Антикварий - Скотт Вальтер (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

— Слышишь, племянник? — сказал Олдбок. — Как ты можешь заметить, твои гэльские предки были не в большой чести у воинов низменностей.

— Я слышу, — ответил Гектор, — как глупая старуха поет глупую старую песню. Меня удивляет, сэр, что вы, не желая слушать песни Оссиана о Сельме, можете находить удовольствие в этом вздоре. Клянусь, я еще никогда не слышал такой дрянной ярмарочной баллады. Я уверен, что подобной второй вы не найдете ни у одного книгоноши. Мне было бы стыдно хоть на миг подумать, что честь наших гор могла бы пострадать от таких виршей.

Вскинув голову, он презрительно повел носом.

Должно быть, до старухи дошел звук их голосов, ибо, перестав петь, она воскликнула:

— Входите, господа, входите! Добрые люди не задерживаются на пороге.

Они вошли и, к своему удивлению, нашли Элспет одну. Она сидела, как «призрак у очага» или олицетворенная Старость в песне охотника о сове note 185, «в морщинах, серая, обтрепанная, злая, с глазами мутными… »

— Мои ушли, — объяснила она гостям. — Но вы посидите минутку: кто-нибудь придет. Если у вас дело к моей невестке или сыну, они скоро вернутся, а я никогда не говорю о делах. Дети, подайте стулья! Дети, кажется, тоже ушли, — продолжала она, озираясь по сторонам. — Я только что пела им, чтобы они посидели спокойно, но они все-таки улизнули. Садитесь, господа, они сейчас придут.

Спущенное ею на пол веретено запрыгало и завертелось, и, казалось, внимание старухи было всецело поглощено его движением; она не сознавала присутствия посторонних и не спрашивала себя, кто они такие и зачем явились.

— Хотелось бы, чтобы она продолжила эту народную песню или легенду. Я всегда подозревал, что еще до самой битвы под Харло там была кавалерийская стычка.

— Не будет ли угодно вашей милости, — сказал Эди, — перейти к тому делу, которое привело нас сюда? А песенку я берусь достать вам в любое время.

— Пожалуй, ты прав, Эди. Do manus note 186, я покоряюсь. Но как мы это устроим? Вот она сидит перед нами, олицетворенное слабоумие. Поговори с ней, Эди! Попытайся, может быть, ты заставишь ее вспомнить, что она посылала тебя в Гленаллен-хауз.

Эди послушно встал и, пройдя по комнате, остановился точно на том же месте, которое он занимал во время своего последнего разговора с Элспет.

— Я рад, что ты нынче так хорошо выглядишь, матушка, а ведь у тебя случилось большое несчастье с тех пор, как я здесь побывал.

— Да, — произнесла Элспет, вероятно вспоминая о своих несчастьях вообще, а не о том недавнем. — У нас тут недавно стряслась беда. Не знаю, как переносят несчастья молодые, а я переношу плохо. Я не слышу, как свистит ветер и рокочет море, но мне кажется, что я вижу лодку, перевернутую дном кверху, и людей, барахтающихся в волнах! Ох, господи, какие тяжкие видения бывают у людей, когда не спишь и не бодрствуешь, а только ждешь, когда же наконец придет долгий и глубокий сон! Иной раз мне мерещится, что не то мой сын, не то Стини умер и я вижу похороны. Не странно ли, что такое снится сумасшедшей старухе? Отчего бы им умирать до меня? Это ведь против законов природы!

— Мне кажется, вы мало чего добьетесь от этой старой дуры, — сказал Гектор, по-видимому еще сохранивший в душе неприязнь к ней за пренебрежительное упоминание в балладе о его земляках. — Вы мало чего добьетесь от нее, сэр, и мы только потеряем время, сидя здесь и слушая ее бессмысленный лепет.

— Гектор, — возмущенно произнес антикварий, — если тебе не внушают уважения ее несчастья, уважай по крайней мере ее возраст и седины. Это последняя ступень существования, о которой так хорошо говорит латинский поэт:

— Это латынь! — воскликнула Элспет, приходя в себя, словно с увлечением следила за строками, которые антикварий прочел с большим пафосом. — Это латынь! — И она обвела всех испуганным и гневным взглядом. — Неужели какой-нибудь священник наконец добрался до меня?

— Видишь, племянник, она поняла эту великолепную тираду немногим хуже тебя.

— Надеюсь, сэр, вы не думаете, что она скорее меня признала в этом латынь?

— Нет, что до этого… Но погоди, она собирается говорить.

— Не надо мне никаких священников, — с бессильной яростью произнесла старая колдунья. — Как я жила, так и хочу умереть. Пусть никто не скажет, что я предала свою госпожу — даже ради спасения души!

— Это говорит о нечистой совести, — заметил нищий. — Я хотел бы, чтобы она облегчила свою душу — для своего же блага.

И он снова приступил к ней:

— Ну, милая, я исполнил твое поручение к графу.

— К какому графу? Не знаю никакого графа. Знавала я когда-то графиню, и чего бы я не дала, чтобы никогда не знать ее! Ибо через это знакомство пришли, — и, говоря, она стала считать на своих иссохших пальцах, — сперва Гордыня, потом Коварство, потом Мстительность, потом Лжесвидетельство. И Убийство уже стучалось у дверей, желая войти. Как вы думаете, приятные гости обосновались в душе женщины? Поверьте, слишком уж много было гостей!

— Да нет же, матушка, — продолжал нищий. — Я толкую не про графиню Гленаллен, а про ее сына, которого зовут лордом Джералдином.

— Теперь вспоминаю, — ответила Элспет. — Не так давно я видела его, и был у нас с ним печальный разговор. — Ах, господа, красивый молодой лорд стал таким же старым и хилым, как я. Да, вот что делают с молодежью горе, разбитые надежды и преграды на пути пылкой любви! Но разве не должна была подумать об этом его мать? А мы ведь были всего лишь подневольные женщины. А уж меня-то никто не может попрекнуть — ведь он не был мне сыном, а она была моя госпожа. Вы знаете, как это говорится в балладе? Я почти позабыла ее, да и напев вылетел из моей старой головы:

А потом он-то был ведь только наполовину гленалленской крови, а в ее жилах текла чистая кровь. Нет, нет, никогда мне не следует жалеть о том, что я сделала и выстрадала ради графини Джоселинд. Никогда не стану я об этом жалеть!

С упрямым выражением человека, который решил ни в чем не признаваться, она начала стягивать с прялки лен, возобновляя прерванное занятие.

— Я слыхал, — проговорил нищий, знавший от Олдбока кое-что об истории семьи, — будто чей-то злой язык рассорил графа, то есть лорда Джералдина, с молодой невестой.

— Злой язык? — с внезапной тревогой воскликнула Элспет. — А чего бы ей бояться злых языков? Она была добра и хороша собой — по крайней мере все так считали. И если б она сама придерживала язык и никого не задевала, она, несмотря ни на что, жила бы как положено леди.

— Но я слыхал, матушка, — продолжал Охилтри, — у нас так болтали, будто она и ее муж были в недозволенно близком родстве, когда поженились.

— Кто смеет говорить, — перебила старуха, — будто они поженились? Кому это известно? Только не графине и не мне. А если они были тайно повенчаны, то и тайно разлучены. Они выпили чашу своего же обмана.

— Нет, подлая ведьма, — закричал Охилтри, который больше не в силах был молчать, — они выпили яд, который ты и твоя мерзкая госпожа приготовили для них!

— Ха, ха! — засмеялась старуха. — Я так и думала, что до этого дойдет. Что ж, пусть меня допрашивают, я буду сидеть и молчать. В наше время пыток нет, а если есть, пусть рвут меня на куски! Горе устам вассала, если он предаст того, чей хлеб он ест!