Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак - Дюма Александр (онлайн книга без .txt) 📗

Мы приложились к священным книгам и вышли из часовни.

Тогда я впервые оперлась на руку Грегориски, и мне показалось, что при прикосновении к этой храброй руке, при приближении к этому благородному сердцу жизнь вернулась ко мне. Я уверена была в победе, раз со мною Грегориска.

Когда мы вернулись в мою комнату, пробило половина девятого.

– Ядвига, – сказал мне тогда Грегориска, – нам нельзя терять ни минуты. Хочешь ли ты заснуть, как всегда, чтобы все произошло во сне? Или ты хочешь остаться одетой и видеть все?

– С тобой я ничего не боюсь. Я хочу бодрствовать и видеть все своими глазами.

Грегориска вынул из-под одежды освященную ветку вербы, влажную еще от святой воды, и подал ее мне.

– Возьми эту вербу, – сказал он, – ложись на свою постель, твори молитвы Богородице и жди без страха. Бог с нами! Постарайся не уронить ветку: с нею ты сможешь повелевать и самим адом. Не зови меня, не кричи. Молись, надейся и жди.

Я легла на кровать, скрестила руки на груди и положила на грудь освященную вербу.

Грегориска спрятался под балдахином, о котором я упоминала и который находился в углу моей комнаты.

Я считала минуты, и Грегориска, должно быть, тоже считал их.

Пробило без четверти девять.

Еще звучал звон часов, как я почувствовала знакомое оцепенение, знакомый ужас, знакомый ледяной холод, но поднесла освященную вербу к губам, и это ощущение исчезло.

Тогда я ясно услышала шум размеренных шагов на лестнице – шаги приближались к моей двери.

Затем дверь медленно, неслышно открылась, как бы сверхъестественной силой, и тогда…

У рассказчицы сдавило, горло, она задыхалась.

– И тогда, – продолжала она с усилием, – я увидела Костаки, такого же бледного, какой он лежал на носилках; с рассыпавшихся по плечам черных волос его капала кровь. Он был в обычном своем костюме, только ворот расстегнут, и виднелась кровавая рана.

Все было мертво, все принадлежало трупу – тело, одежда, походка… И только одни глаза, эти страшные глаза, блестели, как живые.

Странно, что при виде трупа страх мой не усилился, напротив, я почувствовала, что мужество мое возрастает. Без сомнения, Бог послал мне это мужество, чтобы я могла обдумать свое положение и защищать себя от ада. Как только привидение сделало первый шаг к кровати, я смело встретила его свинцовый взгляд и протянула к нему ветку вербы.

Привидение попробовало двинуться дальше, но сила более могущественная, чем его сила, удержала его на месте. Оно остановилось.

– О, – прошептало привидение, – она не спит, она все знает.

Привидение говорило по-молдавски, однако же я поняла его, как будто слова были произнесены на понятном мне языке.

Не сводя глаз с привидения, я увидела, не поворачивая головы, что Грегориска, подобно карающему ангелу, с саблей в руке, вышел из-под балдахина. Он перекрестился и медленно подошел, протягивая шпагу, к привидению; привидение при виде брата, в свою очередь, вытащило саблю и дико захохотало, но едва его сабля коснулась священного лезвия, как рука привидения беспомощно опустилась.

Костаки испустил стон, полный отчаяния и злобы.

– Что тебе нужно? – спросил он своего брата.

– Именем Господа Бога нашего, – сказал Грегориска, – я заклинаю тебя, отвечай!

– Спрашивай, – молвило привидение, скрежеща зубами.

– Это я тебя поджидал?

– Нет.

– Я на тебя нападал?

– Нет.

– Я тебя убил?

– Нет.

– Ты сам наткнулся на мой меч! Я пред Богом и людьми невиновен в преступном братоубийстве; стало быть, ты исполняешь не божественную, а адскую волю, стало быть, ты вышел из могилы не как святой, а как проклятое привидение, и ты вернешься в свою могилу.

– С нею вместе, да! – воскликнул Костаки и сделал невероятное усилие, чтобы овладеть мною.

– Ты уйдешь один! – воскликнул, в свою очередь, Грегориска. – Эта женщина принадлежит мне.

И, произнося эти слова, он кончиком меча притронулся к незажившей ране.

Костаки испустил крик, как будто его коснулся меч огненный, и, поднесши левую руку к груди, попятился назад.

В это самое время Грегориска двинулся одновременно с ним и сделал шаг вперед, устремив взор на мертвеца и упирая меч в грудь брата. Грегориска шел медленно, торжественно – так, должно быть, шествовали Дон Жуан и Командор. Под напором священного меча, подчиняясь непоколебимой воле Божьего борца, привидение отступало назад, а Грегориска теснил его, не произнося ни слова. Оба задыхались и были мертвенно-бледны; живой толкал перед собой мертвого, выгонял его из того замка, который был прежде его жилищем, и гнал его в могилу, в его будущее жилище.

Клянусь вам, это было ужасное зрелище.

А между тем под влиянием сверхъестественной, неизвестной силы я, не отдавая себе отчета, встала и пошла за ними.

Мы спустились с лестницы, освещаемой в темноте одними сверкавшими зрачками Костаки, прошли галерею и двор. Тем же мерным шагом мы дошли до ворот; привидение пятилось назад, Грегориска протягивал руку вперед, я шла за ними.

Это фантастическое шествие длилось не менее часа. Надо было вернуть мертвеца в могилу; но вместо того, чтобы идти по дороге, Костаки и Грегориска двигались по прямой, не заботясь о препятствиях: почва выравнивалась под их ногами, потоки высыхали, деревья отклонялись в сторону, скалы отступали. То же чудо, которое совершалось для них, совершалось и для меня, но мне казалось, что небо подернуто черным крепом, луна и звезды исчезли, только огненные глаза вампира сверкали во мраке ночи.

Так мы дошли до монастыря Ганго, пробрались через кустарники, составлявшие ограду кладбища. Как только мы вошли под его сень, я увидела в темноте могилу Костаки, находившуюся около могилы его отца. Я не знала, где расположена его могила, а между тем теперь узнала ее.

В эту ночь я все знала.

Перед открытой могилой Грегориска остановился.

– Костаки, – сказал он, – еще не все погибло для тебя, и голос Неба говорит мне, что ты будешь прощен, если раскаешься. Обещаешь ли ты уйти в свою могилу? Обещаешь ли ты больше не выходить оттуда? Обещаешь ли служить Богу, как ты теперь служишь аду?

– Нет! – ответил Костаки.

– Ты раскаиваешься? – спросил Грегориска.

– Нет!

– В последний раз спрашиваю тебя, Костаки!

– Нет!

– Ну, хорошо же! Зови на помощь Сатану, а я призываю Бога, и посмотрим, за кем останется победа.

Два возгласа раздались одновременно, мечи скрестились, и засверкали искры. Борьба длилась одну минуту, которая показалась мне целой вечностью. Костаки упал. Я видела, как поднят был страшный меч, как вонзился он в тело и пригвоздил его к свежевскопанной земле.

В воздухе раздался восторженный, какой-то нечеловеческий крик. Я подбежала. Грегориска стоял, но шатался.

Я бросилась к нему и подхватила его.

– Вы ранены? – спросила я с тревогой.

– Нет, – сказал он, – но в таком поединке, дорогая Ядвига, убивает не рана, а борьба. Я боролся со смертью, и я принадлежу теперь смерти.

– Друг мой! – воскликнула я. – Уйди отсюда поскорее, и жизнь, быть может, еще вернется!

– Нет, – возразил он, – вот моя могила. Но не будем терять времени: возьми немного земли, пропитанной его кровью, и приложи к нанесенной им ране. Это – единственное средство предохранить себя в будущем от его ужасной любви.

Я повиновалась дрожа. Я нагнулась и взяла окровавленную землю; нагибаясь, я видела пригвожденный к земле труп: освященный меч пронзил его сердце, и черная кровь обильно сочилась из раны, как будто мертвец умер только теперь.

Я размяла комок окровавленной земли и приложила ужасный талисман к своей ране.

– Теперь, моя обожаемая Ядвига, – сказал Грегориска слабеющим голосом, – выслушай мои последние наставления. Уезжай из этой страны как можно скорее. Одно лишь расстояние обезопасит твою жизнь. Отец Василий выслушал сегодня мою последнюю волю и выполнит ее. Ядвига, один поцелуй – первый и последний. Я умираю, Ядвига. – И, произнеся эти слова, Грегориска упал возле своего брата.