Викинги и индейцы - Оливье Жан (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
В голосе Тюркера звучала снисходительность, и на какой-то миг Скьольду показалось, что с ним говорит Бьорн Кальфсон, и он уже был почти готов признать свои заблуждения, но гордыню не переломишь так просто, как сухую ветку…
— Ты всего лишь болтун, Тюркер, старый безумец, человек без корней. Мне ли не рассказывали, как ты доказывал во время первого похода Эйрика в Винеланд, что земля может быть круглой? У тебя не в порядке с головой, а ты пытаешься учить меня уму-разуму. Клянусь Тором и Фрейей, я уже не ребенок и я клянусь, что смогу убедить Лейфа последовать за мной. И не пытайся мне перечить, старый пьяница, бурдюк с вином…
Он кричал вне себя от гнева. Тюркер не шелохнулся. Его темное рябое лицо омрачилось печалью, а вытянутые к вискам глаза беззлобно смотрели на Скьольда.
И как раз в это мгновенье раздался голос Лейфа — бесцветный, без капли страсти и надменности, но столь отчетливый, столь твердый, что Скьольд и Тюркер были взволнованы им до глубины души. И интонация в голосе Лейфа тронула их больше, чем даже сами слова.
— Скьольд, брат мой, ты не понял, что огни Кросснесса — это огни моего нового дома. Исландия и Гренландия для меня теперь всего лишь дорогие, но далекие тени. Тюркер прав — никакая сила на свете не может заставить меня повернуть вспять.
В тот самый миг Скьольд и Тюркер поняли, что Лейф Турлусон произнес окончательные слова, столь же твердые, как утесы, о которые разбиваются все течения. Они рухнули на колени у его изголовья и в волнении жали ему руки, смеясь и плача. Одним махом Лейф разорвал пелену молчания, душившую его с того дня, как его подобрали на берегу острова Белого.
— Я вырываюсь из объятий тяжкого сна, Скьольд. Я принадлежал сразу к двум мирам — и этому, и другому. Мой разум метался в тумане, и все-таки от него не ускользало ничто из того, что меня окружало. Я одновременно был в десяти местах. Я валил сосны с Эйриком и дядей Бьярни, шел с охотниками по следам лосей, был на реке с Иннети-ки, и я знал, что колыбель Эйрика Рыжего ждет моего пушистого лисенка, моего маленького Эйрика…
Бледные щеки, на которых кнут гэла проделал параллельные бороздки, порозовели.
— Не говори так много, — приказал Тюркер. — Слово так же опасно, как и новое вино. Оно пьянит твое ослабевшее тело.
Но Лейф двигал руками и ногами, отбрасывал медвежьи шкуры, хотя и кривился от боли.
— Мне молчать! Как бы не так, Тюркер! Ты мне говорил, когда я не мог тебе отвечать: «Викинг, ты очнешься с желанием прыгать и бегать». Вот, это и случилось. Ах! Тюркер, меня спасли твои речи. Ты держал мой разум в возбуждении. Тело мое было тяжелее утеса Большого мыса, но разум мой был голоден, как молодой волк. Скьольд, брат мой Скьольд, помнишь ли тот день, когда мы взобрались на утес Богарфьорда? Какой маленькой казалась нам деревня сверху!.. Так вот, мой разум витал на снежных высотах, когда тело мое душил недуг, и все же мне не удавалось охватить гигантские просторы этой страны. Ну-ка, мастер рун, объясни мне, что это значит?
В возбуждении, вызванном возвращением к жизни, Лейф перескакивал с одной темы на другую, обращался сразу и к Скьольду, и к Тюркеру.
И строгий последователь кузнеца Бьорна Кальфсона теперь был всего лишь мальчиком, переполненным волнением и радостью, а франк бормотал отрывочные слова, продолжая в то же время размазывать большим пальцем слезы, которых вовсе не пытался скрыть.
Скьольд сгреб своего брата в охапку.
— Лейф, Лейф, ты снова станешь сильным и ловким. Помнишь тот день, когда ты заставил меня влезть на утес Богарфьорда на Эйрарбакки. Орлы и белые совы летали, шумно хлопая крыльями.
— О! Скальд, я ловлю тебя на том, что ты преувеличиваешь события. Твоими орлами и белыми совами были чайки и бакланы.
Братья засмеялись и в то же мгновенье поняли, что в них не осталось больше никакой враждебности.
— В тот день решилась твоя судьба, Лейф Турлусон. Большой парус Эйрика Рыжего, возвращавшегося из Гренландии, плыл над морем, как облако. Ты последовал за великим викингом до зеленой земли, затем к Винеланду. Я думаю, Лейф, так было угодно богам. Нужно было, чтобы ты отправился к последней волне моря.
— В нашей семье всегда был один моряк и один поэт, Скьольд. Я последовал за Эйриком туда, где кончается море, ты же избрал трудный путь познания рун. Все как полагается.
Лейф задыхался. Скьольд мягко заставил его положить голову на подушку из шкур.
— Не говори больше, брат. Тебе не терпится приняться за дело, но вспомни — еще сегодня утром ты двигался не больше окоченевшего зимой крота.
— Повинуюсь тебе, но поговори со мной еще! Эйрик и Бьярни трудятся с утра до вечера, чтобы поднять поселок из руин. Намного ли продвинулись работы? И скажи мне еще одну вещь, Скьольд…
Он замялся, как будто усилие, которое требовалось сделать, оказалось чересчур большим. Избегая взгляда Скьольда, Лейф повернулся к Тюркеру.
— Иннети-ки последовала за своим народом в озерный край? Известно ли…
Франк присел на корточки, и его лицо оказалось на уровне лица Лейфа.
— Иннети-ки повинуется законам своего народа, Лейф, как ты подчиняешься законам викингов. А их праздник белого времени года, должно быть, похож на наш зимний праздник. Позднее именно ты, Лейф, убедишь свою жену почитать богов твоего дома, но тебя не было, а все ее родные отправлялись в путь.
— Она не могла оставаться на острове одна с ребенком, — прошептал Скьольд.
— Вождь Виннета-ка заботится о ней и о маленьком Эйрике, — твердо произнес Тюркер. — Разлука — тяжкая вещь, Лейф, но ты несешь самую легкую часть бремени. Ведь ты знаешь, что твоя жена и сын живы, тогда как Иннети-ки считает тебя навек пропавшим.
— Нужно послать к ней, Тюркер. Чтобы она хоть знала, что я вернулся.
— Эйрик займется этим, Лейф… Клянусь Тором, нужно сказать ему о тебе… Он для тебя как отец…
Тюркер приподнял шкуру, закрывавшую вход в хижину.
— Эйрик Рыжий, Бьярни Турлусон и вы все, слушайте меня внимательно… Слушайте… Лейф вновь обрел счастье жизни! Лейф зовет вас всех.
Со своего ложа из шкур Лейф услышал шум, поднявшийся в лагере, как только смолк стук топоров.
Заледенелая земля звенела под ногами, как щит.
Огромный силуэт Эйрика Рыжего первым обрисовался в неясном свете сумерек.
— Лейф, Лейф, мой мальчик!
Эйрик вошел столь стремительно, что сорвал шкуру, прикрывавшую вход. Он и не пытался скрыть волнение. Его широкая грудь вздымалась, как мехи Бьорна Кальфсона Кузнеца.
— Лейф, Лейф, мой мальчик! Мы отпразднуем, как подобает, твое возвращение к жизни. Хоть раз этот дьявол Тюркер не солгал. Клянусь троллями, у нас нет недостатка в хорошем пиве, и наши возлияния будут приятны богам.
Он тряс Лейфа за плечи.
— Ах! Викинг, я же знал, что ты не умрешь. Ты нам слишком нужен на новой земле. Ты останешься доволен нашей работой. Через два дня ты сможешь войти в заново отстроенный Длинный Дом. Мы назвали его Домом Лейфа. Мы поставим семь амбаров и хлев для коров и быка, которых привезем в следующий поход, и конюшню.
— И ригу для пресса, — проворчал Тюркер.
— И ригу для пресса, а если потребуется, и зал для игры в мяч. Нужно смотреть на вещи широко. Мы — из расы завоевателей, и наше продвижение на запад отмечено городами и стройками.
Эйрик говорил бы до утра, если бы этот поток красноречия не прервал Бьярни Турлусон.
— Все это хорошо, но только спросили ли вы у Лейфа, не хочет ли он есть? Омене-ти убил медведя, а нет ничего лучше медвежатины, чтобы восстановить кровь.
— Я и вправду голоден, — сказал Лейф, — и чувствую, что способен проглотить медведя целиком.
Хижина быстро заполнялась народом, и снег, прилипший к меховым кафтанам, таял и образовывал лужи на земле.
— Так сейчас идет снег! — удивился Лейф.
Все мужчины разом разразились смехом, а Эйрик весело хлопнул Лейфа по плечу — тот вскрикнул от боли.
— Снег идет с тех пор, как мы вернулись с острова гэлов. Я никогда не видел столько снега даже в Исландии. Небо — корзина со снегом, а земля, Лейф, сплошь покрыта следами. Они перекрещиваются под покровом леса во всех направлениях. Винеланд — самая великая и самая богатая дичью страна на земле. Лисица охотится за белой куропаткой, волк — за зайцем и снежным кроликом, лось убегает, когда воет волк, а дыхание медведей в холодное утро дымится над полыми пнями, куда они забиваются, чтобы поспать. Не говоря уже о белках, бобрах и бесчисленных береговых птицах. Ты увидишь все это по-новому, Лейф. Омене-ти утверждает, что лес так тянется до озер, а за озерами начинается снова и что когда по нему идешь, теряешь счет дням и ночам.
