Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Дюма Александр (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

— Ах! Ваша милость, — ответил мне мой протеже с таким выражением лица, которое мне доводилось видеть лишь у нормандских крестьян, когда они приходили с жалобой к судье, — курица, что он мне отдал, оказалась слишком тощей.

И не говоря больше ни слова, он повернулся и скрылся в кустах.

Я продолжал свой путь, размышляя над этим вполне реальным поводом для разрыва между Орланди и Колона.

В тот же вечер я укладывался спать в Албитессии. На следующий день я прибыл в Айяччо.

Восемь дней спустя я был в Париже.

XII

Я отправился к Луи де Франчи в день приезда, но его не было дома. Я оставил свою визитную карточку с небольшой запиской, в которой сообщал, что прибыл прямо из Суллакаро и что у меня для него есть письмо от Люсьена, его брата. Я приглашал его к себе в удобное ему время, добавив, что мне поручили передать ему это письмо лично.

Чтобы провести меня в кабинет своего хозяина, где я должен был написать это послание, слуга провел меня через столовую и гостиную.

Я огляделся с вполне понятным любопытством и узнал тот же вкус, который я заметил еще в Суллакаро, только здесь он был отмечен парижской элегантностью. Мне показалось, что у господина Луи де Франчи вполне изящное жилище молодого холостяка.

На следующий день, когда я одевался, т. е. около одиннадцати часов утра, мой слуга доложил, что прибыл господин Луи де Франчи. Я распорядился, чтобы его провели в гостиную, предложили ему газеты и сказали, что через минуту я буду в его распоряжении.

И, действительно, через пять минут я входил в гостиную.

Привлеченный шумом, господин де Франчи, который, конечно же, из вежливости был занят чтением моего очерка, опубликованного тогда в «Прессе», поднял голову.

Я остановился, пораженный его сходством с братом.

Он поднялся.

— Месье, — сказал он, — я был счастлив, прочитав вашу записку, которую передал мне слуга, когда я вернулся. Я двадцать раз заставлял его повторить, как вы выглядите, чтобы убедиться, что он описывает именно ваш портрет. И, наконец, сегодня утром, горя от нетерпения поблагодарить вас за то, что вы привезли мне весточку от моей семьи, я пришел представиться вам, не обращая внимания на время. Боюсь, что я явился слишком рано.

— Извините, — ответил я, — если я не сразу отвечаю на ваши любезные комплименты, но должен признаться, месье, что я смотрю на вас и спрашиваю себя, с кем я имею честь разговаривать: с Люсьеном или Луи де Франчи.

— Неужели? Да, сходство большое, — добавил он. — Когда я был еще в Суллакаро, только мы с братом нас не путали. Впрочем, если он еще со времени моего отъезда не отказался от своих корсиканских привычек, то вы наверняка постоянно видели его в костюме, который делает нас несколько несхожими.

— Да, конечно, — ответил я, — но случайно получилось, что, когда я расставался с ним, он был одет, как вы сейчас, если не считать белых брюк, которые еще пока рано одевать здесь, в Париже. Вот почему для меня даже это отличие исчезло. Но, — продолжил я, вынимая из бумажника письмо, — я, конечно, понимаю, что вы спешите узнать семейные новости, возьмите это письмо, которое я бы оставил у вас вчера, если бы не пообещал мадам де Франчи передать его вам лично.

— Вы их всех покинули в добром здравии?

— Да, но они беспокоятся.

— Обо мне?

— О вас. Но прочтите письмо, я прошу вас.

— Вы разрешите?

— Само собой!..

Господин де Франчи распечатал письмо, я же тем временем достал сигареты.

Я наблюдал за ним, пока он быстро пробегал глазами братское послание, время от времени он улыбался и бормотал:

— Этот милый Люсьен! Моя прекрасная матушка!.. да… да… я понимаю…

Я все еще не мог привыкнуть к этому странному сходству. Между тем, как и говорил мне Люсьен, я отметил у его брата более бледную кожу и более чистое французское произношение.

— Ну хорошо, — сказал я, предлагая ему сигарету, которую он, закончив читать, прикурил от моей, — вы поняли, что, как я вам и говорил, ваша семья была обеспокоена, но, к счастью, я вижу, что это было напрасно.

— Нет, — ответил он мне с грустью в голосе, — вовсе нет. Я совсем не болен, это верно, но у меня довольно большое горе, которое усугубляется от мысли, что, страдая здесь, я заставляю там страдать брата.

— То, что вы говорите, я уже слышал от господина Люсьена. Дабы поверить, что эта правда, а не его домыслы, я сейчас действительно получил тому достаточно убедительное доказательство. А вы сами, месье, уверены, что недомогание, которое там испытывает ваш брат, вызвано именно вашими страданиями здесь?

— Да, месье, совершенно уверен.

— Тогда, поскольку ваш утвердительный ответ еще больше заинтересовал меня в том, что же с вами случилось, то позвольте вас спросить, поверьте, не из праздного любопытства, это несчастье, о котором вы только что говорили оно уже прошло или как-то улаживается?

— О, Боже мой! Знаете ли, месье, — сказал он, — даже самые тяжелые переживания притупляются со временем. И если какой-нибудь несчастный случай не разбередит мое сердце, то оно, конечно, покровоточит какое-то время и в конце концов заживет. А пока примите еще раз мои благодарности и позвольте мне иногда приходить к вам беседовать о Суллакаро.

— С превеликим удовольствием, — сказал я, — а почему бы нам прямо сейчас не продолжить разговор, который интересен и вам и мне? Подождите, вот мой слуга, который собирается объявить мне, что завтрак готов. Доставьте мне удовольствие и съешьте вместе со мной отбивную, и мы побеседуем в свое удовольствие.

— К сожалению, это невозможно. Вчера я получил письмо от министра юстиции, который просит меня сегодня в полдень быть у него в министерстве, и вы прекрасно понимаете, что я, начинающий бедный адвокатик, не могу заставить ждать такую важную персону.

— Возможно, он вас вызывает по делу Орланди и Колона.

— Я вполне допускаю это, тем более что, как мне пишет брат, распри закончены…

— … в присутствии нотариуса. И я вам могу сообщить подробности: я подписал контракт как поручитель за Орланди.

— Да, мой брат написал мне об этом в нескольких словах. Послушайте, — сказал он, доставая свои часы, — уже почти полдень, и я должен прежде всего объявить господину министру юстиции, что мой брат сдержал данное мной слово.

— Совершенно точно. Если нужно, я могу подтвердить.

— Мой милый Люсьен! Я прекрасно знал, что, хотя это было для него неприятно, он сделает, раз обещал.

— Да, и нужно быть ему особо признательным, ибо я знаю, чего ему стоило уладить дело.

— Мы поговорим о корсиканских делах позже… Вы ведь прекрасно понимаете, какое для меня счастье хотя бы мысленно вновь повидать вызванных вашими воспоминаниями мою мать, брата, мою страну! И если вы мне скажете, когда вам будет удобно…

— Сейчас довольно трудно сказать. В первые несколько дней после возвращения я почти не буду находиться дома. Но, может, вы мне сами скажете, где вас можно найти.

— Погодите, — задумался он, — ведь завтра традиционный зимний бал-маскарад в Опере, не так ли?

— Завтра?

— Да.

— Ну и что?

— Вы собираетесь туда?

— И да, и нет. Да, если вы назначите там мне встречу, и нет, если не будет какой-то определенной цели.

— Мне же нужно туда пойти, я даже обязан это сделать.

— А! Понятно! — усмехнулся я. — Теперь ясно, почему вы говорили, что время притупляет самые тяжелые несчастья и что рана в вашем сердце зарубцуется.

— Вы ошибаетесь, возможно, я иду туда, чтобы обрести новые страдания.

— Ну, так не ходите.

— Но разве все на свете делают то, что хотят? Я вовлечен в это помимо моей воли; и иду туда, куда меня влечет судьба… Было бы, конечно, лучше, если бы я туда не пошел, я это прекрасно знаю и все-таки — пойду.

— В таком случае, завтра в Опере?

— Да.

— Во сколько?

— В половине первого, если вас это устроит.

— А где?

— В фойе. В час у меня свидание под часами.