Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Угрюмый человек в пестром халате, с колючим взглядом небольших темных глаз громко сказал:
— Говорят: египетский хлопок, египетский хлопок, контрактация… а цены на хлопок на лондонской бирже растут.
— Ага, — воскликнул раис, — я слышу разговор о ценах на лондонской бирже! Почему они вас интересуют? Наш хлопок возвращается к нам как ситец, как байка, как новая жизнь. Зачем тебе знать, сколько он в Лондоне стоит? Или ты хочешь опять эмира бухарского и его блюдолизов к себе на шею?
— Хлопковый клин сократил посев зерновых, — сказал толстый, рыхлый старик, от которого пахло сырыми кожами, — поэтому и количество скота уменьшилось.
— Конечно, — послышался молодой голос, — теперь басмачи, вернее, остатки их не имеют прежней зерновой базы. Недаром же они и сейчас через своих людей угрожают всем, кто подписывает контракт на посев хлопка.
— А скот? — воскликнул раис. — Всем известно, что за годы басмачества погибло много скота. Ведь только один курбаши Муэддин награбил у дехкан тысячи баранов, много лошадей, около четырехсот быков. Недаром же, когда он на суде попросил молиться за его душу, дехкане закричали: «Смерть собаке!»
— Да и не только басмачи, — вмешался председатель колхоза «Заветы Ильича», — баи и сейчас каждый день угоняют контрабандой скот за границу, в Кашгарию. Лишь бы не досталось колхозу. Много скота задержали пограничники за эти месяцы.
— А зачем требуют сдавать в колхоз все, даже кур, почему нельзя оставить себе курицу? — визгливым голосом закричал богато одетый дехканин.
— Это неправильно, — вмешался в разговор мужчина в полувоенной одежде. — Тот, кто заставляет так делать, отпугивает дехкан и вредит колхозному делу. Это или явный враг, или дурак. А услужливый дурак опаснее врага. Вы из какого кишлака? — спросил он у человека, говорившего о цене хлопка на лондонской бирже. Тот молча допил чай, делая вид, что не слышит вопроса. Он встал и, бросив деньги, вышел.
— Что это за человек? — громко, на всю чайхану спросил раис колхоза «Заветы Ильича». — Я никогда не видел его раньше.
Все разговоры стихли.
— Это бай или кто нибудь из сдавшихся ранее басмачей, — сказал раис колхоза «Свет зари». — Они всё ещё никак не могут опомниться. Белая собака, черная собака — все равно собака. У таких свой собственный телеграф новостей. Много бандитов уничтожено пограничниками, но стоит появиться где нибудь басмачам Тагая или Хамида…
— Хамид уже появился, — раздался старческий, скрипучий голос. — Мой сын научился грамоте и стал такой умный, что стыдится отца. Свою сестру, мою старшую дочь, он заставил снять паранджу, а джигиты Хамида ей за это отрезали голову.
— Джигиты Хамида не джигиты, а проклятые басмачи, продавшие свои души английской разведке, — сказал мужчина в полувоенной форме. — Разве басмачи одной твоей дочери отрезали голову? Ведь когда выбирали место, где быть таджикской столице — в Гиссаре или Дюшамбе, то обнаружили, что в кишлаке Гиссар в то время басмачи оставили только семь дворов, — вот что басмачи наделали! Они попробовали и в этом году захватить Памир. Всех бандитов уничтожила Красная Армия, только двенадцати головорезам удалось унести ноги к своим хозяевам, за границу.
— Кого режут басмачи? — спросил раис колхоза «Свет зари» и сам ответил: — Учителей, агрономов, трактористов, докторов, партийцев, комсомольцев, председателей колхозов, инженеров. А зачем? Чтобы не выпустить в народ Слово. В царстве слепых и кривой — хан. Что может сделать один человек, единоличник, сам по себе? А вместе? Колхозом? Если всем народом топнуть ногой — будет землетрясение, если всем народом дунуть — будет буря, а если плюнуть на врага — будет озеро, в котором враг утонет.
Председатель колхоза торжествующе посмотрел кругом, выискивая несогласных. Никто не возражал.
Три громких хлопка в ладоши прозвучали на всю чайхану. Давно уже никто так, по байски, не призывал к себе чайханщика. Абдулла быстро наклонился, чтобы из за сверкающего пузатого самовара увидеть этого заказчика. В углу сидел пожилой узбек в темном халате. Абдулла разглядел узкое лицо, изрытое оспой. Левая бровь и скула были рассечены шрамом.
Абдулла схватил самый цветистый чайник, насыпал в него чаю, налил кипятку, взял поднос и сам поспешил к гостю.
— Селям алейкум! — приветствовал он заказчика и бесцеремонно заглянул в его опущенное лицо. — Как доехал, Хамид?
— Алейкум селям, Абдулла, — спокойно процедил сквозь зубы Хамид. — Как живешь?
Мгновенно смолкли все разговоры, пронесся тихий шепот:
— Здесь сидит глава басмаческого отряда — сам курбаши Хамид.
Все взоры устремились на Хамида. Только группа геологов продолжала горячо спорить. Но и они умолкли, удивившись наступившей тишине. А когда раис колхоза «Свет зари» объяснил им, что человек в углу, со следами оспы на лице, не кто иной, как курбаши Хамид, они оживленно зашептались. Ивашко вскочил и подошел к Хамиду.
— Курбаши Хамид? — громко спросил он, опуская руку на наган в кобуре.
Хамид бросил быстрый взгляд в лицо юноши и мгновенно опустил глаза.
— Я Юрий Ивашко. Помнишь группу золоторазведки и перевал Кечик Алай? Скажи, куда твои басмачи девали наши записные книжки? Ну?
— Стреляй собаку, стреляй! — раздался на всю чайхану пронзительный голос старика, у которого басмачи Хамида зарезали дочь.
Ивашко почувствовал, как чьи то сильные пальцы крепко сжали кисть его руки. Он быстро оглянулся и увидел улыбающееся лицо пожилого киргиза.
— Пусти! — Юноша попытался освободить руку, но это ни к чему не привело.
— Здесь нельзя стрелять, — улыбаясь, сказал киргиз. — Прячь свой наган!
Ивашко вспыхнул:
— Ты что, курбаши испугался? Хамид один, а ты боишься… Трусишь?
Послышались возгласы удивления и смех. Юноша заметил, что окружающие смеются над ним.
— Иди к начальнику, — спокойным голосом произнес киргиз и, обернувшись к толпе, пояснил: — Ничего, он ещё молодой, горячий… ничего…
— К начальнику? — вызывающе спросил Ивашко. Он оглянулся: его смутили улыбка и снисходительный тон киргиза.
— К начальнику райотдела, — спокойно ответил киргиз. — Ты на Алай, в запретную пограничную зону, ездил, а к Тысячеглазому не зашел. Теперь кричишь: «Мои записные книжки, мои записные книжки!» Не велика храбрость — угрожать безоружному в чайхане, где много народу. Надо было не трусить, когда напали басмачи…
— Да вам то какое дело?… А вот здесь сам курбаши Хамид, главарь басмачей.
— Я это вижу, но стрелять нельзя.
Вокруг спорящих собрались все посетители чайханы. Хамид, от которого временно было отвлечено внимание присутствующих, услышал чей то шепот:
— Прыгай в реку… Белая кобыла у коновязи, крайняя с востока…
Хамид порылся в складках пояса и спокойно вынул оттуда аккуратно сложенную газету. Медленно развернув её, он достал вчетверо сложенную бумажку.
— Читай, начальник, — произнес он, протягивая её юноше. Взяв бумажку свободной рукой и быстро пробежав глазами написанное, Ивашко с возмущением сказал:
— Не верю! Фальшивое… Идем выясним…
— Приехал сам товарищ Максимов, Тысячеглазый! — услышал Юрий. Рядом с ним стоял Рахим, юный помощник Абдуллы. — Вот! — Улыбаясь, он показал на дверь.
Возле чайханы на породистой гнедой лошади сидел стройный, но уже немолодой человек в форме войск ГПУ.
Юрий Ивашко сделал шаг к двери, с сомнением посмотрел на Хамида и сказал:
— Пойдем вместе.
Хамид быстро вышел из чайханы. Остальные вслед за ним поспешили наружу и плотным кольцом окружили Максимова. Максимов приветливо здоровался с собравшимися. Большинство из них он знал по имени и спрашивал о делах, вызывая удивление своей осведомленностью.
— Вот курбаши Хамид здесь, — взволнованно сказал ему Ивашко.
— Знаю. А разве вы не видели его документы?
— Видел, но сомневался… — растерянно ответил юноша.
— А вы не сомневайтесь. Сомнения недостаточно, чтобы хвататься за наган. А вы любите стрелять… Мне это известно. Вы были в Алайской долине много дней. Почему же вы предварительно не заехали ко мне, не зашли в райком партии?
