Булатный перстень - Плещеева Дарья (читаем книги онлайн txt) 📗
Это был ветер самой Фортуны — и лодочник Ванюшка оказался дома, и застала его Александра в последний миг — он подрядился везти моряков в Кронштадт; моряки, три человека, весь день отдали застолью, прощались с близкими, и сейчас, сидя на лавке во дворе, дружно клевали носами.
— Михайлову на «Мстиславец»? — спросил Ванюшка. — Так, сказывали, молодцов со «Мстиславца», у кого раны зажили, сегодня в ночь катер забирает, тут-то я его и перехвачу. Вон, еще Григорьевы письмецо шлют, Анисимовы, Луконины… Да оно ж не надписано! Да и не заклеено!
— Есть у тебя перо и чернила? — забрав послание, спросила Александра.
— Да на что мне?!
— И карандаша нет?
— И карандаш не надобен.
— А ты, этих господ доставив, дальше — куда?
— Домой. Может, на пристани обратного седока возьму. А нет — и ладно. Я скоро обернусь — могу от господина Михайлова ответ привезти.
— Не надо ответа…
Ветер гулял по душе, выдувая оттуда последние остатки соображения, подсказывая — держись за меня! Но это был умозрительный норд-вест, — а настоящий вдруг явился бог весть откуда, незваный, сердитый, чуть не сорвал с головы шляпу, а когда Александра схватилась обеими руками за поля, — вырвал у нее письмецо и, вскинув повыше, унес в сторону Кронштадта.
— Ишь ты! — развеселился Ванюшка. — Ну, стало, не судьба!
— Судьба!
В самом деле — чего бояться? Трусихой она никогда не была. И сказать Михайлову правду — это не страшно. Он это заслужил. Так будет честно. Правда проста: не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо, и ради этого могу на ночь глядя соскочить в лодку, закутаться в старую Ванюшкину епанчу, от которой разит псиной, сесть на банку рядом с толстым дядькой, норовящим уложить голову на мое плечо, и ответить лодочнику, обеспокоенному безумством странной барыни:
— Да я знаю, что смотреть нужно вперед, а не на волны, тогда морская хвороба не прицепится. И что лучше бы задремать — тоже знаю. Да только ничего со мной не сделается.
— Ну, тогда — с богом!
Глава двадцать пятая
БЕЛЫЙ МУНДИР
Высадившись у Итальянского пруда, Александра стала расспрашивать всех встречных о катере, который должен забрать моряков с «Мстиславца».
— У них встреча в Средней гавани, как пробьют отбой, — сказали ей.
— Какой отбой?
— Шесть склянок. Они в ночь уходят.
Что такое склянки — Александра, конечно, знала. И где Средняя гавань — тоже знала. Еще покойный муж возил ее в Кронштадт, устраивая всякий раз целое увеселительное путешествие. Она неторопливо пошла в сторону причалов.
Тот Кронштадт, который она помнила и любила, преобразился — на улицах и у причалов было немало раненых, приходивших из госпиталя, чтобы встретить или проводить товарищей, а нарядных дам не было вовсе. Ни единого бездельника не заметила Александра — те, кто не стоял с рукой на перевязи или опираясь на костыль, укладывали в лодки мешки и ящики, чтобы доставить на суда, стоящие на южном рейде, или принимали с транспортов грузы, или просто по случаю хорошей погоды, сидя у воды, шили паруса и сплетали канаты. От кузниц доносился гром. Мимо Александры пронесли к шлюпке большой якорь с только что наваренной лапой.
Раздался первый удар судового колокола — и тут же забили на соседних судах, так что Александра едва распознала шесть ударов. Она ахнула и побежала, чтобы не опоздать.
Несколько минут спустя ей объяснили ее ошибку — эти шесть склянок означали всего-навсего семь часов вечера. И назвали с некоторым презрением к сухопутному времени час отбоя — одиннадцать вечера.
— А видел ли кто Михайлова с «Мстиславца»? — спросила она.
— Он где-то поблизости, его видели с Новиковым, — отвечали ей. — А Новиков у нас мужчина приметный!
Александра задумалась — какой смысл приезжать в Кронштадт за четыре часа до отхода катера? Напиться разве что в трактире, чтобы погрузиться на борт в бессознательном состоянии? Стало обидно — для того ли она неслась сюда, чтобы просить прощения у пьяной рожи? Она присела на кнехт и стала думать — как быть? Оставаться тут до треклятого отбоя она не собиралась — это означало, что придется ночевать в Кронштадте. А дома ждет жених, и отправить ему весточку совершенно невозможно! Да и какой жених поймет столь диковинную причуду? Получалось, что вся беготня и плаванье в Кронштадт — напрасны.
Видимо, нужно было объяснить Нерецкому, что невеста едет искать человека, которому он, Нерецкий, обязан жизнью, и пока не найдет и не поблагодарит — не угомонится. В сущности, благодарить должен был сам Нерецкий — но ему это и в голову не пришло. По крайней мере, вслух он этого не говорил — хотя, может статься, встретился с Михайловым там, где оба давали показания, и хотя бы пожал ему руку…
Посидев и подумав, она решила: не столь велик Кронштадт, чтобы не пересечь его за полчаса. Если идти и спрашивать прохожих, не попадался ли… грандиозный Новиков, раз он для своих — приметная фигура, то рано или поздно укажут где искать.
Плана Кронштадта у нее, конечно, не было, но она помнила — прямые улицы начертал сам император Петр Великий, заблудиться мудрено, и покойный муж выучил древнегреческому слову «бустрофедон», что значит «ход быка»: если идти, как бычья упряжка на пашне, сперва справа налево, а потом, поворотя, слева направо, то прочешешь небольшой город довольно скоро, и ни один угол не останется забытым.
Александра вернулась к Итальянскому пруду и, пройдя чуть дальше, начала поиски. Как раз тогда вдали стали бить семь склянок — три сдвоенных удара и один простой. Всех, кто был в матросских шапках или в белых офицерских мундирах, она спрашивала о Новикове. Наконец нашлась добрая душа — оказалось, Новикова видели совсем на другом конце Кронштадта, у мастерских.
Недоумевая, что бы ему могло там понадобиться, Александра пошла вдоль Обводного канала, мимо госпиталя, и там ей вроде бы повезло — она увидела Ефимку Усова. Усов бежал, размахивая каким-то узлом, и скрылся за углом прежде, чем она догадалась его окликнуть. Сообразив, что где крестничек, там и крестненький, Александра поспешила за ним и оказалась в месте, которое, на ее взгляд, было сущими трущобами. Ибо плана для мастерских, складов, сараев и вовсе непонятных хижин Петр Великий не рисовал, их ставили как придется и где удобнее для дела.
Никогда раньше она не бывала в таких местах и немного растерялась — на этих кронштадтских задворках было грязно. Загадочный хлам лежал под навесами, пахло дегтем, смолой, опилками и почему-то горелыми тряпками. За стенами звучали голоса, что-то скрипело и стучало — работа в мастерских еще кипела. Александра понятия не имела, куда двигаться дальше, и тут прямо на нее выскочил человек, без шапки, очень коротко стриженый, и понесся огромными прыжками прочь. Его лицо — красивое лицо, в котором чудилось не то греческое, не то цыганское, было Александре знакомо. Она напряглась, пытаясь разбудить память, и минуту спустя поняла: красавец был той страшной ночью на Елагином острове, бился с масонами, не побоявшись выйти с дворянской шпагой против длинных и тяжелых клинков, названия которых Александра не знала, да и знать не могла. Довольно было уж того, что она выучилась стрелять из пистолета и охотничьего ружья.
Стало быть, красавец — из приятелей Михайлова, но куда его понесло, будто за ним сам нечистый гонится?
В надежде, что скоро это разъяснится, Александра вошла под навес и села там на ящик. Это было необходимо еще и по той причине, что ветер крепчал, а ей вовсе не хотелось предстать перед Михайловым растрепанной, со сбитой набок шляпой. А под навесом было заветренное местечко. Кроме того, оттуда хорошо просматривался переулок меж задней стеной мастерской и забором, неведомо чему принадлежащим.
Подобрав кусок пакли, Александра, чтобы занять себя, стала плести косичку, наращивая пряди. Когда плетешок вытянулся уж более аршина, неподалеку судовые колокола снова стали отбивать склянки. Александра выделила в общем перезвоне три сдвоенных удара. Означало ли это, что уже восемь вечера? Или часовой при рынде, как на русский лад переделали матросы английское «ring», подавал какой-то сигнал?
