Заморский рубеж - Алексеев Иван (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
– А также коза и семеро козлят, – подхватил Разик.
Друзья рассмеялись, причем Михась – вместе со всеми.
Вернулась Катька с кувшином кваса, и Разик вновь отвлекся от общей беседы. Девушка присела за стол, подперла щеки ладонями, выжидательно уставилась на ребят.
– Что, Катюха, – первым ответил на ее немой вопрос Желток, избежавший влияния Катькиных чар и относившийся к ней хотя и ласково, как к сестре лучшего друга, но чуть насмешливо и свысока, как к младшей и к тому же девчонке, – интересуешься ходом испытаний?
И он принялся в свойственной друзьям озорной и шутливой манере описывать прошедший трудный день и предстоящие не менее трудные дни завтрашние. Самое примечательное в этих беззлобных, но часто острых шутках было то, что они касались не только кого-то другого, но и самого Желтка и его дорогих друзей. Именно умение посмеяться над собой и привлекало к этой троице сердца почти всех близко знавших их обитателей Лесного Стана.
За привычной веселой беседой друзья напрочь забыли о только что состоявшемся разговоре про особников. Но они не были бы такими беззаботными, если бы знали, что их троицу действительно ждут необычные по сложности испытания и что их дальнейшая судьба не далее как позавчера обсуждалась на Большом Совете.
Большой Совет тайного Лесного Стана возглавлял, конечно же, сам воевода. Но все заседания Совета проходили в монастыре, в палатах игумена, который замещал воеводу, когда тот выводил всю дружину в поход. Кроме воеводы и игумена, в состав Совета входили тысяцкие Северной и Южной тысяч, начальник особой сотни, начальник оружейного производства, начальник производства снаряжения, начальник тылового обеспечения, ведавший крестьянским хозяйством, а также посольский дьяк, ведавший внешними сношениями, в том числе заморской торговлей. Все эти люди и управляли сложной жизнью закрытого от посторонних глаз необычного города, притаившегося в дремучей чащобе северных поморских лесов.
За два дня до описываемых нами событий основной темой заседания Совета были предстоящие итоговые испытания, после которых около полусотни молодых дружинников должны были перейти в ранг строевых бойцов и получить почетное наименование леших. Воинские начальники и игумен, так или иначе, знали почти каждого бойца, их сильные и слабые стороны, основные особенности характера и способности. Конечно же, речь зашла и об известной троице. Тысяцкий Северной тысячи, делая свой доклад, выразил уверенность, что Михась, Разик и Желток по общим итогам всех испытательных состязаний непременно попадут в десятку лучших, отправляемых в заморские страны для приобретения там дополнительного боевого опыта.
После этих слов тысяцкого игумен жестом попросил его прервать свою речь и, с согласия воеводы, предоставил слово начальнику особой сотни, дьякону Кириллу. Кирилл в молодости сам был лихим особником, затем, после каких-то событий, суть которых была известна лишь весьма узкому кругу лиц, удалился в монастырь и принял духовный сан. Лишь по прошествии некоторого времени он, к тому времени уже ставший дьяконом, вновь обратился, по настоянию игумена, к служебным делам тайной дружины и возглавил особую сотню. Лесной монастырь был неотделимой частью, более того – сердцем и душой воинского Лесного Стана, и неудивительно, что монахи и послушники принимали непосредственное участие в воспитании и подготовке дружинников. Да и во всей Руси священнослужители часто по суровой необходимости сами брали в руки оружие. Монастыри в ту пору были еще и боевыми крепостями.
Кирилл сказал, что он не сомневается в блестящих способностях, даже таланте трех молодых дружинников, известных всему Лесному Стану не только успехами в воинской подготовке, но и многочисленными веселыми выходками и остроумными проделками. Однако юные дружинники настолько привыкли быть всегда и во всем первыми, что это может сослужить им дурную службу в заморских странах, где они столкнутся совсем с другой реальностью. К тому же действовать они там будут не вместе, как привыкли с детства, а в одиночку. Кирилл подчеркнул, что переход из юношей, которым неизбежно делается скидка на возраст, во взрослые дружинники, где никаких скидок уже нет, является весьма нелегким переломным этапом. Он напомнил присутствующим, что некоторые юноши, достигшие блестящих успехов и привыкшие первенствовать во всем среди сверстников, часто ломались духовно, попав во взрослую среду, где первенство нужно было завоевывать вновь упорным и тяжелым трудом. И, напротив, те из юношей, которые, казалось, ничем не выделялись, при переходе в ранг взрослых строевых бойцов постепенно становились выдающимися воинами. Слишком ранние и легкие успехи опасны. А для воинов они опасны смертельно, заключил Кирилл. Он предположил, что если бы Михась, Разик и Желток, никогда не знавшие неудач и не терпевшие крупных поражений, оступились бы на заключительном этапе, то это пошло бы им на пользу в становлении характера, укреплении духа, приобретении необходимой осмотрительности и мудрости. Иначе они рискуют погибнуть в заморских странах, куда явятся с высоко поднятой головой или, лучше сказать, с задранным носом, преисполненные веры в свою исключительность и непобедимость. А через год юноши, несомненно, блестяще пройдут повторные испытания и, умудренные жизнью, познавшие горечь неудач, а потому осмотрительные и повзрослевшие, отправятся в эту самую заморщину с несравненно более высокими шансами вернуться живыми и невредимыми, с ценными сведениями и опытом.
После того как дьякон Кирилл закончил свою речь, повисла довольно долгая пауза. Первым ее нарушил тысяцкий северных:
– Так ты что же, дьякон, моих лучших дружинников предлагаешь засудить на испытаниях, что ли? Сами ведь они не проиграют! И какой же после этого у них будет моральный дух? Ребята ведь не маленькие, поймут, что с ними поступили нечестно!
– Конечно же, я не предлагаю, чтобы судьи да наблюдатели их придержали без всяких на то оснований. Я предлагаю выставить против них на рукопашном рубеже в переходе двухсотверстном моих особников, чтобы они в честной схватке молодцов одолели.
Опять на некоторое время в совещательной палате игумена наступила тишина. Воинские начальники да и остальные члены Совета были хорошо знакомы с правилами и условиями заключительных испытаний и понимали, что при сопротивлении в рукопашной схватке в полную силу во время тяжелейшего перехода все преимущества будут на стороне подставы, в которую входят свежие, отдохнувшие бойцы. Испытуемые могут лишь достойно продержаться против них положенное время и, по решению судей, продолжить свой труднейший переход. – И ни у одного строевого бойца, вошедшего в подставу, не поднимется рука намеренно валить испытуемых, то есть бить их так, что они физически не смогут встать в течение отведенного правилами времени и двигаться дальше. Ну а особники, которых специально готовят для выполнения любых, самых невероятных заданий, в том числе к действиям против своих, те неукоснительно выполнят приказ начальства и не моргнув глазом завалят кого угодно, хоть самого архангела Гавриила.
– Ну а если все же мои ребята пройдут рубеж, разбросают твоих особников? – с вызовом в голосе обратился тысяцкий к Кириллу.
– Тогда пусть идут дальше, если смогут, – спокойно ответствовал дьякон. – В этом случае я буду готов признать, что ошибся и они действительно готовы к любым испытаниям. Только, чур, не предупреждать их о сюрпризе! Раз уж по-честному, то уж по-честному: согласно букве правил, испытуемый должен быть готов к любым неожиданностям и препятствиям.
– На том и порешим, – прерывая возможные дальнейшие дискуссии насчет честности и правил, безапелляционным тоном заключил воевода.
Игумен кивнул согласно, остальные члены Совета, конечно же, возражать не стали. Лишь тысяцкий Северной тысячи демонстративно отвернулся от Кирилла, давая понять, что недоволен таким решением. Умом он понимал, что дьякон, скорее всего, прав и заботится исключительно о благе самих же ребят. Но сердце старого вояки было на стороне любимейших его дружинников, и, понимая, как тяжело будут они переживать неизбежную неудачу, тысяцкий некоторое время, не слушая, что дальше говорится на Совете, лишь огорченно качал головой и теребил усы, пока игумен не сделал ему замечание подчеркнуто ласковым и успокаивающим тоном.
