Иерусалим правит - Муркок Майкл (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Как я говорил старшему мальчику Корнелиусу, если использовать принципы аристотелевской логики, то мы поймем: единственное, что отличает британца от бербера, — бербер чаще моется. Но парень ничему не учится. На прошлой неделе он признался, что никогда не слышал о Дж. Г. Тиде [579], который знал о Британской империи больше Киплинга! Мальчик с таким презрением относится к своему наследию. Я говорил ему, что стыдиться нечего. Британия могла бы снова стать великой империей. Он лишь посмеялся надо мной. Он насмехался над прекраснейшими традициями своего государства. Подобная непочтительность не вызвала бы возражений только в самой упадочной, декадентской стране. Он говорит, что ненавидит не меня, а то, что я представляю. Я говорю, что представляю себя и представляю Бога. И все это ты ненавидишь? Я не понимаю, что он здесь находит забавного. Миссис Корнелиус не раз намекала, что его отец был безумен. Просто нельзя поверить, что мне исполнилось всего сорок, когда родился этот парень. Два поколения.
Миссис Корнелиус настаивает, что в их возрасте и я был таким же неприятным. Я, во всяком случае, ничего подобного не замечал.
Saa’atak muta qadima [580], как говорят в Марракеше. Она защищает этих детей, и все же они принесли ей огромное разочарование. Пару недель назад по телевидению показали несколько секунд из «Аса среди асов». Мы были там, в этой сцене: Макс Питерс, Глория Корниш и Лон Чейни — яркое воспоминание, прекрасный ансамбль. Я позвонил на «Гранаду» [581], чтобы спросить, позволят ли мне посмотреть весь фильм. Они сказали, что получили фрагмент из Америки. Я услышал название, что-то вроде «Когда Голливуд был королем» — и больше ничего.
В Голливуде теперь есть много людей, которые скрывают правду о немых фильмах. Если бы они этого не делали, публика вскоре усомнилась бы в их таланте, их творческом потенциале! Нам сейчас разрешают только смеяться над прошлым или забывать о нем. Вот как нами управляют. Они заменяют серьезную драматическую музыку веселой и нелепой. Я знаю их приемы. Они никого не уважают. Немой фильм был редкой формой искусства. Звуковые картины помогли ленивым режиссерам и второсортным актерам, а большие бюджеты разрушили телевидение. Можно немало сказать в защиту полезных, дисциплинирующих ограничений. Как отвратительно они поступили с Гриффитом — и со всеми нами!
Причина, по которой я не смог продолжить карьеру в кино, состояла в том, что я оставил Голливуд звездой немых фильмов, а вернулся в мир, где единственным языком, дозволенным актерам, стал американский английский. И сионисты еще заявляют, будто им ничего не известно об империализме. Они завладели всем! Их стремления отражаются и в фильмах. Посмотрите, как в Голливуде все преданы Киплингу. Техасцы ставят книги Киплинга на второе место после Библии. Евреи — истинные хамелеоны. Арабы скажут вам то же самое. Достаточно лишь присмотреться к Би-би-си. Там заправляют евреи.
Я только вчера беседовал с Десмондом Рейдом [582], сценаристом, в «Хеннеки» [583]. Он работает в этой сфере. Он со мной согласен.
— Дерьмовые левые жидки, парень! — Его слова, не мои.
Он пишет триллеры. Я думаю, он работал над «Диком Бартоном, специальным агентом» [584]. Он говорит, что я неплохо помогаю ему по части идей. Рейд был первым профессиональным автором, который порекомендовал мне предложить свои мемуары для публикации. Хотя в пятидесятых именно он занимался всеми книгами о Секстоне Блейке, он никогда не знал Дж. Г. Тида лично. Очевидно, Тид внезапно умер в госпитале от тропической лихорадки, прежде чем я приехал в Англию. Я сказал Рейду, что этот человек даровал моей душе покой в самые трудные, напряженные времена. Тид знал о мировой политике пару важных вещей. В отличие от «Кинг-Конга» Уоллеса [585], который письменно выступал против евреев и анархистов, но был, вероятно, тайным сионистом и масоном, Джордж Гамильтон Тид глубоко, как постранствовавший по всему миру человек, понимал истинно английские ценности и осознавал, что англичанин должен всегда воплощать эти ценности, служа примером для окружающих.
Рейд говорит, что теперь уже нельзя выражать такие честные, здравые суждения.
Его собственные телевизионные работы, по словам Рейда, страдают от цензуры подобного рода. Рассуждения о том, что у нас есть свободная пресса, — это сущая ерунда, говорит он. Во многих отношениях пресса в нацистской Германии была гораздо свободнее, чем в современной Великобритании.
Наше фото появилось в «Филм фан» [586]. Там заявили, что это Ричард Дикс и Элизабет Аллен [587], но их картина была просто римейком. Дикс никогда не мог отрастить усы. Как это типично — их нисколько не интересует собственная история. У меня есть вырезка. Я им все показал. «„Прекрасная операторская работа и воздушные столкновения, которые обеспечивают острые ощущения“. — „Вэрайети“. Питерс и Корниш всегда убедительны».
— О, пусть прошлое хоронит прошлое! — Сэмми, этот жирный Ромео, бродит вокруг миссис Корнелиус и утверждает, что он ее старый друг из Уайтчепела.
(Вот что британцы называют «толерантностью», а все прочие — атрофией морали. Из-за подобного безумия гибнут империи.) Почему она позволяет ему приходить? У этого человека нет ни ума, ни души. Я первый соглашусь с тем, что мораль должна измениться, чтобы соответствовать теперешним условиям. Мораль араба-бедуина действенна в пустынях и оазисах, так же как мораль японского самурая или русского казака действенна в его родном мире. Я говорю, что мораль ограниченна. Добродетель — безгранична. Выступать за новую мораль — значит не поддерживать хаос, а признавать перемены. Мне больше семидесяти, и даже я понимаю это. Возможно, опыт научил нас тому, чего никогда не смогут осознать выкормленные с ложечки хиппи.
Да, это, конечно, уже совсем не та Британская империя, которой я с детства привык восторгаться.
В глубоких пещерах под дюнами могли появиться и сгинуть сто империй, оставив после себя лишь тайну нескольких непонятных слов, возможно, обрывок легенды и обломок колонны. Становилось очевидно, как ничтожны человеческие устремления. И я был уверен, что очень скоро наши иссохшие трупы скроются в той же геологической бездне.
Поскольку спасение казалось маловероятным, я стал настоящим фаталистом; подобно бедуинам, я примирился с неизбежностью конца. Именно так выживают некоторые из нас. Другие, когда остается мало воды, а они сбиваются с дороги в нескольких неделях пути от ближайшего населенного пункта, отгораживаются от реальности ради спасения сознания и погружаются в бред и безумие — этот путь избрал Коля. Теперь он уверял меня, что мы приближаемся к Зазаре, но отказывался показать компас. «Не нужно тебе все запутывать, милый Димка». В любом случае, говорил он, мы покинули материальный мир и вскоре войдем в золотое чистилище, которое простирается пред небесными вратами. Нам нечего бояться. Он угощал меня своим превосходным кокаином. У моего друга было не меньше килограмма порошка.
В итоге единственным нормальным спутником, который у меня остался, оказалась ворчливая верблюдица, Дядя Том. Коля продолжал развивать свои навязчивые идеи — он выдумал теорию, что Вагнер не только испытывал влияние арабской музыки, но и сам был по крайней мере на четверть бедуином.
— Мы знаем, что он пережил духовное потрясение в пустыне. — Коля напел несколько нот из «Парсифаля».
Да, всегда печально, когда добрый друг страдает от банальной паранойи.
Хотя воды мы пока не нашли, Коля пил жадно, расплескивая последние капли наших запасов. Как он утверждал, кокаин, который мы потребляли, улучшался в организме пропорционально объему выпитой жидкости. Я радовался только тому, что Коля, по крайней мере, так же щедро делился водой с верблюдами, которые теперь находились в лучшей форме, чем мы.
