Наулака: История о Западе и Востоке - Киплинг Редьярд Джозеф (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

Не пробыв в доме и десяти минут, гость узнал, что они родом из Бангора, штат Мэн, успел проникнуться к ним родственными чувствами, поскольку его отец родился на ферме неподалёку от Портленда, и, в довершение всего, был немедленно приглашён к завтраку.

В кармане у Тарвина, конечно же, оказалась карта Колорадо, и когда разговор заходил то об одной части Соединённых Штатов, то о другой, постепенно продвигаясь на запад, он раскладывал карту прямо на обеденном столе, между вафлями и жареным мясом, и показывал, где расположен Топаз. Он объяснил мистеру Эстесу, как новая железная дорога, идущая к северу и к югу от города, вольёт в Топаз новую кровь, а потом с нежностью добавил, какой чудесный это городок, и рассказал, сколько новых зданий выросло в нем за последние двенадцать месяцев и как они начали отстраиваться буквально на следующий день после пожара. Пожар принёс городу 100 000 долларов страховки, сказал Ник. Он не замечал, что в его рассказе было много преувеличений. Расхваливая Топаз, он, может быть, и не ведал того, что бросал вызов огромной пустыне, начинавшейся прямо за окном миссионерского дома. Он не мог позволить Востоку поглотить его самого и его родной Топаз.

— Мы ждём приезда молодой девушки, по-моему, из вашего штата, — перебила его миссис Эстес, для которой все города Запада были на одно лицо. — Кажется, она из Топаза, ведь так, Люсьен? Я почти уверена в этом.

Она встала из-за стола и подошла к своей рабочей корзинке за письмом, которое подтверждало её слова.

— Да, из Топаза. Некая мисс Шерифф. Она едет к нам из Зенанской миссии. Может быть, вы знаете её?

Тарвин складывал карту и не поднимал от неё глаз. Он ответил кратко:

— Да, я её знаю. Когда она должна приехать?

— Теперь уже со дня на день.

— Мне жаль молодую девушку, которая едет сюда одна, без друзей, — сказал Тарвин, — хотя я уверен, что вы замените ей их, — добавил он торопливо, ища взгляда миссис Эстес.

— Мы постараемся сделать все, чтобы она не скучала по дому, — сказала миссис Эстес, и в голосе её прозвучала материнская нежность. — Ведь наши дети, Фред и Лора, живут на родине, в Бангоре, — добавила она, помолчав.

— Вы окажете ей громадную услугу, — сказал Тарвин с бОльшим пылом и благодарностью, нежели того требовали интересы Зенанской миссии.

— Могу я узнать, что привело вас сюда? — спросил миссионер, передавая жене чашку, чтобы она налила ещё чаю. Речь его звучала несколько официально, а слова, казалось, заглушались густой и необыкновенно длинной бородой цвета стали. Его суровое и вместе с тем великодушное лицо, манеры резкие, но приятные, и прямой взгляд — все это импонировало собеседнику. Это был человек со сложившейся твёрдой позицией, особенно в том, что касалось местного населения.

— Собственно говоря, — ответил Тарвин совершенно спокойно, — я провожу изыскания. — Он выглянул в окно, как будто ожидая, что сейчас из глубины пустыни появится Кейт.

— А! Золото ищете?

— Н-ну, пожалуй, хотя и не только золото.

Эстес пригласил его выйти на веранду и выкурить по сигаре; жена принесла шитьё и села вместе с ними. Пока курили, Тарвин расспросил его о Наулаке. Где это ожерелье? Что оно из себя представляет? — допытывался он не таясь, но вскоре понял, что миссионер, хоть и был американцем, знал о нем не больше ленивых коммивояжёров из гостиницы. Он знал, что Наулака существует, но не встречал ни одного человека, видевшего её собственными глазами, если не считать махараджу. Тарвин выудил эту информацию из миссионера, ведя разговор о предметах, интересовавших его намного меньше. Но зато он начинал понимать ценность идеи о добыче золота, к которой Эстес то и дело возвращался. Эстес был уверен, что Тарвин займётся золотыми приисками.

— Конечно, — согласился Ник.

— Но в реке Амет вы вряд ли найдёте много золота, насколько мне представляется. Туземцы уже сотни лет промывали его здесь время от времени. Здесь ничего не найти, кроме того, что смыто илом с кварцитовых скал в горах Гунгра. Но если я правильно понимаю, вы развернёте здесь работу в широких масштабах, верно? — спросил он, глядя на Тарвина с любопытством.

— Да, конечно, в широких.

Эстес прибавил, что, наверное, Тарвин продумал, как справиться с политическими осложнениями, которые могут возникнуть у него на пути. Ему придётся получить согласие полковника Нолана, а через него — и согласие британского правительства в случае, если он собирается предпринять здесь нечто серьёзное. Но, по сути дела, ему надо будет получить от полковника Нолана и разрешение на то, чтобы просто остаться в Раторе.

— Вы хотите сказать, что я должен внушить британскому правительству мысль о том, что моё пребывание в Раторе — дело стоящее, и тогда оно оставит меня в покое?

— Да, именно так.

— Ну что ж, я сделаю это.

Миссис Эстес, не поднимая головы, бросила взгляд на мужа. Она думала по-своему, по-женски.

VIII

Тарвин узнал много нового за следующую неделю и, надев на второй день своего приезда костюм из белого полотна, изменился не только внешне: наряду с тем, что Запад называет «приспособляемостью», в нем появилось желание постигнуть новую для него систему нравов, обычаев и традиций. Не все он считал приемлемым, но это нужно было для доброго дела, и он приложил усилия, чтобы его новые знания и навыки сослужили ему хорошую службу и помогли добиться столь нужной встречи с единственным в стране человеком, про которого было точно известно, что он видел предмет его, Тарвина, тайной мечты. Эстес охотно представил его махарадже. Однажды утром вдвоём с миссионером они сели на коней и отправились вверх по крутому склону горы, на которой стоял дворец, высеченный из камня. Проехав под высокой аркой, они оказались во дворе, мощённом мраморными плитами, и там увидели махараджу с каким-то оборванцем-лакеем, обсуждающих достоинства фокстерьера, лежащего у их ног.

Тарвин, не имеющий большого опыта общения с королями, ожидал, что увидит важную персону, живущую в пышности и великолепии и при этом не желающую платить по счетам, в отношении с которой нужна разумная осторожность, но был не готов встретить неряшливо-бесцеремонного правителя в будничном платье, избавленного от необходимости постоянно сдерживать себя в присутствии официальных лиц и, главным образом, вице-короля — английского наместника. Тарвин был поражён и причудливым соседством грязи, и богатого убранства королевского двора. Махараджа оказался толстым, добродушным деспотом, темнокожим и бородатым, одетым в зелёный бархатный халат, украшенный золотыми веточками, и был очень доволен, что видит, наконец, перед собой человека, не имеющего никакого отношения к индийскому правительству и ни словом не упомянувшего о деньгах.

Лицо у него было обрюзгшее и тупое, с мешками под глазами, взгляд усталый и безрадостный. Тарвину, привыкшему узнавать по лицам жителей Запада об их истинных побуждениях, казалось, что в глазах махараджи не было ни страха, ни желаний — а только вечная усталость. Смотреть в эти глаза было все равно что заглядывать в жерло потухшего вулкана, глухой рокот которого почему-то превратился в хороший английский язык.

Тарвин любил собак и страстно желал снискать расположение правителя государства. Он был невысокого мнения о нем как о короле, но как собаковод и как владелец Наулаки он был для Тарвина больше, чем брат — он был ему как брат возлюбленной. Тарвин был красноречив и говорил о собаках со знанием дела.

— Приходите ещё, — сказал махараджа, в глазах которого вспыхнул огонь неподдельного интереса, когда Эстес, несколько шокированный беседой на столь приземлённую тему, уводил с собой гостя. — Приходите сегодня вечером, после обеда. Вы приехали из Нового Света?

Позднее, после вечерней дозы опиума, без которого ни один местный житель не в состоянии ни говорить, ни думать, Его Величество король научил игре пахиси [7] этого странного непочтительного иностранца, рассказывавшего ему разные истории о белых людях, живущих далеко за морями. Они до глубокой ночи играли в пахиси на мощённом мрамором дворе, и из-за зелёных ставен, которыми были закрыты окна дворца, до Тарвина доносился женский шёпот и шуршанье шёлковых платьев. Дворец, как он заметил, весь обратился в зрение.