Жозеф Бальзамо. Том 2 - Дюма Александр (книги бесплатно читать без TXT) 📗

В тот день Филипп с непостижимой доверчивостью проникся недобрыми предчувствиями сестры; но потом рассудок взял верх и отринул бремя тревоги; теперь же по странному стечению обстоятельств молодой человек безо всякой видимой причины сам пришел на то же место, терзаемый теми же тревогами, не в силах, увы, хотя бы мысленно приглушить неодолимую, беспричинную тоску, которая, казалось, предвещала беду.

Когда лошадь Филиппа, высекая подковами искры из булыжника, пустилась по боковой дорожке, какой-то человек, явно привлеченный шумом, появился из-за ровной грабовой шпалеры.

Это был Жильбер, в руке он держал кривой садовый нож.

Садовник узнал своего бывшего хозяина.

Филипп тоже узнал Жильбера.

Жильбер уже месяц каждый день словно неприкаянный скитался по парку, не зная ни минуты покоя.

В этот день, со свойственной ему ловкостью воплощая в жизнь свой очередной замысел, он выбирал места на аллеях, откуда был бы виден флигель Андреа или ее окна; это ему было нужно, чтобы иметь возможность постоянно наблюдать за ее домом, но так, чтобы никто не замечал, как он томится, терзается и вздыхает.

Вооружившись для видимости садовым ножом, он обходил живые изгороди и куртины, здесь обрезая цветущую ветку, там подсекая кору на молодых липах якобы для того, чтобы снять наросты, и при этом постоянно прислушивался, приглядывался, вожделея и сожалея.

За последний месяц Жильбер сильно побледнел; о молодости в его лице свидетельствовали лишь странно блестевшие глаза да матовая, гладкая кожа, меж тем как плотно сжатые губы, уклончивый взгляд, подергивающаяся щека уже предвещали приход более угрюмой поры — зрелости.

Как мы уже говорили, Жильбер узнал Филиппа, а узнав, сразу сделал движение, словно желая скрыться в зарослях.

Однако Филипп направил к нему коня и окликнул:

— Жильбер! Эй, Жильбер!

Первым порывом Жильбера было убежать; на него напал ужас, его охватило то помутнение разума, то необъяснимое исступление, которое древние, любившие давать всему истолкование, приписывали воздействию Пана [124], и он уже готов был словно безумный броситься по аллеям, через боскеты и шпалеры прямо в пруд.

По счастью, обезумевший юноша услышал и понял полные доброты слова, с которыми обратился к нему Филипп.

— Неужто ты не узнал меня, Жильбер? — закричал он.

Поняв, что поступает глупо, Жильбер остановился.

Затем он вернулся назад, впрочем, медленно и недоверчиво.

— Да, господин шевалье, — дрожа, ответил молодой человек, — я вас не признал, принял вас за стражника и побоялся, что он увидит, что я ничего не делаю, и возьмет на заметку, чтобы наказать.

Филипп, удовлетворившись этим объяснением, спрыгнул на землю, взял лошадь под уздцы и положил руку Жильберу на плечо; тот вздрогнул.

— Что с тобой, Жильбер? — спросил Филипп.

— Ничего, сударь, — ответил юноша.

Филипп печально улыбнулся.

— Ты не любишь нас, Жильбер, — вздохнул он.

Молодой человек снова вздрогнул.

— Я понимаю, — продолжал Филипп, — мой отец обходился с тобой сурово и несправедливо, но я-то?

— О, вы… — пробормотал молодой человек.

— Я всегда любил тебя и поддерживал.

— Это правда.

— Так позабудь дурное и помни хорошее. Моя сестра тоже всегда была добра к тебе.

— О нет, вот это — неправда, — живо возразил юноша с чувством, которого никто бы не понял: в его голосе звучало и обвинение Андреа, и оправдание себя, в нем клокотала гордость и в то же время стенала нечистая совесть.

— Да-да, — согласился Филипп, — я понимаю, сестра несколько высокомерна, однако в глубине души она девушка добрая.

Затем помолчав, поскольку весь этот разговор он затеял лишь для того, чтобы отсрочить страшившее его свидание, Филипп спросил:

— Скажи, Жильбер, ты не знаешь, где сейчас Андреа?

Произнесенное вслух имя девушки болью отозвалось в сердце Жильбера; сдавленным голосом он ответил:

— Полагаю, что у себя, сударь. Откуда мне знать наверняка?

— Как всегда в одиночестве, как всегда грустит. Бедная сестра! — прервал его Филипп.

— Сейчас она, по всей вероятности, и вправду одна, сударь. После бегства мадемуазель Николь…

— Как? Николь сбежала?.

— Да, сударь, со своим любовником.

— С любовником?

— Во всяком случае, мне так кажется, — пояснил Жильбер, испугавшись, что зашел слишком далеко. — Прислуга поговаривала…

— Но послушай, Жильбер, — беспокоясь все сильнее, настаивал Филипп, — я ничего не понимаю. Из тебя все приходится вытягивать чуть ли не клещами. Будь-ка немного полюбезнее. Ты не глуп, у тебя есть врожденное благородство, так не порти эти свои похвальные качества напускной дикостью и грубостью, неподобающими ни тебе, да и никому другому.

— Но я, сударь, просто не знаю того, о чем вы меня спрашиваете, а если вы поразмыслите, то поймете, что и знать не могу. Я целыми днями работаю в саду, а что там делается в замке — понятия не имею.

— А я-то, Жильбер, полагал, что у тебя есть глаза.

— У меня?

— Да, и что тебе небезразличны все, кто носит наше имя. Каким бы убогим ни было гостеприимство Таверне, ты все же пользовался им.

— Я, господин Филипп, очень интересуюсь всем, что касается вас, — внезапно охрипшим, резким голосом ответил Жильбер; снисходительность Филиппа, равно как еще одно чувство, которого тот угадать не мог, смягчили сердце нелюдима. — Да, я люблю вас и потому скажу, что ваша сестра серьезно больна.

— Серьезно больна? Моя сестра серьезно больна? — вскричал Филипп. — И ты молчал об этом?

Но тут же, не дожидаясь ответа, он задал следующий вопрос:

— Боже, что с нею?

— Никто не знает.

— Но все-таки?

— Сегодня она трижды лишалась чувств прямо в парке. А только что у нее были врач ее высочества дофины и господин барон.

Филипп больше не слушал: предчувствия его не обманули, однако перед лицом истинной опасности он вновь обрел все свое мужество.

Молодой человек бросил поводья Жильберу и со всех ног устремился к службам.

Что же до Жильбера, то, отведя лошадь на конюшню, он тут же исчез, следуя примеру диких или вредных птиц, предпочитающих держаться подальше от человека.

141. БРАТ И СЕСТРА

Филипп нашел сестру лежащей на маленькой софе, о которой мы уже упоминали.

Войдя в прихожую, молодой человек заметил, что Андреа убрала цветы, хотя и любила их: когда началась болезнь, их запах стал причинять ей невыносимые мучения, и все недомогания, которые девушка испытывала в последние две недели, она относила на счет раздражения нервов, вызываемого ароматом цветов.

Когда Филипп вошел, Андреа пребывала в глубокой задумчивости: ее прелестная головка, омраченная какими-то мыслями, поникла, полные скорби глаза бесцельно блуждали. Руки девушки безжизненно повисли вдоль туловища, и хотя в таком положении к ним должна была бы прилить кровь, они тем не менее казались восковыми.

Девушка лежала так неподвижно, что ее можно было принять за мертвую, и лишь дыхание свидетельствовало о том, что она жива.

Услыхав от Жильбера о болезни сестры, Филипп во весь дух кинулся к флигелю и, когда подбежал к лестнице, совсем запыхался; здесь, однако, он немного опомнился и стал подниматься по ступеням; уже более спокойно, а оказавшись у дверей спальни, легко и бесшумно, словно сильф, перешагнул порог.

Как любящий и заботливый брат, он хотел самолично удостовериться в симптомах болезни, так как понимал, что нежная и добрая Андреа, завидев или услышав его, сразу возьмет себя в руки, чтобы не огорчить Филиппа.

Поэтому он тихонько, чтобы не заметила Андреа, открыл застекленную дверь и уже находился посреди спальни, когда сестра обратила на него внимание.

Словом, Филипп, успел увидеть ее бледность, недвижность, слабость, а ее странный блуждающий взгляд, устремленный в пустоту, еще сильней встревожил его, натолкнув на мысль, что в болезни сестры главную роль играют душевные терзания.