Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— Убит! — вскричал Ванни. — Кем же?
— Это нас не касается, — ответила королева ледяным тоном. — Не наше дело преследовать убийц.
Ванни понял, что допустил ошибку, и умолк.
— Прежде чем упасть, он убил двоих вот из этих пистолетов и двоих ранил саблей, которую вы найдете в этом шкафу.
И королева указала на шкаф, куда она за две недели до того спрятала саблю и плащ.
— Сабля, как вы сами убедитесь, французской работы. Зато пистолеты, которые вы также увидите, изготовлены на королевской мануфактуре в Неаполе. Они помечены буквою Н — первою в имени их владельца.
Ни единый звук не прервал королеву; можно было подумать, что слушатели ее окаменели.
— Я уже сказала, — продолжала она, — что сабля французская. Но вместо мундира, который был на посланце, когда он прибыл в замок, промокнув от дождя и морской воды, на убитом оказался зеленый бархатный плащ с бран-Дебурами; плащ одолжил ему один из заговорщиков. Владелец плаща забыл вынуть из кармана письмо женщины, любовное послание юноше по имени Николино. Буква Н на пистолетах свидетельствует о том, что они принадлежат тому же лицу, кому адресовано письмо и кто, дав посланцу свой плащ, снабдил его и пистолетами.
— Письмо подписано одной только буквою Э, — заметил Кастельчикала, внимательно осмотрев листок.
— Это письмо маркизы Элены де Сан Клементе, — сказала королева.
Инквизиторы переглянулись.
— Одной из фрейлин вашего величества, если не ошибаюсь, — произнес Гвидобальди.
— Да, сударь, одной из моих фрейлин, — отвечала королева со странной улыбкой, которая как бы опровергала почетный титул, данный инквизитором маркизе. — А так как влюбленные переживают, по-видимому, медовый месяц, я сегодня утром освободила маркизу, которая должна была дежурить при мне завтра, и заменила ее графиней де Сан Марко. Теперь слушайте внимательно…
Инквизиторы придвинулись поближе и склонились над столом, так что головы их, прежде остававшиеся в тени, теперь были хорошо видны.
— Так вот, слушайте внимательно: вероятно, маркиза де Сан Клементе, моя фрейлина, как почтительно назвал ее господин Гвидобальди, не заикнется мужу о том, что я освободила ее на завтра от придворных обязанностей, и весь день проведет со своим любезным Николино. Вам все ясно, не так ли?
Инквизиторы обратили к королеве растерянные взоры: они не поняли.
Каролина продолжала:
— А ведь дело очень простое. Паскуале Де Симоне со своими людьми окружит дворец маркизы; когда она выйдет из дома, они спокойно последуют за ней; свидание назначено в частном доме; они опознают Николино, предоставят влюбленным побыть вместе сколько им заблагорассудится. Маркиза, вероятно, выйдет первою, а как только появится Николино, они схватят его, не причиняя ему, однако, никакого вреда… Если кто обойдется с ним грубее, чем то необходимо при аресте, заплатит мне за это головой, — объявила королева, повысив голос и нахмурившись. — Итак, люди Паскуале Де Симоне арестуют его, отведут в замок Сант’Эльмо и поручат арестованного коменданту, чтобы тот выделил для него особенно надежную камеру. Если он согласится назвать своих соучастников — отлично; если же откажется — тут уж, Ванни, надо будет вам вмешаться. Вам не придется пререкаться с тупыми судьями, чтобы получить разрешение на пытку, и вы поступите с ним как с трупом. Поняли, господа? И скажите, не хороший ли я сыщик, когда берусь раскрыть заговор?
— Все, за что бы ни взялась королева, делается гениально, — изрек Ванни с поклоном. — Будут ли еще какие-либо распоряжения, ваше величество?
— Никаких, — ответила королева. — То, что записал сейчас маркиз Ванни, пусть служит вам руководством всем троим. После первого допроса доложите мне. Возьмите из шкафа плащ и саблю, а также это письмо и пистолеты как вещественные доказательства, и с Богом!
Королева движением руки отпустила инквизиторов, и они, низко кланяясь, попятились к выходу.
Когда дверь за ними затворилась, королева подала знак Паскуале Де Симоне, и сбир приблизился к ней, так что их отделял друг от друга только стол.
— Слышал? — спросила королева, бросив на стол кошелек с золотыми.
— Слышал, ваше величество, — отвечал сбир, с поклоном беря кошелек.
— Завтра, здесь, в это же время доложишь мне обо всем, что произошло.
На другой день, в тот же час, Паскуале доложил королеве, что возлюбленный маркизы де Сан Клементе был схвачен врасплох в три часа пополудни и не оказал никакого сопротивления; его отвели в замок Сант’Эльмо и посадили в камеру.
Королева узнала также, что это не кто иной, как Николино Караччоло, брат герцога де Роккаромана и племянник адмирала.
— Вот как! — прошептала она. — Ах, хорошо бы, если бы и адмирал был тут замешан!
XLVII
ОТЪЕЗД
Две недели спустя после событий, описанных нами в предыдущей главе, то есть после ареста Николино Караччоло, в прекрасный осенний день — а надо заметить, что неаполитанская осень не уступает весне и лету в других странах, — не только все население столицы, но и жители соседних городов и сел столпились возле королевского дворца, запрудив с одной стороны спуск Джиганте, с другой — улицу Толедо, да и прочие улицы перед главным входом в замок, выходившие на обширную площадь. Впоследствии, во времена, когда здесь уже побывали мы, там была построена во исполнение обета церковь святого Франциска Паоланского. Выходы из всех улиц на эту площадь, ныне именуемую площадью Плебисцита, были перекрыты отрядами полиции.
Объяснялось это тем, что на площади происходил парад в присутствии генерала Макка и блестящего штаба, состоящего из высших военных чинов, среди которых можно было заметить генералов Мишеру и де Дама?, двух эмигрантов-французов, свою ненависть и шпагу отдавших службе самому лютому врагу Франции; были тут и генерал Назелли, которому предстояло командовать экспедиционным корпусом, направленным против Тосканы, и генералы Паризи, де Гамб и Фонсека, а также полковники Сан Филиппо и Джустини и, в качестве адъютантов, представители знатнейших неаполитанских семейств.
Мундиры этих офицеров блистали золотом и были увешаны орденами различных стран, они так и пестрели орденскими лентами; на треуголках высились столь любимые южанами султаны. Офицеры переезжали с одного конца площади на другой якобы с целью передать какое-то распоряжение, а в действительности для того, чтобы покрасоваться и показать, как ловко они управляют конем. Во всех окнах, выходивших на площадь, а также в тех, откуда хоть что-нибудь можно было увидеть, под флагами — белыми бурбонскими и красными английскими — виднелись разодетые дамы, которые приветствовали армию, размахивая платочками. Возгласы «Да здравствует король!», «Да здравствует Англия!», «Да здравствует Нельсон!», «Смерть французам!» неслись со всех сторон, как порывы бури, полные ярости, и людское море колыхалось, поминутно угрожая снести все преграды. Крики эти, поднимавшиеся с улицы, взвивались от окна к окну, словно языки пламени, зажигающие фейерверк, и замирали на балконах, заполненных зрителями.
Это воинство, галопирующее на площади, этот народ, запрудивший улицы, эти знатные дамы, размахивавшие платочками, и эти зрители, заполнившие балконы, — все ждали короля Фердинанда, собирающегося стать во главе армии, чтобы двинуться против Франции.
Еще неделю тому назад во всеуслышание была объявлена война: священники в церквах произносили воинственные проповеди, монахи на площадях и перекрестках, взобравшись на тумбы и подмостки, громили французов, все стены были обклеены воззваниями Фердинанда. В них говорилось, что король сделал все возможное, чтобы сохранить дружбу французов, но что честь Неаполя оскорблена захватом Мальты, принадлежащей королевству Сицилии, что король также не может мириться с нашествием на владения римского папы, которого он любит как своего давнего союзника и чтит как главу Церкви, и что вследствие всего этого он начинает военные действия, дабы вернуть Рим его законному владыке.
