарю, у меня есть трость, — сказал экс-мушкетер.
И, опершись на нее, бросил резко и насмешливо:
— С ней я пешком дойду от Эскуриала до Лувра.
И потом, тяжело дыша и останавливаясь на каждом шагу, выходя обернулся и сказал:
— Нет человека, дни и часы которого не были бы сочтены. Я знаю свою меру… Но если только не произойдет что-нибудь невероятное, я переживу вас всех. Так предначертано.
VII
ТРУДНЫЙ ПУТЬ АРАМИСА
Пять лет, прошедшие со времени визита господина д’Аламеды в Эрбелетты, когда господин де Жюссак — вы его, конечно, помните — волею случая встретил одного из мушкетеров в своих владениях, наложили жестокий отпечаток на внешность Арамиса. Он вступил в пору глубочайшей старости и был на пути к дряхлости и немощи.
Ко времени нашей с ним встречи в Мадриде он превратился в подобие трупа. Это немощное создание дышало лишь волей. Этот хитрый бессмертник, всегда умевший скрыть любую интригу, пытался обмануть всех и вводил в заблуждение даже самого себя, показывая, что старость и недуги ему не помеха. Но наедине с собой он все же вынужден был признать, что мертвенная бледность лица, худоба членов, слабость мускулов не лгут, что не сами собой провалились в орбитах глаза и что подобные перемены — предвестники близкой агонии.
Однако в этой развалине жил стойкий и неукротимый дух. Изношенное тело держалось, как мы уже говорили, только волей, которой у Арамиса всегда было в избытке. Воля, рожденная из страсти и необходимости. Властолюбие и интрига: властолюбие, сила как цель и интрига как средство.
Старик обожал власть: властвуя, он удовлетворял свою гордость.
Что касается интриги, это была его вторая натура. Этот слабый, утомленный человек, погружаясь в тайну, обнаруживал такую страсть, такой, с позволения сказать, аппетит, какие редко встретишь у сильного и здорового человека. Добавим, что аппетит этот подстегивался главенством в Обществе Иисуса. Ему уже было мало шапочки церковного владыки или портфеля министра. Не имея возможности надеть на свою голову корону Валуа или Бурбонов, бывший епископ Ванна мечтал украсить ее тиарой Льва X или Сикста V. Золотое руно, звание гранда, титул графа д’Аламеды — лихорадку уже невозможно было остановить. Навязчивой идеей Арамиса стали Ватикан и скипетр в руке, ему уже слышалось «urbi et orbi»[11].
Но для осуществления заветной мечты ему была необходима поддержка короля.
Франция — старшая дочь Церкви. В XVIII веке она еще имела влияние на свою мать, но революции и безбожие отняли у нее это влияние. Ни один из случаев избрания преемника святого Петра не проходил в Риме без того, чтобы его христианское величество не объявил своего решающего голоса в конклаве.
Вот почему бывший друг Фуке установил — как государь с государем — мир с Людовиком XIV. И вот почему теперь он поддерживал против взбунтовавшейся Европы владыку, которого некогда стремился ловко убрать с трона.
В особняке д’Аламеды на улице Сан-Херонимо, что по соседству с Пласа Майор и дворцом французского посла, обстановка в комнате хозяина, расположенной на верхнем этаже и отделанной темной материей, была простая, если не сказать, скромная.
Среди прочей мебели там под распятием великолепной работы, вырезанным из слоновой кости, находилась скамеечка для молитв, покрытая коричневым бархатом, и большой шкаф работы Буля, изумительно отделанный позолоченной бронзой и инкрустированный медью, оловом и кораллами.
Несмотря на теплый климат и вопреки обычаям страны, в комнате был большой камин с таганами из искусно выделанного железа.
Герцог сидел перед камином, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Бледное осунувшееся лицо оживляли красные отблески пламени. Он был недвижим, и только вздрагивали его мертвенно-бледные губы, когда старик бормотал в полусне:
— Триста лье… Пересечь два королевства, мчаться во весь опор… Скакать быстрее, чем облако плывет по небу, чем ласточка летит, рассекая воздух. Быть ветром, их уносящим… — и, тряхнув головой, он горько усмехнулся: — Поистине это значит не бояться Бога! Уж слишком я расхвастался… Тащу на себе свои годы; камни в почках, подагра, астма, чего только у меня нет… Издохну в дороге, как старая загнанная лошадь…
Но упрямство брало верх. Герцог открыл глаза и устремил взгляд куда-то далеко-далеко.
— И все-таки я доеду, — сказал он себе, — да, доеду… Так надо… и так будет…
И словно желая испытать старика, приступ кашля сотряс все его тело.
