Ночь не наступит - Понизовский Владимир Миронович (версия книг txt) 📗
Утром Додаков был первым посетителем в консульском отделе.
— Прошу отметить паспорта. Компания срочно отзывает меня в Россию.
— Отчего же так быстро? — дружелюбно осведомился вице-консул. — Успешно было ваше пребывание в Париже?
— Да. Весьма.
— Желаю доброго пути, господин Бочкарев. Мои самые искренние приветы вашей очаровательной секретарше.
Даже и эти слова не ранили его. Но, глядя в светлые глаза Гартинга, он подумал: «Погоди, ты отплатишь мне за все».
И вышел, будто не заметив протянутой ему для прощанья руки.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
СИГНАЛЫ НА ВЫШКЕ
ГЛАВА 12
Заведующий заграничной агентурой заблуждался, когда предположил, что упоминание о русской политической полиции в связи с делом Валлаха — результат лишь болтливости завистливого филера Леруа. И ошибся, решив, что назавтра газеты уже забудут о русском революционере. И непростительно доверился мнению высоких французских чинов, выразивших готовность действовать в интересах России. Иными словами, он не учел самого главного: решимости большевиков, опирающихся на поддержку социалистических кругов Франции и других западных стран, дать бой реакционным силам, чтобы спасти от расправы своих товарищей по партии.
Уже через день после происшествия на вокзале Норд Ростовцев сообщил Гартингу: по поручению Ленина адвокатом для защиты Валлаха и Ямпольской приглашен один из крупнейших парижских юристов, депутат парламента от социалистической партии Вильмс.
В самом парламенте лидер социалистов Жан Жорес выступил с гневной речью против премьера Клемансо, а газета «Юманите» обрушила на министра юстиции Бриана и весь кабинет залп язвительных запросов: по какому праву был произведен арест двух русских революционеров-эмигрантов?
Другая левая газета — «Ла петит Репюблик», — риторически спрашивая:
«По каким причинам продолжается следствие и держат под замком двух обвиняемых? Не является ли это результатом требования экстрадиции, исходящего от русского правительства?» — сама же и отвечала: «Речь идет о чисто политическом выступлении. Французское правосудие и полиция не будут содействовать усилиям тайной полиции, которую Россия содержит в Париже для преследования политических эмигрантов, приехавших во Францию в поисках убежища».
Читая все это, Гартинг испытывал чувство замешательства: чем объяснить, что традиционно столь лояльные к России французы теперь ополчились на русское посольство, объединились для защиты этих никому раньше не ведомых злоумышленников — и в их хоре тонут голоса двух-трех газет, поддерживающих действия правительства (и, кстати, регулярно получающих из Санкт-Петербурга негласные субсидии)?
Едва различимые трещинки-паутинки в монолите возведенного им здания стремительно разрастались, превращаясь в бреши, способные все разрушить. Но Гартинг еще верил, что в этой политической игре в его руках остались крупные козыри, что если «рельефно очертить» факты, если поднажать всей имперской мощью, если увеличить ставки подкупа, то шансы на успех есть.
А в это же самое время в других кабинетах Парижа, в министерствах и в кабинете самого Клемансо расчетливо взвешивали все «за» и «против». Собственно, никаких «за» не было, только «против»: если выдать революционеров России, разразится буря возмущения во Франции; если освободить — рассвирепеет двуглавый орел... Дьявол их побери, этих иностранных резидентов! Вечно втравливают они французские власти в пакостные истории, из которых не выпутаешься! Нет ли какого-нибудь третьего варианта, чтобы можно было и невинность соблюсти, и политический капитал не растрясти?..
Взбешенный Аркадий Михайлович через час диктовал шифровальщику прямо на ленту:
«По политическим соображениям секретно решено освободить и выслать Валлаха и Ямпольскую из Франции до получения требования экстрадиции. Высылка Англию состоится ночью... Посол предупрежден лишь мною».
Тотчас из Петербурга отстучали:
«Благоволите задержать освобождение. Судебные требования о выдаче предъявляются».
«Задержать невозможно. Решение принято».
«Сообщите, кем решено и чем объясняется. Директор...»
Гартинг в изнеможении опустился на стул. Чем объясняется? Тем, что здесь социалисты разгуливают на воле и даже заседают в парламенте, что после расстрела 9 января пятого года и подавления революционных волнений, сотрясавших минувшие годы Россию, эти французы-республиканцы ненавидят самодержавие и самого российского императора. «Сообщите!..»
Аркадий Михайлович проходит в кабинет, бросается в кресло. Столько усилий, столько нервов, столько мечтаний! И вдруг — крах!..
Но через некоторое время он успокаивается. Нет, еще рано предаваться отчаянию. Не крах, а неудача. Большая неудача, но отнюдь не по его вине. В таком роде и нужно обрисовать ситуацию.
И Гартинг приступает к составлению депеши.
В дверь кабинета постучали.
— Войдите.
Делопроизводитель проскользнул в комнату и бесшумно положил на зеленое сукно бланк только что поступившей и расшифрованной телеграммы из Петербурга:
«Провожайте Валлаха наблюдением Лондон и дальше, давая знать о его пути департаменту для задержания...»
Аркадий Михайлович горько усмехнулся: они еще надеются! Напрасно. И на сей раз этот неуловимый Валлах ускользнул. Преследовать его бессмысленно. Гартинг с сожалением посмотрел на лист бумаги с водяными знаками, на котором он поспешил поставить жирные кресты у фамилий Валлаха и Ямпольской.
Нет, лучше он сам завтра же утром выедет в Мюнхен, а оттуда в Берлин. Он не пощадит сил, он не остановится ни перед какими расходами, лишь бы Россия могла заполучить хотя бы головы Ольги, Ходжамиряна, Богдасаряна и других большевиков, попавших в его сети.
Еще не все потеряно. Игра продолжается!
Минин обходит комнаты библиотеки, убирает со столов подшивки газет, книги, раскладывает, расставляет их на свои места на стеллажах. Сгребает обрывки бумаги, оставленные посетителями.
После возвращения в Женеву часто бывает в библиотеке Владимир Ильич. Минин знает: сейчас Ленин более всего озабочен возобновлением выпуска газеты «Пролетарий». Издававшаяся до осени пятого года здесь, газета затем выходила в Финляндии. Но недавно работу там пришлось свернуть — охранка напала на след редакции. Сейчас налаживать выпуск газеты Владимиру Ильичу помогает и Николай Семашко, тоже лишь совсем недавно вырвавшийся из России, ускользнувший из-под самого носа у жандармов.
К огорчению Минина, Владимир Ильич лишь урывками занимается в библиотеке. Как и прежде, у него свой ключ и свой стол не в общей комнате, а в стесненном шкафами помещении архива. Вот здесь... Ольга и этот влюбленный в нее студент из Парижа, Владимиров, совещались в этой комнате с неугомонным Феликсом. А потом Ольга уехала...
Минин задерживается в архиве. Устало разбирает вечернюю почту. Срывает обертки с бандеролей... Ему не хочется идти на другую половину, в комнату, где он живет. В пустую и выхоложенную. На душе его тоскливо.
Ольга возвратилась из России буквально за несколько дней до приезда Ильича. Два года! Два года безвестности, опасений, тревог, два года тоски, доходящей до отчаяния. В тысячу раз легче ему было бы там, в подполье или на баррикадах, чем в этой опостылевшей Женеве. Но партия оставила его здесь — оберегать документы ЦК, и он не мог отказаться от поручения. Ольга приехала возбужденная: «Разгром. Страшный разгром. Но мы еще поборемся!..» Как он устал без нее, истосковался по ней!.. За эти годы она словно бы помолодела, стала еще красивее.
