Сокровища Королевского замка - Шиповская Мария (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Директор, который уже знал и помнил Станислава, приветливо кивнул ему головой. Прервав работу и стукнув метлой о тротуар, он сказал:
– Вы слышали о последнем выступлении президента Стажинского? После войны я бы велел его напечатать в школьных учебниках, как пример будничного героизма. Вот его слова: «…сообщаю, что население Варшавы не утратило боевого духа, чести и гордости…»
На Казюкову, однако, торжественное звучание этих слов не подействовало.
– Нет, так не годится! – повторила она.
– Президент обратился с призывом о поддержании согласия и порядка в городе. Порядок – тоже проявление боевого духа, чести и гордости варшавян. Нам никогда неведомо, где проходит граница, отделяющая важное от второстепенного…
Потом, как раз в последний день осады, Станислав получил осколочное ранение в ногу. Вроде бы не опасное, кость не задета, но сухожилие было повреждено, рана долго не заживала, и старый хирург, который его оперировал, качая головой, говорил об опасности для нерва и советовал в будущем щадить ногу.
Станислав тогда на длительное время потерял из виду директора, но забыть о нем не мог. Кто?то ему сказал, что после окончания военных действий директор по просьбе президента Варшавы Стефана Стажинского постоянно сопровождал его, вплоть до последних чисел октября тридцать девятого года, когда президент был арестован.
В один из октябрьских дней, слегка прихрамывая, Станислав впервые вышел из дому и сразу, с Беднарской, свернул в сторону Замковой площади. Его обрадовал вид Замка, все окна которого были застеклены или забиты фанерой (быть может, именно это обстоятельство подтолкнуло его тогда на работу стекольщика). По крыше сновали люди, устанавливая временное покрытие над сожженными и завалившимися потолками Станиславовых покоев в выходящем на Вислу крыле Замка.
Многочисленные группы прохожих, задержавшись на минутку, одобрительно приглядывались к ведущимся работам и, приободрившись, следовали дальше.
Однако несколько дней спустя он заметил, что ремонтные работы приостановлены. А еще через несколько дней мать, отправившись в деревню за продуктами, вернулась домой заплаканная. Он было подумал, что жандармы отобрали у нее сумки, а может, и прикладом стукнули. Оказалось другое: проезжая на трамвае по мосту Кербедзя и по Новому Зъязду, она увидела, что окна в Замке раскрыты и выбиты, а всевозможная утварь выброшена прямо на мостовую.
Несмотря на боль в раненой ноге, Станислав немедленно отправился на Замковую площадь.
Через широко открытые ворота в обе стороны сновали немецкие автомашины. Вывозилось все, что представляло хоть какую?нибудь ценность: панели из благородных сортов дерева, мраморные камины и ступени, алебастровые колоннады, инкрустированный паркет, оконные рамы и двери с позолотой. Часть этих предметов извлекалась довольно аккуратно, другую – вырубали топорами и кирками.
Эта картина стала привычной для варшавян.
Вскоре к грабителям присоединились немецкие минеры. В светлых полотняных комбинезонах, защищающих мундиры от пыли, они электробурами сверлили в стенах отверстия, предназначенные для закладки динамита. Люди проходили, останавливались, смотрели. В бессильном гневе сжимали кулаки. Горечь поражения становилась невыносимой.
Однажды в этой скорбной толпе Станислав услышал резкие слова:
– Они хотят нас сломать, проклятые, но не дождаться им этого! – Это сказал слесарь с фабрики Герлаха, живший в том же доме, что и Ковальские.
– Мы не должны терпеть все это. Надо же что?то делать! – воскликнула молодая женщина в кокетливо сдвинутом набок берете и тщательно завитыми локонами. Серьезность сказанных ею слов являла неожиданный контраст со всем ее обликом и повадкой – с легкой вальсирующей походкой, с небрежно перекинутой через плечо сумочкой, с веселым постукиваньем танкеток на высоком каблуке.
– Они хотят уничтожить наш Замок. А ведь он для нас как символ. Символ польского государства. Сегодня мы бессильны против них. Но если мы не можем спасти Замок целиком, будем спасать все, что удастся: детали, куски карнизов, лепные украшения. А придет время, восстановим его полностью!
– Это нереально! Просто безумие! Разве вы не видите, как педантично и точно работает их машина уничтожения!
– Попробуем получить для польских команд разрешение подбирать на территории Замка наименее ценные обломки. А дальнейшее уже будет зависеть от нас – чт о мы сможем сберечь и перенести в подвалы Национального музея!
И Станислав громко повторил:
– От нас, поляков, будет зависеть, что мы сможем сделать!..
Он вынул кассету с готовым негативом, снова вложил матовое стекло и проверил кадр, а также резкость следующего снимка.
Назойливые мысли и образы путались, перед глазами стоял Замок – каменные стены, лишенные каких?либо признаков жизни.
Он покачал головой. Нет, этих слов о спасении, пусть даже самых крохотных обломков Замка, Лорентц тогда не произносил, не было таких речей в толпе на Замковой площади.
– Я не мог там этого слышать! – пробормотал Станислав. – При всей своей смелости директор – человек слишком рассудительный и осторожный, чтобы раскрыть свои планы перед случайно собравшейся толпой…
Когда же в таком случае он это слышал? Может, просто выдумал, когда узнал об операции по спасению обломков, свозимых в Музей, вопреки сковавшей всех и вся необычно морозной и суровой зиме тридцать девятого года, предвещавшей жестокий сороковой, столь же безжалостный к людям, как и гитлеровские оккупанты.
Именно в это время Станислав понял, что значит Замок и в его жизни; не только как памятник архитектуры, но прежде всего благодаря тем мыслям и чувствам, которые на протяжении веков были связаны с ним у народа. Тогда же он стал собирать и материалы по истории Замка, подчас выкладывая последние гроши на встреченную у букиниста книгу.
С каждым днем он все отчетливее понимал: в Польше множество прекрасных старинных зданий, увековеченных историей. Но только Вавель и его младший брат – Королевский замок в Варшаве были символами польской государственности и символом столицы.
Как некогда Вавель,[11] после познаньского града, так впоследствии и Королевский замок в Варшаве стал свидетелем самых знаменательных событий, олицетворением национального единения.
Поэтому оккупанты переделывали на немецкий манер Королевский замок на Вавеле, предназначенный в качестве резиденции генерал?губернатору Гансу Франку, а Королевский замок в Варшаве обрекли на гибель. В соответствии с тезисом гитлеровской политики: «Отнимите у покоренного народа памятники его прошлого, и во втором поколении он перестанет быть нацией».
Поэтому столько поляков рисковало жизнью во время осады столицы, чтобы спасти Замок от уничтожения. И по той же причине потом, когда враги принялись за уничтожение Замка, люди шли на огромный риск, чтобы спасти хотя бы какую?то часть его архитектурных деталей, привести в порядок и сберечь все, что удастся…
Ему показалось, будто он вновь слышит стук метлы в руках директора Музея, как бы подтверждающий слова президента Варшавы Стажинского о том, что «население Варшавы не утратило боевого духа, чести и гордости».
Неожиданно он и в самом деле услышал за спиной какой?то шорох.
– Вот это да! Возле Замка швабы шуруют, Бруно шумиху устроил, а вы тут спокойненько семейные снимки проворачиваете! – раздался за спиной Станислава насмешливый, но вместе с тем исполненный уважения голос.
Глава VI
Станислав резко обернулся.
Из пустого проема, в котором некогда находилась дверь, ведущая в башню Владислава, глядел на него паренек лет двенадцати, а может, пятнадцати. Невысокий, худощавый, щуплый, а лицо взрослое.
Станиславу было достаточно одного взгляда, чтобы с профессиональной приметливостью фотографа увидеть вытертую куртку с застегнутыми, начищенными до блеска военными пуговицами с орлом, должно быть переделанную из военного мундира, потрепанные, все в заплатах штаны, так что даже их первоначальный цвет невозможно было установить, тапочки, словно бы беззаботно насмехавшиеся над всем миром, в том числе и над черными от грязи ногами своего владельца.
