Хищники Аляски - Бич Рекс (читаем книги онлайн txt) 📗
Он криво усмехнулся.
– Это, должно быть, местный колорит, приобретенный мной от здешней обстановки. Я постараюсь измениться, если вы этого захотите. Я отдам себя в руки цивилизации, и пусть меня остригут, обкорнают и заставят забыть месть, честолюбие и все прочее, если я вам в таком виде буду больше нравиться. Я даже обещаю не производить никаких насилий над особой человека, который хотел отнять у нас наш участок, если я его поймаю. Это ли не доказательство, что у Самсона острижены волосы?
– Я думаю, в таком виде вы могли бы мне понравиться, – сказала она. – Но вы не можете быть таким. Вы дикарь.
На Севере нет ни рынков, ни клубов, служащих местом свидания деловых людей, ничего, кроме питейных домов, превосходящих в некотором отношении клубы. В них люди собираются для пьянства, картежной игры и коммерческих дел.
Поздно вечером Гленистэр завернул в «Северную» и лениво прошел между рядами карточных столов; по дороге он остановился у стола для игры в кости и попытал счастье, а потом проиграл пригоршню фишек в рулетку.
За «фаро» ему немного повезло, и он немедленно заказал угощение для окружающих; то была формальность, необходимая для вступления в дружеские отношения с прочими игроками.
Стоя у стола со стаканом в руке, он случайно обратил внимание на человека, который с увлечением разговаривал неподалеку от него. Его трудно было не заметить, так как он был гораздо выше всех окружающих и, несмотря на это, держался как-то особенно изящно.
В кучке людей, внимательно слушавших его, Гленистэр узнал Мексико-Мэллинза, бывшего картежника, беседовавшего с Дэкстри в Упаласке.
Гленистэр стал всматриваться в эту группу; в это время какой-то пьяница неверными шагами ступил через порог, увидав высокого незнакомца, заморгал глазами и, подойдя, громко воскликнул:
– Да ведь это Алек Мак Намара. Как поживаешь, старый разбойник?
Мак Намара кивнул головой и спокойно отвернулся.
– Не вороти носа. Мне надо поговорить с тобой.
Но Мак Намара продолжал спокойно разговаривать, пока пьяница не хлопнул его по плечу; тогда он повернулся, чтоб приостановить словоизвержение, грозившее обрушиться на него.
– Отстаньте от меня. Я занят.
– Ты не хочешь разговаривать со мною? Ну, тогда я поговорю с тобой. Пожалуй, ты стал бы слушать меня, если бы я рассказал здешним ребятам все, что я знаю о тебе. А ну-ка, повернись ко мне.
В голосе его звучала угроза; он привлек к себе общее внимание. Заметив это, Мак Намара повернулся к нему и заговорил. Слова его звучали ясно, отчетливо и холодно.
– Оставьте меня в покое, вы, пьяница. Вы надоели мне. Убирайтесь, пока целы.
Он вновь отвернулся, но пьяница ухватился за него и дернул к себе, не переставая ругаться.
Терпение противника, по-видимому, придало ему храбрости.
– Извините меня на минуту, господа.
Мак Намара положил большую, белую, холеную руку на фланелевый рукав золотоискателя и осторожно вывел его из комнаты на тротуар.
Толпа улыбалась.
Перейдя порог, он молча сжал кулак, занес его и нанес пьянице страшный удар прямо в челюсть. Жертва его упала без единого звука, гулко ударившись затылком о доски.
Даже не взглянув на него. Мак Намара вернулся в питейный дом и продолжал прерванный разговор. Голос его был ровен и уравновешен по-прежнему, так же, как и движения. В нем не было заметно ни гнева, ни возбуждения, ни хвастовства. Он закурил папироску, вытащил записную книжку и занес в нее несколько сведений, сообщенных ему Мексико-Мэллинзом.
Тело избитого продолжало лежать поперек порога без всяких признаков жизни. Шум рулетки возобновился, и крупье вновь принялся за свои монотонные возгласы.
Все смотрели на равнодушного человека, стоявшего у стойки; о существе, лежавшем без сознания на пороге, никто не думал, ибо кодекс поведения этих людей запрещал даже самому гуманному из них соваться в чужие драки.
Покончив с записной книжкой. Мак Намара важно пожал окружающим руки, вышел в дверь, шагнув через распростертое тело пьяницы, и исчез, даже не взглянув на него. Дюжина рук протянулась к пьянице; его положили на рулеточный стол, и содержатель бара вылил на него несколько кувшинов воды.
– Ничего серьезного, – сказал кто-то из толпы и прибавил восхищенным тоном:
– Вот это я понимаю! Мужчина!
Глава VI. … И ЗАХВАТЫВАЕТСЯ РУДНИК
– Кто староста твоей смены? – спросил Гленистэр своего компаньона несколько дней спустя, указывая на человека, приводившего в порядок одну из шлюз в шахте.
– Это старик «Оладья» Симмз, мой старый приятель по Даусону.
Гленистэр громко расхохотался, ибо объект их разговора отличался непомерным ростом, удивительно нескладной фигурой и был одет в неописуемо грязный костюм. Он был без куртки, и его широкие, испачканные штаны еле держались на подтяжках устрашающей ветхости. Обут он был в громадные болотные сапоги не по ноге; платье болталось на нем так, что казалось, будто от малейшего неосторожного движения оно спадет с него, и он возникнет из его пены как некая Афродита. Лицо его было покрыто жесткой седой щетиной, имевшей такой вид, точно ее подстригли тупыми ножницами, а над этой зарослью величественно подымалась сияющая куполообразная голова.
– Он всегда был лысый?
– Нет. Он вовсе не лысый; он бреет голову. Раньше он носил длинную гриву, служившую пристанищем всевозможных лесных и прочих насекомых. Это так нравилось ему, что он с каким-то нелепым суеверием избегал парикмахеров и отбивался от них с револьвером в руках. Но вот однажды Хэнк (это его настоящее имя) взялся печь оладьи; при этом так энергично потряс сковородку, что тесто угодило ему прямо в его первобытный лес. Хэнк обрушил на ущелье, где это происходило, такой водопад брани, что его потом пришлось дезинфицировать. С тех пор он известен под именем «Оладья» Симмз; теперь он бреет голову начисто, как бильярдный шар. В остальном он прекрасный рудокоп и притом прямой и честный парень.
На «Мидасе» началась промывка золота. Длинные парусиновые рукава вились от запруды вдоль по дну ручьями, похожие на исполинских змей, и шорох гравия в шлюзном желобке мелодично сливался с шумом текущей воды, звоном инструментов и пеньем стали, впивающейся в скалу. В больших белых палатках за скалами спали пятьдесят человек ночной смены; на этой работе отдыха не полагалось: работали день и ночь, не признавая ни праздничных дней, ни передышки. Ведь в их распоряжении было только сто дней – на больший срок Север не допускает хищников врезаться в его недра.
Геринск лежал у подножия прелестных, заросших мохом и ветлами пригорков; склоны ущелья были усеяны палатками и хижинками, и везде, от водоема до горных вершин, кропотливо и терпеливо люди копали и взрывали почву, и следы их с каждым днем становились заметнее на замкнутом лице пустыни.
Гленистэр и Дэкстри смотрели на эту сцену с глубоким волнением; борьба с неуступчивой почвой за богатейшие ее сокровища, наконец, увенчивалась успехом.
– Тут мы не обкрадываем вдов и сирот, – внезапно проговорил Дэкстри, как бы выражая мысли товарища.
Они взглянули друг на друга и улыбнулись с тем взаимным пониманием, которое сильнее всяких слов.
Старик спустился в выемку, наполнил шайку землею прямо из-под ног рабочих и стал промывать ее в луже; окружавшие наблюдали за ловкими движениями, которыми он вертел шайку. Затем компаньоны высыпали осевший желтый осадок горкой, рассчитали его возможный вес и вновь радостно рассмеялись.
– Давно же я жду этого дня, – сказал старик. – Я перетерпел все ужасы пионерства от Мексики до Полярного Круга, но я не жалею об этом, так как теперь мы нашли настоящую жилу.
Пока они говорили, два рудокопа бились над большим камнем, только что вырытым ими из земли; вычистив и вымыв его, они, спотыкаясь, понесли его обратно к очищенному материку. Один из них поскользнулся, и камень рухнул на скрепку, связывающую шлюзы. Чаны, поднятые выше человеческого роста над материком, поддерживаются сваями и наполнены проточной водой. Если бы один из шлюзов упал, то бурный поток вод унес бы осевшее золото, накопившееся в чанах, и затопил материк, вызвав тем самым катастрофу.
