Жозеф Бальзамо. Том 2 - Дюма Александр (книги бесплатно читать без TXT) 📗
— Что вы хотите этим сказать?
— Если отец имел несчастье не понравиться королю…
— И весьма.
— Я не собираюсь защищать его, государь.
— Тогда о ком же вы говорите?
— Я говорю о некоем ангеле с голубыми глазами и светлыми волосами…
— Я не понимаю вас, герцог.
— О, само собой разумеется, государь.
— Тем не менее я хотел бы уяснить, что вы имеете в виду.
— Непосвященный вроде меня, государь, трепещет при мысли, что он смеет приподнять уголок покрова, скрывающего столько сладостных любовных тайн, но, повторяю, пока Таверне ничуть не обязан благодарностью той, кто способна смягчить королевскую неприязнь к нему! О да, мадемуазель Андреа поистине ангел.
— Мадемуазель Андреа такое же чудовище в физическом отношении, как ее отец в нравственном, — отрезал Людовик XV.
— Неужто? — воскликнул ошеломленный Ришелье. — Выходит, мы все заблуждались, и прекрасная внешность…
— Никогда не упоминайте при мне об этой девице, герцог. При одной мысли о ней меня охватывает дрожь.
Ришелье лицемерно сложил руки перед грудью.
— Боже мой! — сокрушенно вздохнул он. — Как обманчива внешность… Да разве я мог бы поверить в такое, если бы ваше величество, первейший ценитель королевства, воплощение непогрешимости, не сказали мне это? Неужто, государь, она до такой степени безобразна?
— Более того, сударь, она больна… Чудовищно… Это какое-то злоумышление, герцог. Но, Бога ради, ни слова больше о ней, иначе вы меня убьете.
— Государь, — заверил Ришелье, — я рта больше не раскрою. Убить ваше величество! Но как это грустно! Что за семейство! Как должен быть несчастен этот бедный юноша!
— О ком вы?
— На сей раз о верном, искреннем, преданном слуге вашего величества. Да, государь, он может служить образцом, и в этом случае верно рассудили. Тут уж я могу твердо сказать, ваши милости достались тому, кто их заслуживает.
— Да о ком вы все-таки, герцог? Говорите быстрей, я спешу.
— Я имею в виду, — вкрадчиво начал Ришелье, — сына одного и брата другой, то есть Филиппа де Таверне, того славного молодого человека, которому ваше величество дали полк.
— Что? Я кому-то дал полк?
— Да, государь, полк, который Филипп де Таверне, правда, еще не получил, но который тем не менее вы дали ему.
— Я?
— Мне так кажется, государь.
— Вы с ума сошли!
— О!
— Я никому ничего не давал, маршал.
— Вот как, ваше величество?
— И какого черта вы лезете в это дело?
— Но, государь…
— Разве это вас касается?
— Никоим образом.
— Вы что же, решили вконец извести меня с этим негодяем?
— Государь, теперь-то я вижу, что я заблуждался, но мне казалось, будто ваше величество обещали…
— Герцог, но я же этим не занимаюсь. Для этого у меня есть военный министр. Я полков не раздаю… Полк! Хорошенькую сказочку они вам наплели. И вы выступаете ходатаем этой семейки. Я ведь с самого начала вам сказал, что вы зря заводите со мной разговор, так нет же, вы все-таки вывели меня из себя.
— О государь!
— Да, да, вывели. Ох, эти чертовы ходатаи, мне теперь из-за вас целый день кусок в горло не полезет.
На сем король повернулся к герцогу спиной и в бешенстве проследовал к себе в кабинет, оставив Ришелье в неописуемом отчаянии.
— Ну, теперь по крайней мере ясно, кого держаться, — пробормотал старик маршал.
И, отряхнув платком кафтан, потому как от потрясения его кинуло в такой жар, что с лица осыпалась вся пудра, Ришелье направился в тот угол зеркальной галереи, где, сгорая от нетерпения, его поджидал Таверне.
Едва маршал появился, барон бросился навстречу ему, точно паук на добычу.
С радостным взглядом, умильно улыбаясь, раскинув руки для объятий, он спросил:
— Ну что? Какие новости?
— Новости, сударь, есть, — с неприступным видом отвечал Ришелье, кривя презрительно рот и яростно встряхивая жабо, — и состоят они в том, что я прошу вас отныне никогда не обращаться ко мне ни с единым словом.
Таверне, разинув рот, воззрился на герцога.
— Да, да, вы отвратительны королю, а тот, кто отвратителен королю, омерзителен мне.
Барон прирос к месту, остолбенев от изумления.
Ришелье же продолжил свой путь.
Дойдя до дверей зеркальной галереи, где его дожидался лакей, он бросил:
— В Люсьенну! — и исчез.
137. ОБМОРОКИ АНДРЕА
Придя в себя и обдумав то, что он назвал своим несчастьем, Таверне понял: пришел момент пойти и потребовать разъяснений у той, кто была первейшей причиной стольких тревог.
И вот, кипя от гнева и негодования, он направился к обители Андреа.
Андреа же в это время как раз накладывала последние штрихи на свой туалет, стараясь закрепить за ушами две непокорные пряди.
Шаги отца в прихожей она услыхала, когда с книгой под мышкой выходила из двери своей комнаты.
— Доброе утро, Андреа, — приветствовал ее г-н де Таверне. — Вы уходите?
— Да, отец.
— Одна?
— Как видите.
— Вы все еще одна?
— После исчезновения Николь я еще не успела нанять горничную.
— Но вы же не можете одеваться сами. Андреа, вы вредите себе: женщина, которая одета, как вы, не будет иметь успеха при дворе. Я вам советовал совершенно другое.
— Простите, отец, но меня ждет ее высочество.
— Предупреждаю вас, Андреа, — не слушал ее отец, все больше распаляясь от собственных слов, — предупреждаю вас, мадемуазель: при вашей простоте вы доведете дело до того, что над вами будут смеяться.
— Отец…
— Смех убивает всюду, а уж тем более при дворе.
— Я подумаю, отец. Но сейчас ее высочество дофина простит мне, что я одета недостаточно элегантно, поскольку я торопилась к ней, и ей это известно.
— Ладно, ступайте и, прошу вас, возвращайтесь, как только освободитесь: мне нужно поговорить с вами об одном важном деле.
— Хорошо, отец, — ответила Андреа.
Она было хотела пройти мимо барона, не отрывавшего от нее взгляда.
— Постойте, постойте! — закричал он. — Вы не можете выйти в таком виде, мадемуазель, вы забыли нарумяниться. Вы отвратительно бледны.
— Бледна? — остановилась Андреа.
— Послушайте, о чем вы думаете, когда смотритесь в зеркало? Щеки у вас белее воска, а под глазами черные круги. Нет, мадемуазель, в таком виде из дома не выходят, если только не хотят напугать людей.
— Отец, у меня уже нет времени заниматься туалетом.
— Это чудовищно, поистине чудовищно! — вскричал Таверне, пожимая плечами. — Наверное, в мире существует лишь одна подобная женщина, и это моя дочь! Какое невезение! Андреа! Андреа!
Но Андреа уже спустилась по лестнице.
Она обернулась.
— Скажите тогда хотя бы, — крикнул Таверне, — что вы больны. Раз вы не желаете быть красивой, постарайтесь хотя бы внушить сочувствие.
— Это мне будет очень легко, отец. Я скажу, что больна, ничуть не солгав, так как действительно чувствую себя очень плохо.
— Превосходно, лучше некуда. Только этого нам не хватает… больна… — пробурчал Таверне, а потом выругался сквозь зубы: — Черт бы побрал всех недотрог!
Он возвратился в комнату дочери и произвел тщательный обыск, пытаясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы подкрепить свои предположения и сделать выводы.
Андреа меж тем пересекла эспланаду и шла мимо цветника. Время от времени она запрокидывала голову, пытаясь вдохнуть свежего воздуха: запах распустившихся цветов томил ее и вызывал дурноту.
Ощущая головокружение, борясь с непонятным недомоганием, Андреа неверным шагом добрела до передних Трианона, где на пороге кабинета дофины встретила г-жу де Ноайль, которая уже с первых слов дала ей понять, что она опаздывает и что ее ждут.
Аббат ***, официальный чтец принцессы, завтракал с ее королевским высочеством, которая часто удостаивала подобной милости приближенных к ней лиц.
Аббат нахваливал булочки с маслом, которые немецкие хозяйки так ловко умеют накладывать горкой вокруг чашки кофе со сливками.
