Графиня де Монсоро. Том 2 - Дюма Александр (чтение книг TXT) 📗

– – Почему?

– Во-первых, потому, что в Париже находится наш дорогой принц, глава анжуйцев, который прошлым вечером ввязался, как мне кажется, в такие дела, что мы ему, очевидно, понадобимся.

– Дальше?

– Дальше, потому что господин де Монсоро, словно по какой-то особой милости к нам небес, ни о чем не подозревает, – во всяком случае, ни в чем не подозревает вас, но может заподозрить кое-что, если вы исчезнете из Парижа в одно время с его женой, которая ему не жена.

– Ну и что? Какое мне дело до его подозрений?

– О! Разумеется. Но мне-то до этого есть дело, и очень большое, любезный мой господин. Я берусь штопать дыры от ударов шпаги, полученные на поединках, потому что вы превосходно фехтуете и у вас никогда не бывает серьезных ран, но я отказываюсь иметь дело с кинжальными ранами, нанесенными из засады, и в особенности когда их наносят ревнивые мужья. Эти скоты в подобных случаях бьют изо всех сил. Вспомните беднягу господина де Сен-Мегрена, так злодейски убитого нашим другом, господином де Гизом.

– Чего же ты хочешь, мой милый, коли мне на роду написано погибнуть от руки Монсоро!

– Значит?

– Значит, он меня и убьет.

– А через педелю, через месяц или через год госпожа де Монсоро станет женой своего супруга, что приведет в бешенство вашу бедную душу, которая увидит это сверху или снизу и не сможет ничему помешать, поскольку у нее не будет тела.

– Ты прав, Реми, я хочу жить.

– В добрый час! Но жить – это еще не все, поверьте мне, надо еще следовать моим советам и быть любезным с Монсоро. Он сейчас ужасно ревнует к герцогу Анжуйскому. Тот, пока вы тряслись от лихорадки у себя в постели, прогуливался под окнами дамы, словно преуспевающий испанец, и был опознан по своему лютнисту Орильи. Оказывайте всяческие любезности милейшему супругу, который не является супругом, и даже не заикайтесь ему о его жене. Да вам это и ни к чему, вы и сами все о ней знаете. Тогда он будет рассказывать повсюду, что вы единственный дворянин, обладающий добродетелями Сципиона: стойкостью и целомудрие:

– Мне кажется, ты прав, – сказал Бюсси. – Сейчас, когда я больше не ревную к этому медведю, я его приручу. Ну и посмеемся же мы! Ах, Реми, теперь проси от меня всего, что хочешь, мне все легко – я счастлив.

В эту минуту кто-то постучался в дверь; собеседники замолчали.

– Кто там? – спросил Бюсси.

– Монсеньер, – ответил один из его пажей, – там внизу какой-то дворянин хочет говорить с вами.

– Говорить со мной в такую рань, кто же это?

– Высокий господин, одетый в зеленый бархат и розовые чулки, немного смешной, но вид у него человека порядочного.

– Гм, – вслух подумал Бюсси, – не Шомберг ли это?

– Он сказал: «Высокий господин».

– Верно. Тогда, может быть, – Монсоро?

– У этого вид человека порядочною – Ты прав, Реми, это не может быть ни тот, ни другой. Впустите его.

Через короткое время человек, о котором говорил паж, показался на пороге.

– Ах! Бог мой! – вскричал Бюсси при виде посетителя и поспешно встал, а Реми, как и подобает скромному другу, вышел в соседнюю комнату. – Господин Шико! – воскликнул Бюсси.

– Он самый, господин граф, – ответил ему гасконец. Бюсси уставился на него с тем изумлением, которое говорит яснее всяких слов: «Сударь, зачем вы сюда пожаловали?»

Поэтому Шико, несмотря на то что ему не было задано этого вопроса, ответил очень серьезным тоном:

– Сударь, я пришел, чтобы предложить вам небольшую сделку.

– Я вас слушаю, сударь, – сказал Бюсси с недоумением.

– Что вы мне обещаете, если я окажу вам важную услугу?

– Это зависит от услуги, сударь, – ответил несколько свысока Бюсси.

Гасконец прикинулся, что не замечает его пренебрежительного тона.

– Сударь, – сказал он, усевшись и скрестив свои длинные ноги, – я вижу, что вы не удостаиваете меня приглашением сесть.

Краска бросилась в лицо Бюсси.

– Это увеличивает размеры вознаграждения, которое мне будет полагаться после того, как я окажу вам упомянутую услугу.

Бюсси ничего не ответил.

– Сударь, – не смущаясь, продолжал Шико, – вы знакомы с Лигой?

– Я о ней много слышал, – ответил Бюсси, начиная проявлять к словам гасконца некоторый интерес.

– В таком случае, сударь, – сказал Шико, – вы должны знать, что это объединение честных христиан, собравшихся для того, чтобы благоговейно уничтожить своих ближних – гугенотов. Вы состоите в Лиге, сударь?.. Я – да.

– Но, сударь?..

– Скажите только, «да» или «нет».

– Позвольте мне удивиться, – сказал Бюсси.

– Я имел честь спросить вас, состоите ли вы в Лиге; вы поняли меня?

– Господин Шико, – сказал Бюсси, – я не люблю вопросов, смысла которых я не понимаю, поэтому, будьте так любезны, перемените тему разговора, и ради приличия я подожду еще несколько минут, прежде чем сказать вам, что, не любя подобных вопросов, я, естественно, не люблю и людей, их задающих.

– Великолепно; приличие есть приличие, как говорит наш дорогой господин де Монсоро, когда он в хорошем настроении.

При имени Монсоро, которое гасконец обронил словно бы невзначай, Бюсси снова стал внимательным.

– Гм, – прошептал он, – не заподозрил ли Монсоро чего-нибудь и не прислал ли ко мне этого Шико на разведку?..

И сказал громко:

– Ближе к делу, господин Шико, в нашем распоряжении всего несколько минут.

– Optime 6, – ответил Шико, – несколько минут – это много; за несколько минут можно наговорить с три короба. Я, пожалуй, мог бы и не спрашивать вас, ведь если вы и не принадлежите к святой Лиге, то, вне всякого сомнения, вступите в нее, и очень скоро, учитывая, что монсеньер герцог Анжуйский в ней состоит.

– Герцог Анжуйский! Кто это вам сказал?

– Он сам в личной беседе со мной, как говорят или, вернее, пишут законники; как писал, например, милейший и добрейший господин Николя Давид, светоч парижского форума. Этот светоч теперь угас, и до сих пор неизвестно, кто же его задул. Так вот, вы прекрасно понимаете, что если герцог Анжуйский принадлежит к Лиге, вам этого тоже не избежать, ведь вы его правая рука, черт побери! Лига понимает толк в деле и не согласится иметь своим главой однорукого.

– И что же дальше, господин Шико? – сказал Бюсси, на этот раз значительно более вежливым тоном.

– Дальше? – переспросил Шико. – Дальше, если вы принадлежите к Лиге или подумают, что вы к ней принадлежите, а так обязательно подумают, с вами случится то же, что случилось с его королевским высочеством.

– Что же случилось с его королевским высочеством? – воскликнул Бюсси.

– Сударь, – сказал Шико, поднимаясь и принимая ту позу, которую незадолго до этого принимал Бюсси, – сударь, я не люблю вопросов и – если вы разрешите мне продолжить – не люблю людей, задающих вопросы, поэтому у меня большое желание предоставить сделать с вами то, что сделали ночью с вашим господином.

– Господин Шико, – сказал Бюсси с улыбкой, которая заключала в себе все извинения, какие может принести дворянин, – говорите же, умоляю вас, где герцог?

– В тюрьме.

– В какой?

– В своей опочивальне. И четверо моих добрых друзей не спускают с него глаз: господин де Шомберг, которого вчера вечером выкрасили в синий цвет, как это вам известно, потому что вы были свидетелем этой операции; господин д'Эпернон, желтый с перепугу, господин де Келюс, красный от гнева, и господин де Можирон, белый от скуки. Прелестное зрелище, особенно если учесть, что герцог начинает зеленеть от страха. Вскоре мы сможем наслаждаться полной радугой, мы – избранное общество Лувра.

– Значит, сударь, – сказал Бюсси, – вы думаете, что моей свободе угрожает опасность?

– Опасность.., дайте подумать, сударь. Я полагаю, что в эту минуту вас готовы.., вас должны.., вас должны были бы арестовать.

Бюсси содрогнулся.

– Как вы смотрите на Бастилию, господин де Бюсси? Это прекрасное место для размышлений, и господин Лоран Тестю, ее комендант, весьма недурно кормит своих пташек.