Дорога цариц - Прозоров Александр Дмитриевич (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
Боярин поднял взгляд на жену, как бы говоря: «Теперь поняла?»
– Они же дети! – Женщина положила ладони на плечи девочки.
– Да вижу, что не котята, – хмыкнул боярин. Чуть откинулся, крикнул в дверь: – Пятка, где ты там прячешься?! Убирайте со стола, мне объедки не нужны. Кубок принеси да кувшин фряжского!
– Дима? – вопросительно произнесла боярыня.
– Наших-то сыновей в Москве с няньками оставила, – вдруг попрекнул он супругу.
– Куда младенцев-то в место неухоженное везти? – возразила боярыня Агриппина. – Как обживемся, заберу.
Она отпустила сирот, обошла стол, обняла мужа за шею, наклонилась и шепнула в ухо:
– Это я с тобой, как ниточка с иголочкой. Хоть в праздник, хоть в прорубь, хоть в мир, хоть в пламень. Детям-то лишения зачем?
Постельничий взял ее пальцы в ладонь, поцеловал запястье.
Тем временем слуги быстро прибрали со стола, сдернули скатерть, постелили вместо нее свежую. Конопатый Пятка поставил перед хозяином большой золотой кубок, покрытый тонкой арабской чеканкой и украшенный яшмовыми глазками, рядом водрузил серебряный кувшин с покрытыми эмалью, пузатыми боками. Боярин сам наполнил кубок до краев, приподнял:
– Царствие небесное брату моему Федьке… – Мужчина выпил, вздохнул, снова вперил тяжелый взгляд в стоящих перед столом сирот. Долго думал, потом накрыл ладонью руку все еще обнимающей его жены. – Рипа, у тебя в сундуках чего-нибудь по размеру подходящее найдется? Нехорошо, когда племянники постельничего полными оборванцами ходят. Рядом с ними любые холопы – и те князьями кажутся.
– Чего-нибудь подберу, – прошептала жена.
– Ты хоть грамотный, племяш? – поинтересовался у паренька постельничий.
– Знамо, выучен! – встрепенулся Боря. – Каженную субботу в церковь к отцу Ксанфию бегал!
– И то ладно, – снова наполнил кубок Дмитрий Иванович. И вдруг резко мотнул головой: – Жалко Федьку!
21 октября 1564 года
Александровская слобода
Возле северной стены Борис Годунов принимал тюки с кошмой, проверяя сургучную печать на каждом замотанном в рогожу тюке, после чего пропускал возчика в складскую дверь. Вся северная стена крепости, длиной почти в четверть версты, состояла из таких вот каменных кладовых, поверх которых и шел боевой помост с пушками и бойницами. Четверть версты… В такую стену можно было уложить весь урожай всего вяземского уезда – и еще место на будущий год останется! Однако же на здешнем подворье складов все равно не хватало, и потому перед стеной шла еще и череда высоких бревенчатых амбаров.
Тюк, печать, отметка в свитке из бересты. Возничий уносил груз, укладывал и брался за следующий. Тюк, печать, отметка в свитке…
Иногда Борис все еще путался в росписях и потому не рисковал записывать приходы и расходы сразу в книгу, предпочитая составлять черновик на бересте. Однако за прошедшие месяцы он набрался уже достаточно опыта, чтобы дядюшка позволял мальчику работать с товаром самостоятельно. Теперь он проверял своего помощника только изредка. У постельничего было слишком много хлопот, ведь государь намеревался приехать в сей отшельнический угол со дня на день, а подготовить забытую почти на тридцать лет крепость к вселению двора боярин Годунов так и не успел. Кошму для обивки стен, вон, только сегодня доставили! Да еще под артелью живописцев рухнули леса, и половина из них переломали руки и ноги. Ушкуи с дровами ухитрились столкнуться и дали течь. Оба! Утонуть, понятно, не утонули – но все поленья колотые отмокли. В некоторых отремонтированных покоях отслоилась штукатурка, после пробной протопки в пиршественной палате внезапно заскрипели полы, а часть отопительных воздуховодов оказались засорены. И еще случалось много-много открывающихся тут и там мелочей.
Посему постельничий трудился без продыха – и помощь юного родича пришлась ему очень кстати.
– Семнадцать целых и два со сломанными печатями, – провел черту Борис.
– Но они целые, боярин! – забеспокоился возничий. – Вот те крест, ничего не трогал. Просто таскали их много с места на место, а печати хрупкие. Это же воск, боярин!
– Да не пугайся ты так! – поморщился паренек. – Раскатаем, посмотрим, измерим. Коли все цело, кошму приму.
– Все цело, боярин! – размашисто перекрестился смерд. – Пальцем не прикоснулся!
– Я верю, – кивнул Боря. – Но тюки мы размотаем и промерим.
Кошма и вправду оказалась целой и невредимой. Спустя час паренек отпустил возничего, сразу перенес записи в книгу, дабы опосля не забыть и не перепутать, но едва собрался вернуться в контору, к нему подбежал и низко поклонился какой-то мужичок. Одет он был дорого и добротно: зипун со шнурами, шапка рысья, сапоги яловые, но вида явно не служивого – опоясан кушаком, а не ремнем, да и взгляд у незнакомца был какой-то… подобострастный.
– Дозволь обратиться, Борис Федорович?
– Чего желаешь, мил человек? – доброжелательно кивнул ему паренек.
– Купец я калязинский, Борис Федорович, Тимофеем при крещении нарекли, – выпрямился проситель, оказавшись розовощеким круглолицым мужичком с короткой рыжей бородкой, – из рода Красильниковых мы. Люди сказывают, дрова в крепости надобны, а у меня аккурат поленницы заготовлены. Чистая ольха, полешко к полешку, шестьдесят возков. Ты токмо дозволь, и через три дня все здесь будут! Всего за семьдесят копеек отдам. По нынешним временам и не цена вовсе!
– Так поклонись Дмитрию Ивановичу, – посоветовал паренек. – Я так мыслю, возьмет. Дрова и вправду надобны…
Он собрался было идти дальше, но купец обежал и поклонился снова:
– Заступничества прошу, Борис Федорович! Больно знатен постельничий царский, простому купцу и не пробиться. – Тимофей Красильников распрямился. – Знакомцы старые у дядюшки твого, привычные. С новыми не знается. А мы ничуть не хуже онежских товар поставляем! Сделай милость, походатайствуй… Шестьдесят возков… Мы же за хлопоты, от чистого сердца. Два рубля… Чем богаты…
Проситель вложил пареньку в руку многозначительно звякнувший замшевый кисет. Отступил, поклонился…
У Бориса екнуло в груди.
Два рубля!!! Вот так вот запросто, почти без хлопот!
Два рубля – цена хорошей коровы в торговый день, жалованье боярского сына за восемь месяцев порубежной службы. И этакий куш – ему просто положили в руку!
– Шестьдесят возков… Купец Тимофей Красильников… – вкрадчиво повторил мужичок. – Двадцать пятого октября… Я на постоялом дворе за колодцем придорожным покамест поселился. Там подожду, да?
– Хорошо, жди, – кивнул Боря, и по спине его пробежал колючий холодок.
Идя к конторе, он поразмыслил и решил лишних бесед с дядюшкой не вести. Ведь тот каждый вечер по полста бумаг подписывает. Урядные грамоты составлять Борис уже умел, товар в большинстве тоже сам принимал. Составить, получить, отправить купца к казначею. Дрова есть, деньги плачены – и всем будет хорошо и не хлопотно.
– Два рубля! – вслух пробормотал Борис. – Это же даже саблю новую купить можно!
Тем же вечером паренек принес Дмитрию Ивановичу на подпись очередную стопку бумаг, в самую середину которых и заложил дровяной уговор. Постельничий, почти не глядя, подмахивал расписки, грамоты и накладные, как вдруг замер…
– Красильников, Красильников… Тимофей Красильников… Чегой-то такого не помню… – Постельничий пробежал грамотку внимательнее. – Шестьдесят возков? Это откуда, племяш?
– У нас же нет… – чувствуя, как живот скручивает от страха холодной судорогой, сглотнул Борис. – Тут подвернулось недорого… Я и решил…
– Ай, Боря, Боря, – покачал головой боярин, откидываясь спиной на стену. – Нешто ты меня совсем уже за глупца держишь? Полагаешь, я не ведаю, како в нашей службе все оно делается? Али ты помыслил, пару месяцев при деле покрутившись, что меня, десять лет сему отдавшего, провести сможешь?
– Но я… как лучше хотел… – промямлил паренек.
– Ай, Боря, Боря, – укоризненно причмокнул постельничий. – Что же мне с тобой делать? Пожалуй, вот что… Я не стану тебя спрашивать, что за мзду ты получил по сей урядной грамоте и на какие посулы поддался. Я не стану требовать от тебя отступного или затевать следствие. Я ее просто… подмахну! – Дмитрий Иванович оставил на свитке свою размашистую подпись. – Вот токмо товар по сему договору я стану принимать сам! При сем за каждое сосновое полено, подсунутое вместо ольхового, ты получишь одну плеть. За каждое гнилое полено получишь две плети. А за каждое не доложенное в возок полено получишь три.
