Жозеф Бальзамо. Том 2 - Дюма Александр (книги бесплатно читать без TXT) 📗

— Я на коленях прошу, умоляю тебя об этой жизни. Она — любовь, она — счастье.

— И тебе, моей жене, будет достаточно этой жизни, потому что я безумно люблю тебя.

— Я знаю, я ведь читаю в твоем сердце.

— И ты никогда не обвинишь меня ни перед людьми, ни перед Богом, что я подчинил твою волю, обманул твое сердце?

— Никогда! Напротив, и перед людьми, и перед Богом я буду благодарить тебя, ибо ты даровал мне любовь, единственное благо, единственное сокровище в этом мире.

— И ты никогда не пожалеешь об утраченных крылах, бедная голубка? Знай, отныне ты больше не взлетишь в сияющие просторы, чтобы отыскать для меня близ Иеговы луч света, который он иногда ниспосылает на чело своего пророка. Когда я захочу узнать будущее, захочу возвыситься над людьми, твой голос, увы, уже не ответит мне. Ты для меня была одновременно и той, кого я люблю, и гением-помощником, а теперь у меня осталась только возлюбленная, и еще…

— Ах, ты в нерешительности! — воскликнула Лоренца. — Я вижу в твоем сердце сомнение, оно словно черное пятно!

— Ты всегда будешь любить меня, Лоренца?

— Всегда!

Бальзамо приложил ладонь ко лбу.

— Ну что ж, пусть, — прошептал он. — Хотя…

И он замер, поглощенный пришедшей ему мыслью.

— Но разве она так уж необходима мне? — продолжал он. — Разве она единственная на свете? Она сделает меня счастливым, а другая сделает меня богатым и могущественным. У Андреа тот же дар, она тоже ясновидица, как ты. Андреа молода, чиста, невинна, и я не влюблен в нее, а между тем во сне Андреа так же покорна мне, как ты. Андреа станет жертвой, вполне готовой заменить тебя, станет той душой, на которой я смогу проводить опыты. Она залетает во мрак неведомого так же далеко, как ты, а может быть, еще дальше. Андреа! Я беру тебя в свое царство. Лоренца, приди в мои объятия! Ты будешь моей возлюбленной и владычицей. С Андреа я буду могуществен, а с Лоренцей — счастлив. Лишь с этого часа жизнь моя становится полной, и, если не считать бессмертия, я исполнил мечту Альтотаса. Если не считать бессмертия, я равен богам!

И он подхватил Лоренцу, которая приникла к его бурно вздымающейся груди, как плющ приникает к дубу.

129. ЛЮБОВЬ

Для Бальзамо началась новая жизнь, какой до сей поры он не знал в своем деятельном, бурном, превратном существовании. Уже три дня как он не ведал ни гнева, ни страхов, ни ревности, три дня как не слышал разговоров о политике, заговорах и заговорщиках. Рядом с Лоренцей, которую он не покидал ни на секунду, он забывал обо всем на свете. Эта странная, безмерная любовь, словно витавшая над человеческой природой, любовь, полная восторгов и тайн, призрачная любовь — ведь Бальзамо не мог скрывать от себя, что одним-единственным словом он способен превратить свою нежную возлюбленную в неумолимого врага, — любовь, вырванная у ненависти благодаря необъяснимой прихоти природы или науки, насыщала его блаженством, схожим в одно и то же время с изумлением и исступлением.

Не раз в эти три дня Бальзамо, очнувшись от любовного дурмана, пристально всматривался в свою неизменно улыбающуюся, неизменно восторженную подругу: ведь отныне ее существование, сотворенное им, было смесью искусственной жизни и упоения, сна и обмана, и теперь, когда он видел ее такой спокойной, ласковой, счастливой, называвшей его самыми нежными именами, грезившей вслух о сокровенных наслаждениях, он не раз задавал себе вопрос, а не прогневается ли Бог на нового Титана [100], пытающегося вырвать у него его тайны, не подаст ли Лоренце мысль обмануть своего друга, усыпить его бдительность, а потом бежать и вновь явиться к нему, но уже в облике мстительной Эвмениды [101].

В такие моменты Бальзамо не раз случалось усомниться в знании, унаследованном от древних времен, достоверность которого подтверждалась лишь отдельными примерами.

Однако вскоре неугасающее пламя, пламя ее любви, неутихающая жажда ласк убеждали его.

«Если бы Лоренца притворялась, если бы хотела сбежать от меня, — думал он, — она искала бы поводов удалить меня, нашла бы причины остаться в одиночестве, а меж тем ничего этого нет; руки ее удерживают меня, словно неразрывная цепь, пламенный взгляд говорит: „Не уходи“, нежный голос шепчет: „Будь со мной“».

И Бальзамо вновь обретал уверенность в себе и в своем тайном знании.

Да и впрямь, почему магический секрет, на котором зиждется все его могущество, должен вдруг ни с того ни с сего превратиться в тень, достойную лишь растаять в небытии, словно забытое воспоминание или дым угасшего костра? Что же касается его, то Лоренца никогда еще не была так прозорлива, так ясновидяща: она мгновенно воспринимала любую мысль, возникавшую у него в мозгу, либо чувство, волнующее его сердце.

Оставалось выяснить одно — не является ли эта прозорливость лишь следствием душевного созвучия, ограничивается ли она только кругом, заключающим Бальзамо и Лоренцу, очерченным их любовью и заполненным ее светом, и способны ли очи души этой новой Евы, очи, столь проницательные прежде, до ее грехопадения, и теперь провидеть сквозь мрак.

Однако Бальзамо боялся произвести решающий опыт, он лишь надеялся, и надежда увенчивала его, растворявшегося в своем счастье, звездной короной.

Иногда Лоренца с кроткой печалью говорила ему:

— Ашарат, ты думаешь о другой женщине, о женщине Севера, женщине со светлыми волосами и голубыми глазами. Ах, Ашарат, в твоих мыслях эта женщина всегда идет рядом со мной.

Бальзамо с нежностью спрашивал Лоренцу:

— И ты видишь это во мне?

— Да, так же ясно, как если бы я смотрела в зеркало.

— Но тогда ты должна знать, с любовью ли я думаю о ней. Читай же в моем сердце, милая Лоренца!

— Нет, — качая головой, отвечала Лоренца, — я знаю, ты не любишь ее, но ты делишь свои мысли между нами, как в те времена, когда Лоренца Феличани терзала тебя, та злая Лоренца, которая теперь спит и не хочет просыпаться.

— О нет, любовь моя, — вскричал Бальзамо, — я думаю лишь о тебе, во всяком случае, в сердце моем только ты! Разве я теперь не забыл обо всем, разве не забросил опыты, политику, труды?

— И совершенно зря, — возразила Лоренца. — Я могла бы помогать тебе в твоих трудах.

— Каким образом?

— Разве ты не запирался на целые часы у себя в лаборатории?

— Да, но теперь я отказался от этих бесполезных опытов. То были бы часы, вычеркнутые из моей жизни, потому что в это время я не видел бы тебя.

— А почему бы мне не быть рядом с тобой в твоих трудах, как и в любви? Почему бы мне не сделать тебя всемогущим так же, как я делаю тебя счастливым?

— Потому что моя Лоренца прекрасна, и с этим никто не посмеет спорить, но она ничего не знает. Красоту и любовь дарит Бог, но знания дает одна лишь наука.

— Душа знает все.

— Так, значит, ты действительно видишь глазами души?

— Да.

— И сможешь быть моим проводником в поисках философского камня?

— Несомненно.

— Тогда идем.

И Бальзамо, обняв Лоренцу за талию, повел ее в лабораторию.

Огромная печь, к которой уже четыре дня никто не подходил, погасла.

На решетках стояли остывшие тигли.

Лоренца смотрела на все эти странные инструменты, последние изощрения умирающей алхимии, без всякого удивления: казалось, ей было известно назначение каждого из них.

— Ты пытаешься получить золото? — с улыбкой спросила она.

— Да.

— А в тиглях препараты на разных ступенях?

— Да, только они все брошены и пропали, но я ничуть о них не жалею.

— И совершенно прав: твое золото всегда будет оказываться всего лишь окрашенным меркурием [102]. Возможно, тебе и удастся сделать его твердым, но преобразовать — нет.

— Но разве нельзя сделать золото?

— Нет.

— Однако же Даниил Трансильванский продал Козимо Первому [103] за двадцать тысяч дукатов рецепт превращения металлов.