Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
И поскольку она была права, поскольку это был его единственный шанс, поскольку, только оставшись в живых, он мог вернуть…
Что? Именем всех этих глумливых, безжалостных чудовищ, восседающих на высоком Олимпе, что?
И тогда он повернулся и бросился прочь.
Но едва он выбежал на улицу, как услыхал повсюду
раздававшиеся крики:
- К Булевтерию! К Дому заседаний! Критий обвиняет Ферамена! Он требует смерти “Котурна”!
Аристон остановился. Искра вспыхнула в его глазах. Она становилась все ярче и ярче и наконец запылала, как лесной пожар.
“Мне нет никакого дела до “Котурна”,- думал он. - Пусть Критий заставит его осушить чашу с ядом за здоровье полиса! Но что будет потом? А что, если в этот бесценный момент кто-нибудь вонзит клинок в сердце самого Крития? А что такое Тридцать без Крития? Ничто, или даже меньше. Когда он будет лежать в луже собственной крови, демос восстанет и разорвет их на куски, это так же верно, как то,
что Зевс правит Олимпом! Итак, вперед, и внесем свою лепту в разжигание страстей!”
Его мощный голос перекрыл шум толпы.
- К Булевтерию! - гремел он. - Граждане, к Дому заседаний!
Он не стал прибегать к разного рода детским хитростям для изменения своей внешности, он даже не отдал дань элементарной осторожности, не спрятав лицо в капюшоне своего плаща. Весь мир сошел с ума, а среди царящего безумия все решали дерзость и отвага. Он был уверен, что в ближайшие несколько часов Тридцать будут слишком заняты, чтобы уделить внимание двум убитым им всадникам; и это в том случае, если кто-либо вообще осмелится сообщить им о происшедшем. Он увидел, что небольшая кучка фетов собралась вокруг трупов. Простолюдины шепотом переговаривались друг с другом, их лица посерели от ужаса. И он грубо закричал на них, как старый эномотарх кричит на своих подчиненных:
- Бросьте эту зловонную падаль, граждане! К Дому заседаний! Следуйте за мной!
Он смело вошел в Булевтерий во главе толпы и сел среди фетов. Он решил, что лучшего укрытия, чем толпа, придумать просто невозможно. Ибо кто сможет различить чье-либо лицо среди этого сборища зевак, воняющего чесноком и потом?
К тому времени, как он туда добрался, Ферамен уже начал свою защитительную речь. И послушав его минуты
две, Аристон пришел к выводу, что защищается он мастерски.
- Благородный Критий обвиняет меня, - насмешливо говорил Ферамен, - в том, что я подстроил казнь стратегов после Аргинусского сражения. Я подстроил, друзья мои? Я? Я бы расхохотался, если бы эти обвинения не были столь же печальны, сколь они смехотворны! Не я обвинял их! Это они меня обвиняли! Они утверждали, что мне было поручено подобрать команды затонувших судов. Да, это так! Так оно и было! Вы видите, что я не отрицаю этого! Но я доказывал, и это досточтимое собрание сочло мои доводы убедительными, что шторм, разразившийся у берегов Лесбоса, был слишком силен, чтобы этих несчастных можно было спасти.
А если эти шесть великих стратегов были в самом деле убеждены, что спасение тонущих было возможно, почему же они сами не попытались это сделать? Почему они бросили две тысячи афинян на произвол судьбы? Может быть, в том месте, где они находились, ветер и впрямь был тише! Так что, граждане, их погубили их собственные слова.
Да и в конце концов, Критий вообще не может ничего знать об этом деле. Ибо, я спрашиваю вас, благородные соотечественники, где был он в это время? Я вижу, что он проглотил язык, так я сам скажу вам. Благородный Критий был в Фессалии, насаждая там демократию - да-да, вы не ослышались: демократию, друзья мои! - вместе с Проме-теем и вооружая рабов против их хозяев! И этот человек называет меня “Котурном”, сапогом на обе ноги, и утверждает, что я меняю свои взгляды два раза в месяц. Но благородные олигархи, вы видите, каково постоянство его убеждений!
Он говорит, я заслуживаю смерти за то, что призываю к умеренности. Чего же, в таком случае, заслуживает он, восстановивший весь мир против нас? Я поддержал его, когда он предложил казнить всех сикофантов и доносчиков, но что мы выиграли от того, что Леон Саламинский был подло и безвинно умерщвлен по его приказу? Всеобщее осуждение, публичное порицание великого софиста, философа Сократа, сделанное им с риском для его собственной благородной жизни! А за что был убит Ницерат? Я спрашиваю вас, о высокорожденные, за что был предан смерти этот отпрыск одного из знатнейших родов Афин? Что выиграли мы от того, что достойнейшая женщина, его жена, от горя наложила на себя руки? Какую благодарность заслужили мы от наших врагов за то, что был казнен Антифон, человек, который за свой счет оснастил для нашего возлюбленного полиса даже не одну, а две триеры? Что выиграли мы, осудив на смерть богоподобного атлета Автолика, столь любимого демосом, простым народом?
И наконец, я спрашиваю вас, калокагаты, геронты, всадники, благородные господа, на какое бесчестие обрекаем мы себя, когда опускаемся до того, что убиваем и грабим даже проживающих у нас чужестранцев, метеков, не имеющих никакой политической силы и неспособных ни в малейшей
степени представлять какую-либо угрозу нашему делу? Кто же может считать себя в безопасности, оказавшись во власти этого безумца? Я спрашиваю вас, кто?
Вы можете поверить, что вам ничто не грозит в лапах этого чудовища, изгнавшего Фрасибула, Анита иАлкивиада и подарившего тем самым нашим врагам трех несравненных полководцев? Нет, теперь уже только двух, ибо по его наущению умерщвлен и сам великий Алкивиад!
Я говорю вам…
Но гром аплодисментов всей экклесии заглушил слова Ферамена.
И тем самым вынес ему смертный приговор. Аристон увидел, как Критий кивнул. В мгновение ока пятьдесят молодых воинов выбежали из толпы и встали вокруг него живой стеной с обнаженными мечами в руках.
Аристон склонил голову. Слезы бессильной ярости выступили у него на глазах.
“Глупец, - подумал он. - И ты еще рассчитывал, что сможешь приблизиться к нему! Так недооценить его ум, его хитрость! Разве ты не знал, что у него под рукой будет с
полсотни наемных убийц? Как могло тебе прийти в голову, что он…”
Но Критий уже возвысил свой голос.
- Мои верные сподвижники! - закричал он. - Мой священный долг, как вашего вождя, состоит в том, чтобы вывести вас из заблуждения, в котором, как я теперь ясно вижу, вы находитесь! И имейте в виду, что мои друзья - все, как один, неустрашимые олигархи - еще очень молоды и потому несколько импульсивны, скажем так. Будьте уверены, они не потерпят, чтобы это издевательство над правосудием осталось безнаказанным! Знаю! Знаю! Вы хотите обратить мое внимание на то, что имя Ферамена находится в списках Трех Тысяч Избранных и посему он не может быть казнен без вашего на то согласия. Ха! Ну что ж, я знаю, как разрешить это затруднение!
И Критий, обернувшись легко и грациозно, как танцор, подбежал к трибуне, обмакнул перо в чернила, развернул перед собой свиток пергамента, содержавший имена всех афинских олигархов, в общей сложности около трех тысяч человек, и провел жирную черту через имя Ферамена.
-Итак, - заявил он, - я вычеркиваю имя Ферамена из этого списка и, с одобрения всех членов Тридцати, приговариваю его к смерти!
ферамен вскочил на алтарь.
-Соотечественники! - Он едва не плакал. - Я требую простой справедливости! С каких это пор Критий получил право вычеркивать кого-либо из списка? Я стою на священном месте, но я знаю, что даже это их не остановит! Ибо как может это воплощение святотатства бояться гнева богов, если он в свое время был изгнан за богохульство? И что вы, знатные аристократы, можете теперь ожидать от него? Или вы думаете, что ваши имена труднее вымарать кровью, чем
мое?
Это был сильный ход, и Аристон в полной мере оценил его; но даже он не застал Крития врасплох. Он хлопнул в ладоши, и ужасные Одиннадцать, как называли государственных палачей, мерным шагом вошли в зал в сопровождении подручных во главе со своим начальником - жестоким и бесстыдным Сатиром.
