Паруса смерти - Попов Михаил Михайлович (версия книг .TXT) 📗
Искалечив пятерых или шестерых гуляк, он решил: хватит! И стал наводить справки, нельзя ли обзавестись жильем в более спокойном месте. Подальше от портовых таверен.
Очень быстро его свели с одним дюжим седовласым негром, владельцем небольшого домика в верхней части городка.
— Сколько ты хочешь? — спросил его Жан-Давид.
— Пятьдесят пиастров, — сказал Роже — так звали домовладельца.
— Ты сошел с ума, клянусь всеми святыми! Пятьдесят пиастров в год за комнатку с земляным полом.
Негр помотал головой, и в глазах его появились слезы.
— Не за комнату, господин, и не на год.
— Я не понимаю тебя, говори яснее.
— Мне нужны пятьдесят пиастров, я предлагаю вам взамен за эти деньги весь дом и навсегда.
Жан-Давид задумался.
— Пойдем, ты мне его покажешь, твой дом.
Пятьдесят пиастров за полное обладание домом — сумма ничтожная. Что-то в этой истории не так, естественно, подумал Жан-Давид и пожелал проверить, что именно.
Он был почти уверен в том, что увидит крытую соломой мазанку с плетеными стенами, с низкою дверью и даже без окон, но ошибся.
Дом выглядел вполне пристойно. В таких здесь, на Тортуге, жили мелкие чиновники, небогатые торговцы, то есть вполне приличные люди.
— Пятьдесят пиастров? — усмехнулся Жан-Давид.
— Да, господин, да, но только деньги мне нужны не позже завтрашнего утра. Раннего утра.
Покупатель поиграл пальцами на эфесе шпаги.
— Послушай, приятель, может быть, прекратишь изображать из себя сумасшедшего и объяснишь, в чем тут дело? Может, тут нечисто, может, дом принадлежит не тебе, может…
Седой Роже замахал руками:
— Дом в полном порядке, спросите у соседей, все бумаги мы сможем оформить в канцелярии губернатора хоть сегодня. Я бы продал дом кому-нибудь из тех, кого знаю, но те, кого я знаю, не обладают такими деньгами. Пятьдесят пиастров — маленькая плата за дом, но не у всякого они лежат в кармане.
— А почему этих пиастров тебе нужно именно пятьдесят? Ты проигрался в кости?
— Что вы, господин, я не играю в кости.
— Тогда в чем дело? У меня есть пятьдесят пиастров, но я не выну их из кошелька, пока не узнаю, для чего они тебе нужны.
Роже понурился:
— Вы любопытны, господин, но у меня нет другого выхода, и я расскажу. Я должен выкупить одного человека. Завтра его продают в рабство.
— Ах, вот оно что. Кто этот человек?
— Его зовут Моисей Воклен, он великий человек. Я знаю его двадцать лет. Представляете, двадцать лет! Я проплавал с ним двенадцать лет, вы представляете, господин, двенадцать!
В глазах негра загорелся необъяснимый огонь, в речи появилась непонятная страсть.
— Ну двенадцать, и что?
— Как что, господин, как что?! Я проплавал с ним двенадцать лет, весь свой срок, — и остался жив. Посмотрите. — Роже стащил через голову полотняную белую рубаху и предъявил на обозрение иссеченную разнообразными рубцами спину. — Видите, господин, это он, он!
— Моисей Воклен?
— Да, он, это он!
— А, — усмехнулся покупатель, — я понял тебя. Ты хочешь его купить, чтобы сделать своим рабом. Ты хочешь с ним сделать то, что он сделал с тобой.
Роже снова покачал седой головой:
— Вы господин, но вы неумный господин. Я плавал с ним…
— Это я понял, на галере ты был гребцом, правильно?
— А он был надсмотрщиком. Я галерный раб, он надсмотрщик. Я ворочал весло, а он ходил над нами с плетью.
— Он бил тебя?
— О да, но как было этого не делать?
— То есть? — удивился Жан-Давид.
— Если никого не бить, галера не поплывет. Я был раб, и он бил меня. Но на галере есть рабы и… рабы. А сверх этого еще рабы. Одни сидят внизу, они плохие рабы. Им дают гнилую рыбу, похлебку из гороха и воды, хлеб без вина, и они спят на собственных нечистотах. Они не стараются и скоро умирают, потому что их сильно бьют за то, что они не стараются. Но есть другие рабы, им дают бобовую кашу, дают полфунта мяса, но хлеб им все равно дают без вина, даже когда нужно плыть быстро.
— Теперь я понял, — снова усмехнулся Жан-Давид, — ты сначала сидел в самом низу, но «старался»…
Роже просиял. Это счастье, когда тебя понимают.
— Я старался с самого начала, и я благодарен, что он это заметил и оценил. Я сидел в самом низу и чуть не умер, потом меня подняли выше, и я стал получать мясо, за это я стал стараться сильнее. А последние пять лет я плавал хорошо. Я получал и мясо, и кашу из бобов, и бутылку вина в день, мне разрешалось покрывать голову мокрой материей в жару. И это все благодаря ему. Когда я увидел его вчера на рынке, я заплакал. Нельзя допустить, чтобы такой человек, святой человек, попал на плантацию. Он пропадет там; ведь там бьют бамбуковыми палками по пяткам, если человек плохо работает.
Жан-Давид согласился с тем, что бывший надсмотрщик Роже человек незаурядный. Настолько незаурядный, что с ним имеет смысл познакомиться.
Утром он отправился вместе с бывшим галерным рабом выкупать его бывшего надсмотрщика.
В облике Моисея Воклена не было ничего сверхъестественного. Крупный лысеющий дядька с толстым красным носом. Тогда на нем еще не было следов сабельного ранения, зато были уже следы неумеренного употребления спиртного. До того как попасть на галеры, он трудился сборщиком налогового ведомства его величества в Пикардии. Судя по всему, большую часть налогов он собирал не в карман короля, а в свой собственный. Такое поведение рано или поздно начинает раздражать. Кончается все галерами.
Глаза у Воклена были хитрые и грустные одновременно. Ему не хотелось на плантацию сахарного тростника, но втайне он надеялся, что и там ему удастся стать кем-то вроде надсмотрщика.
Нельзя сказать, что он слишком уж понравился Жану-Давиду, по крайней мере не настолько, чтобы платить за него свои собственные деньги. Он щедро позволил верному галерному рабу расплатиться за освобождение любимого мучителя собственным домом.
Все закончилось тем, что новый владелец дома на окраине города разрешил старинным друзьям поселиться под его крышей. Для чего это было нужно синеглазому беглецу с Эспаньолы, не знал никто. Возможно, в то время не знал и он сам. А может, и знал.
Воклен, несмотря на свой солидный возраст, не задумываясь встал в подчиненное положение по отношению к бывшему буканьеру. Спокойно, не задавая лишних вопросов, выполнял его мелкие поручения,
Подражая Воклену, точно так же стал вести себя и Роже. Таким образом, сама собой у Жана-Давида появилась маленькая, но, кажется, преданная команда.
Глава шестая
Высокий человек в черном сюртуке, в черной шляпе без плюмажа, низко надвинутой на брови, не торопясь и временами оглядываясь, шел по пустынной улочке в районе невольничьего рынка.
В притропических странах укладываются спать сразу после того, как закатывается светило, если только нет повода попраздновать. Нынешний день был непраздничным.
Из-за стен доносилось позвякивание посуды, попахивало дымом очагов, хриплые голоса тянули, как бы нехотя веселенькую песенку.
Могилу мне выройте глубокую и сухую,
Гроб сколотите длинный и узкий.
В те времена оптимистический взгляд на вещи был широко распространенным явлением.
Человек в черной шляпе в очередной раз оглянулся.
По улице проскакал всадник в развевающемся плаще. После себя он оставил медленно оседающее облако пыли. Над городом и морем бесшумно клубилось и другое облако — звездное. Но созерцание его не способно было вызвать потрясение в душе ночного прохожего.
Проскакал еще один всадник, что вызвало столкновение двух пылевых лавин.
Надвинув шляпу на глаза еще ниже, Жан-Давид решительно пошел дальше вдоль белой призрачной стены негритянского сарая. Вряд ли тот, кто решил бы за ним следить, стал бы усаживаться на коня и носиться во весь опор по улицам. Так он подумал. Целью его путешествия был небольшой каменный, уединенно стоящий домик. Ставни его оказались закрыты, но сквозь щели можно было рассмотреть мерцание огня.
